Тайный коридор

– Хорошо, я наведу справки, на сведения какого именно характера распространяется подписка. Но вы должны понять, что прокуратура осуществляет надзор за всеми делами, независимо от того, кто ведет следствие – милиция или КГБ. Нам все равно придется работать с вами. Когда что-то прояснится, мы вас вызовем.

Уже через день следователь (фамилия его была Черепанов) позвонил Алексею домой и попросил приехать к нему в прокуратуру. С нехорошим предчувствием он отправился. На Пушкинской улице Звонарев столкнулся с приятелями из Литинститута: они весело валили в «Яму» (так студенты называли подвальную пивную «Ладья») обмывать начало зимних каникул.

– Старик! – кричали они Алексею. – Не аттестовали и хрен с ним! Набоковскую стипендию[1] получишь! Зальем это дело пивком! Мы угощаем!

– Дела, – с завистью к их беспечности сказал Звонарев, останавливаясь перед воротами прокуратуры.

– Какие дела? Здесь, что ли?

– Здесь, – вздохнул Алексей, вяло отсалютовал рукой и пошел к бюро пропусков.

Разинув рты, однокорытники некоторое время молча смотрели ему вслед.

– Замели, – тихо высказал общее мнение приятель Звонарева поэт Кузовков, длинный, худой, с боксерским чубчиком, торчащим из-под сдвинутой на затылок ушанки.

– Да за что – за уклонение от этих нагрузок, что ли?

– Вот заметут и тебя – узнаешь.

В кабинетике следователя по особо важным делам Черепанова было чисто, даже по-домашнему уютно. На окнах висели веселые занавески, в углу стоял столик со штепсельным чайником, чашками, сахарницей, баранками.

Сам майор Сергей Петрович Черепанов, розовый, крепкий, светловолосый, со смешными тонкими бровями, сидел и слушал по радио инсценировку гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Читали как раз сцену в миргородском поветовом суде.

– Смешно, – сказал Черепанов вошедшему Звонареву. – Хотя, сказать по правде, в наших районных судах свинья тоже может любую бумажку утащить. Присаживайтесь, Алексей Ильич. – Он выключил радио. – Курите?

– Курю, – ответил Звонарев и механически полез в карман за сигаретами.

– У меня придется потерпеть, – весело сообщил Сергей Петрович. – Не курю и дыма табачного не выношу. А вот чайку – пожалуйста. Индийский. Хотите?

– Да нет, попил дома. Вы не возражаете, если мы перейдем прямо к делу, а то, честно говоря, утомила меня эта история с несчастным полковником. Ему, конечно, не позавидуешь, но и мне его самоубийство доставило много неприятностей.

Лицо Черепанова стало внимательным, смешные брови изогнулись шалашиком.

– Каких неприятностей?

– В данном случае это неважно.

Сергей Петрович отвел глаза, почесал за розовым ухом.

– Знаете, – сказал он задумчиво, – здесь такая история, что все, до последних мелочей важно. Так что же за неприятности?

Звонарев коротко рассказал.

– Так-так. – Сергей Петрович поднялся, снял форменный китель, повесил его на спинку кресла, походил по кабинету. – А какой системы был пистолет, случайно не знаете?

– Впервые видел такой. Большой, блестящий.

Черепанов кивнул.

– Пистолет Стечкина. Наградной. Эти люди… из КГБ… они утверждали, что полковник Трубачев застрелился именно из этого пистолета?

– Они говорили мне, что он не застрелился бы из него, если бы я вовремя сообщил о нем милиции.

– Он застрелился – если он застрелился, – уточнил Сергей Петрович, обернувшись к Алексею, – из личного пистолета системы Макарова. А к «стечкину» у него не было даже патронов. Но это не единственная… странность, возникшая в этом деле. С вашим начальством мы разберемся, вы наказаны несправедливо. Трубачев имел право на ношение оружия. И если бы вызвали милицию, он показал бы старшему соответствующее удостоверение и ему бы отдали честь и извинились за беспокойство. Но тут другое интересно… – Черепанов остановился и поглядел прямо в глаза Звонареву. – В КГБ мне сказали по телефону, что на подстанцию их следовательи не выезжали и человек по имени Немировский в их штате не числится – ни под настоящей фамилией, ни под агентурной кличкой. Я навел справки в ГРУ – учитывая, что вы, быть может, перепутали это ведомство с КГБ, – мне сказали, что они были только у Трубачевых и Немировского у них тоже нет.

Звонарев на некоторое время онемел.

– Да как же не выезжали, – воскликнул он, когда, наконец, обрел дар речи, – ведь их не только я видел! Поляков, заведующий, видел! Мы ведь в его кабинете сидели!

– Это правда, – кивнул Сергей Петрович. – Некие люди на вашу подстанцию приходили. Но Поляков, в отличие от вас, не может точно вспомнить, что было написано на удостоверении псевдо-Немировского: «КГБ», «ГРУ» или «МВД». Или «АБВГД», – добавил следователь без улыбки. – Шутка. Красное, говорит, удостоверение. А в тонкостях он, дескать, не разбирается.

– Да какие тут могут быть шутки? Все он врет, собака! В тонкостях не разбирается! Я же видел: он это удостоверение и так вертел, и эдак, и корочку смотрел, и внутренности. Прямо к глазам подносил! Чуть ли не обнюхивал!

– Подслеповат. Он так и сказал: «Извините, я подслеповат». – Сергей Петрович присел на краешек стола. В круглых глазах его светилось что-то вроде сочувствия.

– На удостоверении было написано: «Комитет государственной безопасности», – твердо заявил Звонарев. – И представился Немировский точно так же. И на бланке расписки был гриф: «Комитет государственной безопасности». Вы с Полякова брали официальные показания?

– Как раз в данное время этим занят мой сотрудник.

– Он трусоват, посмотрим, что он скажет под протокол.

– А ему ничего не грозит, даже если он соврет. Представьте, что мы поймаем Немировского с поддельным удостоверением. Что мы можем предъявить Полякову? Ничего. Он же не утверждает, что там точно не было написано «КГБ».

– Да что это за дешевая мистика такая? «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью»! Почему все это должно меня одного касаться? А что говорят насчет этой троицы Трубачевы?

– Ничего не говорят. Народу к ним после самоубийства приезжало много, но удостоверений они ни у кого не спрашивали, не до того было. Им и сейчас не до того. Выяснил я у них не много. Была, говорят, милиция, военная комендатура, знакомые люди из ГРУ, представители КГБ… Но тех, кого вы называете троицей, они не помнят – во всяком случае, по предъявленному мной описанию Полякова. Мне еще предстоит сверить его с вашим описанием.

– Я влип, – вслух высказал бьющуюся у него в голове мысль Алексей. – Много я читал у всяких Грэмов Гринов и Сименонов, как маленький человек пропадает с потрохами, став случайным свидетелем больших игр дядей-шпионов. Смеялся. Напрасно я смеялся!

– Расскажите мне все, – тихо предложил, склонив голову к плечу, Черепанов. – До мелочей.

– А как же подписка?

– Взятая кем? Самозванцами, выдающими себя за чекистов?

– Самозванцами? Имеющими хорошо подделанные удостоверения и бланки? Какая типография их печатала? – В голове Звонарева вдруг промелькнула мысль, разом объясняющая все. Он подался к Черепанову, пристально глядя ему в глаза. – Вы получили от кагэбэшников документальное подтверждение их слов о Немировском и его группе?

Сергей Петрович замялся.

– Понимаете… от этого ведомства крайне трудно добиться каких-нибудь справок. Но, разумеется, я буду добиваться.

Алексей откинулся на спинку стула.

– Примерно так я и предполагал. Сергей Петрович! А вы не допускаете, что это дело настолько засекречено, что и Немировский, и его люди тоже давали подобные подписки? Поэтому их и превратили в невидимок?

– Хм, – задумался Черепанов. – Ну, это легко проверить. Тогда они мне не дадут требуемой справки.

– А офицер, отвечавший вам по телефону, окажется подпоручиком Киже?

– Едва ли. Ведь кто-то должен отвечать на мои новые запросы. И если правду говорите вы, то получается, что каждый новый чин КГБ, общающийся со мной, будет становиться подпоручиком Киже.

1

«Набоковской стипендией» в Литературном институте 80-х годов прошлого века в шутку называли материальную помощь (20 рублей в месяц) для лишенных стипендии студентов.