Страница 14 из 16
– Я бы встретил тебя на вокзале, но не знал…
– Все хорошо, дорогой, – перебила Оля. – Я запомнила дорогу.
И она вошла в ателье, куда надеялась никогда больше не попасть.
– Зато я приготовил ужин, – Густав был оживлен. – Я рад тебе, Моника.
– А я тебе, Густав.
Оля подумала немного, и пока Густав вешал ее плащ, произнесла, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Центр благодарит тебя за работу. Особенно за того силезца. Тебя просят быть осторожнее и беречь себя.
– Спасибо.
Густаву показалось, что к нему приехала другая девушка: ничто не напоминало прежнюю Монику.
– У тебя все хорошо? – спросил он.
– Да. Теперь, когда я здесь, у меня точно все хорошо.
Оля улыбнулась, понимая, что придется учиться улыбаться как прежде – беззаботно и весело.
– Что у тебя нового? – спросила она.
– О-о! Масса перемен. К фрау Юте приехал на побывку сын. Так что это я пойду к ним ночевать. Ты останешься здесь.
– Может, я в гостиницу? Хотя нет. Ты прав. У тебя есть шнапс? Я привезла какую-то выпивку с грушей внутри. Можешь угостить этого… Фрица, кажется. Его ведь Фрицем зовут?
– Да. Поешь, – Густаву было больно смотреть на «невесту». – Тебе здорово досталось. Я вижу. Отдохни. Выкинь все из головы. Можешь весь день не спускаться из спальни. Лежи в постели. Плюй в потолок.
– Завтра я буду как новенькая, дорогой. Не волнуйся. И не пей много. Эта гадость очень крепкая.
Ольга ничего не покупала. Кто-то заботливо положил ей в чемодан и бутылку, и папиросы, и шоколад. Все это она обнаружила в поезде, когда, оставшись одна в вагоне, отдаленно напоминающем московскую электричку, решилась снять кофточку, пропитанную страшным для нее запахом пивной.
– Твоя комната готова. Постель в шкафу. Все чистое. Фрау Юта вчера погладила, – говорил Густав, глядя, как ест Моника.
– Спасибо. Ты очень заботливый. Папиросы получишь завтра, а то за ночь все выкуришь.
Ольга старалась говорить тоном бережливой немецкой девушки, понимая, что эта роль удается ей сейчас лучше всего.
«Вот напасть!» – думала она, закрывая за Густавом дверь.
«Бедняжка…» – размышлял по дороге Густав.
Ему, как и всякому человеку, было необходимо как воздух о ком-то заботиться. И сейчас представилась такая возможность – лучшее средство от тоски, которая терзала его почти год.
Он пил с Фрицем до полуночи, после чего уснул на диване, почти уверенный, что его не потревожат: фрау Юта, как наседка, бегала за сыном, и теперь ее громкий храп разносился по всему дому.
Рано утром его разбудили дети.
– А фрейлейн Моника привезла нам шоколад?
Разбуженный Фриц мечтал о пиве, которое ему пообещал Густав, срочно собравшийся домой, где они с Моникой до полудня поили одуревшего солдата, пока не вмешалась фрау Юта.
– Моя дорогая фрейлейн Моника, – обнимая девушку, сказала она. – Я думаю, что господин Густав порядочный мужчина. И будет вести себя достойно. Тем более что ваш дядя и ваша тетя так доверяют ему. Закройтесь наверху, и пусть господин Густав спит внизу, например на этом диване. А то я боюсь, что наши бравые офицеры прознают, что вы здесь совсем одна ночью.
На самом деле старая фрау Юта боялась, что сын совсем сопьется, если господин Густав будет ночевать у них снова и снова.
– Вы думаете это прилично? – всплескивая руками, спросила Оля.
– Я думаю, – твердо ответила фрау Юта, – что вы порядочная девушка. Не то, что некоторые.
Она имела в виду свою невестку.
– Вот и отлично, – констатировал Густав, когда старуха ушла.
Ольге было все равно: она вполне доверяла Густаву и боялась провала гораздо больше, чем потери репутации честной девушки.
Десять дней пролетели быстро. Слишком быстро. Утром одиннадцатого дня пришла телеграмма.
– Густав, я должна срочно уехать. Пойду собираться.
– Я провожу тебя до вокзала.
Шли молча. Оле повезло – через двадцать минут был поезд до Берлина. Они обнялись перед вагоном, и только тогда Густав произнес.
– Я буду ждать тебя. Что бы ни случилось – помни, что я есть у тебя.
И он зашагал, прихрамывая, не оборачиваясь, опираясь на свою палку. Сзади он походил на старика.
Оля смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, представляя, как он дойдет до дома и снова будет один. Она оставила ему на столе папиросы в надежде, что хоть это порадует его. Поезд ехал медленно, останавливаясь на каждом полустанке. Входили и выходили какие-то люди, о чем-то говорили между собой…
«Какое это счастье, – думала Оля, – жить в своей стране, говорить на своем языке».
Она пыталась вспомнить лицо человека, с которым ей предстояло встретиться, – ей это почти удавалось.
«Надеюсь, он сам вспомнит меня. Тем более что я в том же плаще. А пора бы быть в пальто. Денег нет. Густав предлагал, но у него самого мало. Нельзя думать о плохом. Лучше не думать вообще».
В привокзальном кафе было безлюдно. Оля оставила чемодан на входе, повесила плащ и заказала кофе.
– Расплатись, бери вещи и выходи из вокзала на площадь, – раздался над ней голос.
Она кивнула, не поворачиваясь. На выходе ее догнал господин с выставки – она легко узнала его.
– Моника, садись в такси, адрес у тебя в кармане.
Через четверть часа они уже входили в подъезд мрачного дома. Свет в подъезде погас в то мгновение, когда хозяин вставил ключ в замок.
– Экономия – высшая политика арийцев, – громко произнес он.
Оля молчала.
– Проходи, Моника. Сядь так, чтоб тебя не было видно из окна напротив. Хорошо. Итак. Я для тебя – Отто. Друг и даже дальний родственник твоего «дяди». Поняла?
– Да, дядя Отто, – покорно ответила Ольга.
– Просто Отто. Ты единственная, кто знает меня в лицо. Смерть Ангела – это непоправимая утрата. Мы будем стараться создать новую сеть, но пока для связи у меня есть только ты. Ты умеешь шифровать?
– Нет.
– Радистка?
– Нет.
– Замечательно. То, что нам сейчас надо.
И Отто зло рассмеялся.
– Это абсурд. У нас в Центре, по-моему, все сошли с ума. Сперва присылают сопляка, который не видит за собой слежки, потом девчонку, которая ничего не умеет.
– Меня прислали «понюхать» воздух, – вяло оправдывалась Оля. – Посмотреть, как живут люди. И все.
– Посмотрела? Хочешь домой?
– Да. Очень.
Оля знала, уже знала, что ни о каком доме речь не идет, но ответить иначе не могла.
– Я тоже хочу. Очень. Но… Давай думать вместе.
– Мой так называемый жених – радист. Рация у него. У меня швейцарский паспорт. Какое-то время могу курсировать туда и обратно.
– Вот именно, какое-то время. Я тоже недавно мог курсировать. Но поверь, скоро начнут проверять. Или те или другие. Нас раньше готовили годами. Посылали на мелкие задания. Проверяли.
– Так и меня послали на мелкое задание, – возмутилась Оля. – Мельчайшее. Я его выполнила. Меня проверили. Жду дальнейших указаний.
– Отлично, Моника! Слушай первый приказ. Поезжай к «дяде». У тебя идеальная легенда, настоящие документы. Тебя постараются внедрить сюда. Скорее всего, выйдешь замуж за нашего радиста. Когда мне нужно будет передать документы, будешь ездить к «дяде». Если срочно – то радировать. И сиди тихо.
– Не пугайте, – неожиданно сказала Оля, которой надоело выслушивать выговоры. – Сопляка, как вы выразились, мы убрали. Ваше донесение я довезла. Не подхожу – отправляйте домой. Буду учить других сопляков. Или сама учиться. Шифровать, например.
Отто рассмеялся.
Оля выехала к «дяде» рано утром. На границе она отчетливо поняла, что ее «туда – обратно» уже вызывает вопросы.
«Что ж, – подумала она. – Выйду замуж».
На одной из станций она увидела Штерна. Он явно встречал ее.
– Рад тебя видеть, Моника! – бодро начал он, забирая чемодан. – Ты оказалась абсолютно права.
Оля вопросительно посмотрела на Штерна.
– Профессор действительно всех просил передать весточку «жене». Двое из трех попались. И это только на нашем направлении. Но и это не все. Тех, кто нравился ему больше или представлял угрозу, а может быть, просто был послушнее тебя, он еще и открытку просил отправить нехитрого содержания: жив, здоров, скоро встретимся. Адрес в Берлине. Наши дурачки писали прямо в гестапо. Что стало с первым – не знаю, второй… К чести первого могу сказать – на явку не вышел. Значит, увидел слежку…