Карлики

Стеклянный колпак, паутина проводов и трубок, яркий, чересчур яркий свет ламп. "Зачем такой яркий свет? " - спросил я у врача. "Здесь всегда так", - ответил он. "Он что-нибудь чувствует? " - снова спросил я. "Странно, но все задают этот вопрос... нет, не чувствует". "Но ему, должно быть, что-то снится? ". "Не думаю". Я вспомнил ларсоновскую шутку с аппаратом для записи снов. "Можно ли считать мыслящим того, кто только спит и видит сны? " Мне кажется, он меня не понял.

Если врачи смогут вернуть Верха обратно в кеному, не подумает ли он, что над ним опять жестоко подшутили, - с такой мыслью я вышел из палаты. Закрывая дверь, посмотрел на номер. Берх лежал в той же палате, что и я, когда вернулся из пещер Южного Мыса. Я освободил ее для него, получается так...

Дома Татьяна спросила, как дела у Верха.

- У него больше нет никаких дел, - ответил я.

- А будут?

- Вряд ли...

- Как так получилось?

- Как у гностиков - "он пригубил чашу забвения, приняв ее из рук Архонта". Плерома не пускает в себя раньше времени... Вот и Верха остановили.

- Кто остановил?

- Карлики...

- Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

- Кто это "сам"?

До Татьяны дошло, что сейчас ко мне лучше не приставать с расспросами.

Поздно вечером я позвонил Виттенгеру. Ничего нового он мне не сообщил, велел только не расстраиваться и сказал, что на самом деле все не так плохо. Он имел в виду, чтобы я не расстраивался из-за того, что Шеф на меня наорал. Но немилость Шефа волновала меня меньше всего. Я переживал совсем не из-за этого. Если понимать Шефа буквально, то все, чем занимался я, Берх, Виттенгер, - это так, детские забавы. А у Шефа есть дела поважней. Последнее утверждение Виттенгер наотрез отказался комментировать.

Эмма Перк была уверена, что я в состоянии догадаться, кто является четвертым гомоидом. Очевидно, она переоценила мою догадливость, потому что у меня не было ни малейшей идеи на этот счет. С другой стороны, Лора Дейч была единственным человеком, оказавшимся в стороне от "дела гомоидов". За время расследования (а с его начала прошло без трех дней два стандартных месяца) я несколько раз вспоминал о ней. Но со дня похорон Альма Перка побеседовать с ней так и не удосужился. Хью Ларсон нашел бы этому объяснение. Он сказал бы, что я уподобился Берху - оставил самого важного свидетеля на потом, искусственно отдаляя тот момент, когда не останется ни свидетелей, ни правдоподобных версий. И он отчасти был бы прав - лишь отчасти, поскольку и без Лоры Дейч мне хватало работы. Вчера, слушая Шефа, я подумал, что в скором времени я могу остаться вообще без работы. Сегодня утром мне позвонила Яна и предложила, разумеется, не от своего имени, взять отпуск на недельку-другую. Я сказал, что подумаю, а сам позвонил Симоняну и спросил, где сейчас Лора. Ни один из ее номеров не отвечал, а в лаборатории Тонких Нейроструктур мне сказали, что она у них больше не работает. Симонян спросил, зачем она мне понадобилась. Я ответил, что его это не касается - в хорошем для него смысле, после чего он сообщил мне ее новый адрес.

Лора уволилась из Института антропоморфологии больше месяца назад. После увольнения она уехала из города и теперь жила в полузабытом-полузаброшенном поселке первых переселенцев. Предварительно я навел справки в медицинском центре, куда Лора не раз обращалась за помощью, и я узнал, что там хранится и запись ее генома. Следовательно, она - не гомоид, те свои геномы кому попало не раздают. Такой вывод меня не обескуражил, поскольку с самого начала я был уверен, что она - обычный человек. То есть не обычный, а довольно-таки симпатичный человек. И поговорить с ней мне нужно было обязательно. Потребовалось полчаса, чтобы уговорить ее принять меня хотя бы минут на десять. В конце концов она согласилась, я ввел координаты поселка в автопилот флаера, и тот понес меня на восток.

В пятистах километрах к востоку от Фаон-Полиса начинается плоскогорье, предваряющее Горный Фаон - страну ледяных пятнадцатикилометровых пиков, действующих вулканов и гейзеров. Из-за доносимого ветром вулканического пепла снег на плоскогорье имеет сероватый оттенок, и однообразные, в цвет снегу, купола домиков переселенцев с высоты кажутся мыльными пузырями, вздувшимися на мутной белесой воде. Флаер сам нашел, где приземлиться. Два абсолютно одинаковых купола стояли поодаль, и если бы Лора не вышла на порог, я бы не знал, к которому из куполов идти. Не считая нас, на улице не было ни души и ни единого звука, кроме шелеста поземки. После коротких взаимных приветствий мы прошли в дом.

Когда я снимал куртку в прихожей, я обратил внимание, как Лора несколько раз тревожно взглянула на дверь, ведущую из гостиной в соседнюю комнату. Проходя мимо этой двери, я нарочно остановился, как бы в раздумье; Лора сразу же указала мне на диван у окна - подальше от двери. Предложила чаю. Я, естественно, не отказался.

- Чем вы теперь занимаетесь? - спросил я.

- Пока ничем. Наверное, совсем уеду с Фаона.

- Даже так... А из-за чего вы ушли из института?

Она молчала. Я зажал чашку с горячим чаем между ладонями, ощутил ее тепло, и уют одинокого жилища стал проникать в меня через кончики пальцев.

- Замерзли?

Она прекрасно знала, что я не замерз - от флаера до дома не больше пятидесяти шагов. Но мне было приятно, что она так спросила.

- Нет, - ответил я, но сразу же поправился, - только ладони чуть-чуть... Я спросил вас про институт, - добавил я.

- Мне тяжело об этом говорить. После смерти Альма я не могла там больше оставаться.

- Но как же лаборатория, исследования? Не жалко бросать?

- Не все от нас зависит... - сказала она одними губами.

Я понимал, что чем дольше я буду находиться в этом доме, тем меньше у меня будет желания задавать бестактные вопросы.

- Простите, но мне нужно знать... - мямлил я, - я прошу вас ненадолго вернуться к событиям двухмесячной давности, я имею в виду убийство Альма Перка.

- Разве дело не закрыто?

- Закрыто, безусловно закрыто. Теперь уже точно известно, что Перка убила его жена, но мне по-прежнему непонятен мотив.

- Вы вновь собираетесь говорить о моих взаимоотношениях с Альмом.