Психотея

Когда говорят о техническом мастерстве, следует помнить, что техника – это всего лишь способ достижения раздвоения, перехода, вхождения в образ. Хороший актер передает не технику, а эмоциональную эстетику. Даже притворяясь персонажем, он в этом притворстве приводит в движение динамики, относящиеся к миру своего бессознательного. Именно в фальши, предполагаемой созданием образа своего героя, актер представляет истину индивидуального бессознательного в совпадении с бессознательным коллективным.

Вхождение в модус бытия, который в обычной жизни не предусматривается социальной ролью актера, дает ему возможность быть собой и выражать мотивации бессознательного. Притворство позволяет отделиться от сознательной, внешней данности и войти в глубинную, мотивирующую поверхностный пласт реальность. Находясь на съемочной площадке или на сцене, настоящие актеры не притворяются: в наиболее сильных моментах они действительно страдают и наслаждаются, по-настоящему и всецело переживают, срастаясь с ролью. Поэтому и в сцене, выстроенной на комплексе, актеры смакуют болезнь: они вовлекают в действие публику, если реально, но под видом притворства, живут тем, что исполняют. С дарованной такой «игрой» уверенностью не только актеры, но и многие другие люди получают возможность с любовью проживать собственную болезнь.

Очевидно, что видимым образом актер и зритель встречаются в рамках имитации жизни, но в действительности они находят друг друга в общей истине, выраженной в действии третьего лица – персонажа. Используя персонаж, актер сокращает сознательный пласт, чтобы дойти до той точки, из которой он воссоздаст персонаж, но уже в соответствии с собственной внутренней реальностью. Актер на самом деле «забывает» свое социальное «Я», чувства, заботы, каждодневную рутину, чтобы войти в измерение своего персонажа. Так называемое «если бы»* актера воссоздает само по себе любого персонажа. Вхождение означает отбрасывание сознательной роли и принятие психологической типологии, основанной на мотивах, внутренней инстинктивности, бессознательных потребностях.

Что выражает собой сценическое действие? Что на самом деле семантически сообщает актер? Принимая во внимание мнения самих актеров, суждения театральных и кинокритиков, содержательную и побудительную силу представленного на сцене персонажа, можно утверждать, что зритель становится свидетелем драмы, пределов страдания человека. В ролях, персонажах, ситуациях, символах проявляются повседневные страдания человека. В качестве примера приведу слова Габриэля Лавии, напечатанные в одном из ежедневных изданий: «Мне нравится изучать сумасшествие человека, его шизофрению, раздвоенность его «Я» и погружаться в героя настолько, чтобы начать чувствовать его боль и радость».

Рассмотрев сценическую игру актера, можно заметить, что самыми любимыми для него оказываются роли, в которых всплывает животное начало, сумасшествие, агрессивное саморазрушение. Самый хороший актер тот, кто больше всех подвержен ревности, агрессии, наваждениям, сумасшествию, кошмарам, судьбе, страдает от любви и непонимания окружающих, что на сцене может быть представлено и в комическом, развенчивающем ключе, однако содержимое фрустрированного существования останется в неприкосновенности. Более того, кажется, что без всего этого невозможны ни театр, ни кино.

Продолжая разговор об устном сообщении, о работе актера, режиссера и критика, Генри Лабори утверждает: «Для меня тоска проистекает из подавления действия, а при встрече с другим – из его речи. Этот другой неумело управляет пережитым, которое не совпадает с моим опытом, и мы впадаем в тоску, поскольку лишены возможности действовать. Человек счастлив, когда встречает другого, несущего в себе нечто поистине абсолютно фундаментальное, глубинно выражающего самолюбование и одиночество, но не на словах, а на языке тела. Считается, что невротик говорит на языке тела потому, что он способен лишь на истерическое проявление, например, своего одиночества. Думаю, что все мы в той или иной степени невротики, просто общественная культура не позволяет нам подобных проявлений, иначе бы мы не были хорошими производителями. На собраниях, подобных этому, у нас есть возможность побыть невротиками всем вместе. Для меня быть невротиком означает просто быть человеком, понять, осознать, что тоска есть в начале и в конце и одновременно в середине. Более того, мы безоружны перед этой тоской – тоской смерти».

Исполнительское искусство признает тоску не только прерогативой человека, но и считает высшим художественным достижением. Это означает лишь инфантильную проекцию утраты собственной реальности, неадекватности в существовании, неспособности к полной жизни. Это проявление подлости по отношению к жизни, несмотря на то что тоска заняла прочное место в человеческом существовании. Многие полагают, что рожденное от навязчивой идеи искусство может помочь человеку в жизни. С позиции психологического роста возникает вопрос, как искусство, являющееся выражением невроза и психических конфликтов, может способствовать росту, самореализации, усилению жизни.

Субъективность, передаваемая нам актером, это «если бы» зачастую представляет собой реальность невроза, страдания и инфантильности. Актер – это человек с наиболее ярко выраженной чувствительностью. Почти всегда сценическая работа помогает ему уклониться от собственной тревожащей реальности, которая вызывает тоску. Насколько свободно, вне морали и предрассудков актер представляет своих героев, настолько он робок и подавлен в частной жизни. В конечном счете, на сцене проживаются и вероятнее всего находят признание вытеснения актера.

Роли, которые может исполнить актер, так же бесчисленны, как бесчисленны проявления комплекса в повседневности. Кажется, что актер производит синтез и разоблачает игру в прятки, которая позволяет невротическому симптому комплекса выглядеть латентным или «нормальным». Если симптомы многочисленны, то матрица-стандарт, на которой и покоится любое отклонение от оптимальности Ин-се, только одна. Каждый человек наделен фильтрующей структурой, которая закрепляет фиксацию на опыте первых лет жизни и производит отбор данных, не соотносящихся с природной организмической проприоцептивностью.

В первые годы жизни ребенка окружающая среда предопределяет в амебообразной свободе индивидуации референтные ментальные коды, задает переход структуре, которая модулирует различные типы комплексуальных моделей. Отбор данных осуществляется решеткой, действующей на клеточном уровне системы рецепторов. В процесс опосредования сознания к организмической целостности встроилось селекционное реле, которое предустанавливает и обрабатывает все данные, поступающие в сознание. В результате из обусловленных таким образом возможных ответов выстраивается иерархия, которая предусматривает единообразие мышления, схематизирование любой морали, навязчивости, веры. В ответ на каждый поступающий стимул матрица-фильтр автоматически, по памяти восстанавливает уже прожитую ситуацию-ответ, даже если последняя не является функциональной для индивида в актуальности жизненного момента. Из-за подобного вмешательства большая часть потенциала индивида остается неосознанной. Субъективная реальность выносится вовне и заменяется информацией, которая провоцирует фиксирующую навязчивость и обусловленное рефлективное действие.

Выплескивая в персонаже то, что ему наиболее близко, актер приближается к матрице, или модулю решетки, становится ее вестником, передает от нее информацию. И матрица, таким образом, получает художественное признание. На сцене актер, наконец-то, может жить. Вся запрещенная, цензурированная, неосознаваемая в повседневности жизнь обязательна на сценических подмостках. Вытесненный материал продолжает существовать, потому что его латентное присутствие гарантируется убеждением, что все представленное актерами – нереально, и самое большее – является лишь «искусством». И в преподнесении этого вытеснения обнаруживается (с помощью онтопсихологической методологии) воронка монитора отклонения, засасывающая жизнь через секс, деструкцию, навязчивые состояния. Все, создаваемое человеком, – от кино до театра и искусства в целом, – притянуто к этим трем моментам, имеющим всевозможное симптоматическое выражение.