Страница 20 из 22
Последнему слово было предоставлено Фундаминскому. Фундаминский – великолепный оратор. Он совершенно владел собой и произвел большое впечатление на аудиторию. Он говорил долго, убедительно, логично, спокойно, располагающе. Была в этом “последнем слове” такая разительная разница от примитивных слов матросов…
В 1 час ночи 4 августа приговор суда был объявлен. Первыми в зале заседания были вызваны 17 главных мятежников и Коптюх. Для этих было ясно, что их ждет смерть. 18 человек были приговорены к повешению, с заменой казни расстрелом (если говорить о ныне модных двойных стандартах, то следует отметить, что суд над адмиралом Небогатовым, сдавшим в плен за 14 месяцев до этого целую эскадру, был совсем другим. Небогатов так и не был наказан и окончил жизнь дома в своей кровати. По тому, как кого судили, ясно видно, что у царя главным врагом был все же собственный народ).
Все осужденные к смерти были люди, стрелявшие в офицеров или кондукторов, и являлись главарями и вдохновителями мятежа. Не все члены комитета и дружины были приговорены к смерти, так же как не все те, кто действовал с оружием в руках. Я помню, что маляр Козлов был замечен стрелявшим из ружья в среде мятежников. Однако ему присудили 12 лет каторжных работ.
Из 95 подсудимых 18 были приговорены к смертной казни; около 40 человек к различным наказаниям, от 12 лет каторжных работ до простого дисциплинарного взыскания. Остальные оправданы. Штатские: Фундаминский, Иванов и Косарев были нашим судом переданы прокурорской власти и отправлены в Петербург для разбора их дела в военно-окружном суде.
По прочтении приговора некоторые из осужденных к смерти стали просить о пощаде, а баталер Гаврилов упал на колени и стал жалобно всхлипывать и просить. Часть держалась твердо. И, конечно, не моргнул “вольный” Коптюх.
Затем ко мне пришел солдат из караула и сказал, что подсудимые просят меня прийти к ним. Бывший тут же жандармский офицер запротестовал, опасаясь за меня, но я все же пошел. В комнате, где были подсудимые, ко мне подошли несколько человек. Они просили исполнить их последние завещания. Один просил записать адрес брата и послать ему серебряные часы – “лежат в моем малом чемодане”. У другого – новые сапоги. Я все записал, и поручения были исполнены. Свидание было тяжелое. Вскоре их вывели из подъезда в сад. Несколько голосов затянуло: “Мы жертвою пали в борьбе роковой…”
Через четверть часа был залп. Расстреливала местная сотня казаков. Между начальниками местных властей был брошен жребий, кому производить экзекуцию. Жребий пал на казаков. Позже командир и эстонская команда ледокола получили много угроз за вывоз тел в море от местных революционеров».
Итак, за что же конкретно были объявлены смертные приговоры? Справедливо ли поступили судьи, и нет ли среди осужденных на смерть невинных? Посмотрим конкретные обвинения. Первым по списку идет, разумеется, Арсений Иванов Коптюх (он же Степан Никифоров Петров) – «…принял руководство восставшей командой… организовал комитет мятежных матросов по управлению кораблем…предлагал возмутившейся команде убить раненого старшего офицера крейсера, капитана 2-го ранга Мазурова и мичмана Саковича… переодевался в офицерскую форму». Далее гальванер, квартирмейстер 1-й статьи Петр Колодин – «был вторым, после убитого Лобадина, руководителем вооруженного мятежа на крейсере…» Наверное, не было еще в истории человечества государства, законодательство которого бы ни приговорило к смертной казни предводителей пиратского захвата военного корабля.
Далее – не менее интересные персонажи. Баталер 1-й статьи Степан Гаврилов – «…был одним из главных руководителей, был избран в комитет по управлению кораблем… стрелял в артиллерийского кондуктора Давыдова…» Машинный содержатель 2-й статьи Иван Аникеев – «…при начале мятежа стоял за машинным люком с винтовкой, был также с винтовкой на паровом катере, гнался за спасшимися офицерами, обезоруживал офицеров, оставшихся на корабле… выстрелом из револьвера ранил кондуктора Огурцова». Старший комендор Артамон Богданов – «стрелял из 47-мм пушки Гочкиса по таранному баркасу, на котором спасались офицеры, принес и по своей инициативе установил 37-мм пушку на паровом катере для погони за таранным баркасом, пошел на нем и произвел 2 выстрела из означенной пушки, стрелял из 47-мм пушки по миноносцам, при усмирении мятежа… убил выстрелом кондуктора Давыдова». И Гаврилов, и Богданов – самые настоящие убийцы, в какие революционные одежды их ни ряди.
Артиллерийский квартирмейстер 2-й статьи Трифон Костин – «стрелял из револьвера через запертую дверь в каюту старшего механика, открыл дверь в каюту и произвел еще выстрел в грудь раненого уже старшего механика подполковника Максимова». Трифон Костин не просто убивал, он… добивал раненого. Наверное, делал это исключительно из сострадания к тому.
Телеграфный квартирмейстер 2-й статьи Николай Баженов – «…пользовался радиографом, умышленно искажая смысл получаемых телеграмм для поддержания мятежного духа… посылал ложные радиограммы с мятежными целями… при подавлении мятежа стрелял из револьвера в люк по усмирявшей мятежников команде». Этот просто расстреливал всех, кто ему попадался на пути, тоже, видимо, из лучших побуждений.
Хозяин трюмных отсеков Дмитрий Григорьев – «…хвалился тем, что прикончил лейтенанта Захарова, гнался с оружием за кондуктором Коноваловым, с намерением убить его, приняв ошибочно за офицера, советовал мятежной команде добить оставшихся в живых офицеров». Этот и сам убивал, и других призывал убивать.
Может, приговоренный к расстрелу гальванер Василий Кузнецов – агнец божий? Увы, нет: «…подавал беседки с патронами к 6-дюймовым орудиям для стрельбы по минному крейсеру “Абрек”, при подавлении мятежа стрелял из револьвера в усмирявших…»
Ученик гальванера, матрос 1-й статьи Ефим Потапов – «…прикладом ружья бил по голове раненого лейтенанта Захарова, в чем впоследствии хвастался перед командой, показывая ободранные руки об мушку и прицел ружья….»
На этом персонаже, как говорится, пробы ставить некуда! Согласитесь, далеко не каждый сможет хладнокровно мозжить прикладом голову еще живому человеку, а затем еще и цинично этим хвастаться.
Ученик комендора матрос 1-й статьи Павел Пенкевич – «…отнял у часового… ящик патронов, ходил на паровом катере с винтовкой в погоню за таранным баркасом, стрелял из 47-мм орудия по миноносцу “Летучий”…»
Ученик гальванера, матрос 1-й статьи Дмитрий Котихин – «…освободил арестованного в судовом карцере (Коптюха. – В.Ш.), прогнав часового, стрелял из 6-дюймового орудия по минному крейсеру “Абрек”, после предложения именующего себя Коптюхом убить старшего офицера и мичмана Саковича… крикнул: “А старшего офицера и Саковича на закуску”, при подавлении мятежа стрелял в усмирявших». Советские историки писали, что несознательные молодые матросы, запуганные кондукторами, подняли на «Памяти Азова» контрреволюционный мятеж. Как мы видим, среди учеников артиллерийского отряда вполне хватало и «сознательных», которые и офицеров убивали, и в товарищей стреляли.
Матрос 1-й статьи Иван Коротков – «…при начале бунта стрелял в командира и вахтенного начальника, ходил на паровом катере, преследовавшем таранный баркас со спасавшимися офицерами… подговаривал, угрожая смертью, убивать кондукторов». Конкретного убийства Короткову вменить не получилось, выкрутился, но уже и того, что он сделал, с лихвой хватит на два смертных приговора.
Машинист 1-й статьи Иван Бортников – «…зверски истязал раненого старшего механика подполковника Максимова, ударяя рашпилем его по лицу, а затем похвалялся этим, насильно заставляя вестового старшего механика выслушивать от него подробный рассказ об этом зверстве, привязал груз к ногам убитого и выбросил тело за борт».
Деяния машиниста Бортникова вообще за гранью человеческого. Каким же надо было быть садистом, чтобы «зверски истязать… ударяя рашпилем по лицу». Кстали, он не бил плашмя, а вгонял рашпиль в рот умирающего, кроша ему зубы и язык, пронзая горло. Это, судя по всему, доставило Бортникову столь огромное наслаждение, что об этом он потом, смакуя жуткие детали, рассказывал насмерть перепуганным сослуживцам.