Страница 18 из 20
Рис. 13. Монета Ганзейского союза
Однако подчеркивание связей с вандалами не ограничивается одной только территорией Германии. Аналогичную попытку отождествления себя с вандалами мы видим и у поляков, которые также оказались втянутыми в культурно-политическую орбиту Германии, хоть и в меньшей степени по сравнению с ободритами. Автор «Великой хроники» приводит такую легенду о Ванде, дочери первого польского короля Крака, основателя Кракова: «Говорят, что у него [Крака] были два сына и одна дочь. Младший из них по имени Крак, для того чтобы наследовать отцу в королевстве, тайно, прибегнув к хитрости, убил старшего брата. Умер он одиноким, не оставив потомства и только одна его сестра по имени Ванда, что по-латыни означает “крючок”, осталась в живых. Пишут, что она была такой красивой и миловидной наружности, что всех, кто на нее смотрел, привлекала к себе своим приятным видом. Поэтому она и была названа “Ванда”, то есть “крючок”. Она, благоразумнейшая женщина, пренебрегая брачным ложем, великолепно правила Польским королевством согласно воле народа, пока весть о ее красоте не дошла до некоего короля алеманов; поскольку он не мог склонить ее к браку с ним ни деньгами, ни мольбами, [то], желая и надеясь достичь исполнения своих чаяний, он прибегнул к враждебным угрозам и нападениям со своим войском. Собрав большое войско, он приблизился к землям лехитов и пытался враждебно вступить в них. Упомянутая Ванда, королева лехитов, нисколько не испугавшись, вместе со своими вышла навстречу его могущественным силам. Вышеупомянутый король, увидев, что она подошла со своими наводящими ужас полчищами, в смятении то ли от любви, то ли от негодования, воскликнул: “Пусть Ванда повелевает морем, пусть землей, пусть воздухом, пусть приносит жертвоприношения своим бессмертным богам, а я за вас всех, о знатные, принесу торжественную жертву подземным богам, чтобы как вы, так и ваше потомство непрерывно находились под властью женщины”. И вскоре, бросившись на меч, покончил с жизнью. Ванда, получив от алеманов клятвы в верности и вассальной зависимости, вернувшись домой, принесла богам жертвоприношения, соответствующие ее великой славе и выдающимся успехам. Прыгнув в реку Вислу, воздала должное человеческой природе и переступила порог подземного царства. С этих пор река Висла получила название Вандал по имени королевы Ванды, и от этого названия поляки и другие славянские народы, примыкающие к их государствам, стали называться не лехитами, а вандалитами»[152]. Понятно, что вся эта история является вымыслом средневекового автора, однако в словах, вложенные хронистом в уста короля алеманов, вполне возможно, отразились древние западнославянские представления о власти некоего женского божества над тремя сферами мироздания по вертикали. Весьма показательно, что в качестве первой стихии, владычество над которой король германцев признавал за Вандой, выступает именно море, а не земля, что роднит польскую традицию с новгородской, в которой название Неревского конца также указывает на водную стихию. Кроме того, что по имени легендарной правительницы все поляки стали именоваться вандалами, некоторые знатные польские фамилии, в том числе и род Корабиев, также возводили свое происхождение к вандалам[153]. Утверждение автора о том, что не только поляки, но и их славянские соседи стали называться вандалитами, весьма показательно. Поскольку во время создания этой хроники ни чехи, ни жители Древнерусского государства не связывали свое происхождение с вандалами, следовательно, этими соседями поляков были покоренные Германией западнославянские племена, что дает нам указание для более точной датировки мекленбурских генеалогий. Это предположение подтверждает и то, что в XII в. Саксон Грамматик называет вандалами именно ободритов[154], в состав которых и входили варны.
Наконец, отголоски предания о какой-то связи вандалов со славянами встречаются нам на севере Руси. Общерусская традиция не знает этого мотива, однако Иоакимовская летопись сообщает следующее о далеком предшественнике новгородского старейшины Гостомысла: «И бе князь Вандал, владая славянами, ходя всюду на север, восток и запад морем и землею, многи земли на вскрай моря повоева и народы себе покоря, возвратися во град Великий. По сем Вандал послал на запад подвластных своих князей и свойственников Гардорика и Гунигара с великими войски славян, руси и чуди. И сии шедше, многи земли повоевав, не возвратишася. А Вандал разгневайся на ня, вся земли их от моря до моря себе покори и сыновом своим вдаде. Он имел три сына: Избора, Владимира и Столпосвята. Каждому из них построй по единому граду, и в их имяна нарече, и всю землю им разделя, сам пребывал во Велице граде лета многа и в старости глубоце умре, а по себе Избору град Великий и братию его во власть предаст»[155]. Понятно, что и этот эпизод, если понимать его буквально, является вымыслом летописца, однако весьма интересно, что дети Вандала в Иоакимовской летописи носят славянские имена, что роднит ее с мекленбургскими генеалогиями, а сам Вандал рассматривается как отдаленный предшественник новгородского старейшины Гостомысла. Каких-либо политических мотивов придумывать подобный сюжет у русского летописца не было, да и сам Новгород, в отличие от западных славян, не был втянут в политическую систему Германской империи. Поскольку ни по сути, ни по форме данное предание не имеет ничего общего ни с мекленбургским, ни с польским, говорить о прямом заимствовании данного текста у западных славян также не представляется возможным. В силу всего этого можно предположить, что данный пассаж Иоакимовской летописи является смутным отголоском каких-то действительных контактов предков ильменских словен с вандалами.
Как легко может убедиться читатель, все три славянские традиции, говорящие о каких-то связях этих племен с вандалами, не связаны друг с другом текстологически. В них нет ни общих сюжетов, ни одинаковых имен, и это обстоятельство не позволяет высказывать предположение о влиянии одного источника на другой. Если для мекленбургской и польской традиции мы еще можем предположить политическую заинтересованность в выдумывании этих сюжетов, то подобное объяснение совершенно не подходит к новгородской традиции. Единственное, что объединяет все эти три источника, так это указание на связь с вандалами в древние времена да расположение создавших их славянских народов близ Балтийского моря.
Следует также упомянуть и исследования лингвистов. На германском побережье Балтики они выделили три слоя топонимики: а) немецкую, которая составляет примерно 25 – 45 % всех названий и датируется от Средневековья до наших дней; б) западнославянскую, на долю которой приходится 55 – 75 % и которая датируется временем после разделения праславянского на различные диалекты и до XV–XVI вв. (преимущественно до XII–XIV вв.); в) так называемая дославянская топонимика, не славянская и не германская по происхождению. Было установлено практически полное отсутствие предшествовавшей славянской древнегерманской топо- или гидронимики в Восточной Германии. Единственное исключение составляет Бранденбург, где до гаволян в древности действительно жило какое-то германское племя. Что касается дославянского пласта, то он однозначно не этимологизируется ни из славянских, ни из германских языков и условно относится специалистами к «древнеевропейской гидронимии». А. Пауль, склоняясь к тем лингвистам, которые рассматривают данную гидронимию как «балтскую» или «балто-славянскую», показывает, к чему ведет эта гипотеза: «Следующий исторический вывод, неизбежно следующий из всего этого, – большей части “восточных германцев” в языковом смысле (кроме готов) на юге Балтики не было бы вообще. Варины, руги, вандалы и прочие, известные уже по римским источникам племена, оказались бы праславянами»[156]. Кроме того, нередки случаи, когда средневековые славяне на территории Германии хоронили своих мертвецов в могилах бронзового века, в связи с чем этот исследователь ставит вопрос: «Считали ли они тех древних погребенных в дольменах и курганах бронзового века своими предками?»[157] С другой стороны, еще в XIX в. у потомков славянского населения земли Бранденбург были зафиксированы предания о так называемой могиле короля Хинца – самом большом кургане в Германии, в котором в 900 – 800 гг. до н. э. был погребен местный вождь. Несмотря на неизбежные преувеличения, предания в целом верно описали содержание погребения, что было подтверждено в ходе последующих раскопок[158]. Кроме того, следует вспомнить совпадение названий целых пятнадцати племен, которые в первые века нашей эры упоминаются в источниках как германские, а спустя примерно пятьсот лет – как славянские. Внимание на это в свое время обращали С.П. Толстов и В.П. Кобычев, однако исчерпывающего объяснения этой загадки до сих пор нет. Вопросы эти, подчеркнем, весьма сложные и пока далекие от окончательного разрешения, однако данные топонимики ставят под сомнение германскую принадлежность тех племен, которых ученые традиционно именуют восточными германцами.
152
«Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI–XIII вв. М., 1987. С. 57 – 58.
153
Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? М., 2005. С. 100.
154
Пауль А. Балтийские славяне от Рерика до Старигарда. М., 2016. С. 164 – 166.
155
Татищев В.Н. История российская. Т. 1. М.–Л., 1962. С. 108.
156
Пауль А. На каком языке говорили на юге Балтики до славян // http://pereformat.ru/2014/10/balto-slavica/
157
Пауль А. Балтийские славяне от Рерика до Старигарда. М., 2016. С. 37.
158
nap1000. Мегалиты и курганы бронзового века в народных преданиях и легендах // http://nap1000.livejournal.com/39582.html