Страница 68 из 82
— Дмитрий Петрович, вы по натуре, наверное, путешественник.
— Скорее, домосед, впрочем, в детстве мечтал о странах экзотических и загадочных. А почему вы про меня так подумали?
— Почему? — Валентин удивился. — Перепутал. Это у Бори карты, марки… Страстоцвет — это ведь тропическое растение? Кто придумал такое необычное название?
— В Южной Америке процветает. Марк придумал, я же подключился позднее. Третьего ноября.
— Ах да, презентация. Марк, — повторил Валентин задумчиво, — марка. Марочка… так звали Марину близкие.
— В самом деле? Не знал.
— Так зачем вы приезжали к ней в больницу?
— А то вы не в курсе! — Купец вдруг подмигнул всем своим румяным лицом. — Эх, Валентин Николаевич, с вашими агентурными данными — да в разведку — и любимый наш город мог бы спать спокойно. Даю показания: на поминках Марина попросила меня о помощи.
— О какой помощи?
— Денежной.
— Почему вас, а не Сержа?
— Тайны женского сердца неисповедимы. Может, не захотела быть обязанной многолетнему воздыхателю. Может, посчитала, что он и так слишком потратился на похороны.
— Уж и потратился! Всемогущий шурин ведь помог актеру в деловой сфере?
— Надо думать. Я никогда не любопытствовал, потому что по натуре джентльмен, как вы, наверное, заметили.
— На сколько разорился джентльмен?
— Пустячок — двести долларов.
— Прямо какая-то такса у Марины была — двести долларов за комнату… И почему так срочно — в больницу, а не Даше, например, отдать?
— Было приказано держать все в тайне, некоторые чудаки стесняются бедности.
— А сразу на поминках не могли облагодетельствовать?
— У меня не было при себе денег.
— Да ну? У такого отпетого дельца?
— Ничего себе словечко подобрали — «отпетый»!
— Делаю вывод: отвалили вы ей гораздо больше. Только вот за что? За любовь или за какую другую услугу?
— За какую там еще…
— Я не исключаю шантаж. На кладбище вдова о чем-то догадалась, что-то вспомнила или увидела… Вы сами поведали мне о мистическом чувстве, посетившем вас в момент погребения.
— На то оно и мистическое, что в словах не объяснить. Может, томление по своей смерти… будущей то есть… к сожалению, неминуемой.
— Вы испугались! На поминках она специально выбрала место рядом с вами — прелестная и корыстная Манон Леско — и разоблачила вашу пресловутую подагру.
— Нет, вы меня достали — и как логично, эстетически красиво! — Дмитрий Петрович рассмеялся и крикнул: — Гарсон, водки!
Вдохновленный лакей пронесся вихрем к бару.
— Такси возьму. Ведь все врете, историк, а интересно… нервы щекочет.
Возник графинчик и две рюмки.
— Еще осетринки прикажете? Или икорки?
— Валяй! Вы присоединяетесь? На таксомоторе доплывем, а машины Сема доставит.
— Завидую, Дмитрий Петрович, но мне еще потребуется сегодня ясная голова.
— Холодная голова и пламенное сердце. — Купец опрокинул в жадный рот рюмку. — Так вроде железный чекист говаривал? Да еще «чистые руки», кажется. И для чего вам эти похвальные качества сегодня нужны?
— Бабушка тут убивается по своему внуку.
— Так ведь и думал, что вы приплетете нечто жалостливо-фарисейское. — Бизнесмен опять торопливо выпил. — Вот и покойник, царство ему небесное, любил фразу. Никчемную, уже давным-давно изжитую христианскую фразу о блаженных нищих.
— Алеша имел право, — заметил Валентин. — Он умер нищим из-за вас, богатых.
— Избегайте схем, иначе тайна не дастся, ускользнет.
— Вернемся к делу. Если вы отвечаете за свои слова и поступки, Дмитрий Петрович, помогите мне связаться с Казанским.
— Связаться?
— Дайте мне его телефон. В Эквадоре.
— Зачем вам?
— Желаю заочно познакомиться. Уточнить, например, есть ли у Бори алиби на вечер двадцать восьмого ноября.
— Ах, алиби! — Дмитрий Петрович рассмеялся и выпил. — А у вас у самого-то алиби на это время имеется?
— Не обо мне речь. Так поможете?
— Не могу взять на себя такую ответственность, тут коммерческие, знаете ли, интересы. Надо посоветоваться.
— Звоните! Звоните, звоните, вон у вас сотовый телефон из кармана торчит.
Серж оказался дома, коммерсант изложил просьбу Валентина, какое-то время слушал, прервал связь со словами «тебе виднее» и сказал озабоченно:
— Он ждет вас.
— Еще два вопроса. Каким образом Казанский собирался перевезти через границу двести тысяч долларов?
— Увольте, Валентин Николаевич, понятия не имею!
— Ведь Боря заехал к вам из Шереметьева, когда вы в подагре лежали. Что он сказал?
— Я буду с охранником беседовать о такой… — Дмитрий Петрович запнулся, Валентин подхватил:
— О такой святыне. Ладно. Кто преследовал юношу?
— Святой Грааль. — Купец расхохотался.
Валентин продолжал настойчиво:
— Кто — старик?
— Вам сколько лет, молодой человек?
— Тридцать три.
— О, какой цветущий, полноценный возраст. Так вот, его и преследовал тридцатитрехлетний старик.
— Вы намекаете на меня?
— Не люблю лицемерия, хотя иногда приходится… Или я ничего не понимаю в людях, или вы самый настоящий историк. Но! Именно вас видел пропавший юноша в Шереметьевском аэропорту с Марком Казанским.
— Который и передал мне доллары?
— Получается так. А теперь стреляйте. Как говорила… как ее там, черт!.. ну, одна испанская дама: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Лакея словно ветром сдуло под стойку. Купец куражился, но светлый взгляд его оставался трезвым и зорким.
— Адью, Валентин Николаевич! Что значит по-французски — «прощай».
— Думаю, еще доведется свидеться, Дмитрий Петрович.
Тайное убежище
Валентин смотрел на цветную фотографию — единственное яркое пятно, словно приколотая к стене бабочка средь черно-белых образов героя-любовника. В изысканном сборище с шампанским — приглушенно-пастельные, лимонно-сиреневые тона дамских туалетов, строго-вечерние костюмы мужчин — вызывающе выделяется (теперь — вызывающе!) красный пиджак Марка. М-да, крутой босс питает пристрастие к «красненькому». Кейс, который продемонстрировал адвокат, и… «красная рука» в эркере, в еловых ветвях?..
— Ваш шурин носил красные перчатки? — осведомился Валентин; Серж нервно переложил одну ногу на другую.
— Черт его знает, что он там… кажется, носил, да.
— «Там»? Дайте-ка мне его тамошние координаты. Ну?.. Ладно, Сергей Александрович, я преодолею вашу семейную, так сказать, щепетильность, скажу сам. Еще в первую нашу встречу Жанна Леонидовна, между прочим, обронила: в позапрошлом году Марк летал в Эквадор. У меня есть подозрение, что ваш компаньон тогдашний факс мне и показывал. Год не был проставлен, понимаете?
— А вы понимаете, что я не могу доверять вам?
— У вас нет выхода. Вы все зависите от Марка…
— А вы, возможно, связаны с ним.
— Придется поверить мне на слово и перестать бояться.
Серж вздрогнул от негодования.
— Чего бояться?
— Моего газового пистолета, например. Вы с ходу поверили Борису. Неужели за эти полтора месяца он не вызвал у вас подозрений?
— После смерти Марочки — да, вызвал. Но он сумел вывернуться.
— Боюсь, что не сумел. Вы же сами сказали: «Возможно, он умер». Сергей Александрович, на вас тяжкая ответственность. Прошу быть предельно откровенным, вдруг мы успеем…
— Я не знаю, где он скрывается, клянусь!
— Может быть, знает ваша жена?
— Жанна никогда не вмешивалась в дела брата, он бы не потерпел. Думаете, я ее не спрашивал?
— Давайте прежде покончим с одним щекотливым обстоятельством. Все началось с доноса, так?
Серж налил в хрустальный стаканчик «Абсолюта», быстро выпил.
— Да, я во всем виноват. Как вы догадались?
— Театральный костюмер дал намек: в случае чего вы не побрезгуете… Что вы сказали папе Пчелкину про сестер и Алешу?
— О, вы даже так копнули! — Он закурил и заговорил отстраненно: — Иногда по воскресеньям мы с Павлом Ивановичем пили пиво на уголке… знаете, там теперь пивной подвальчик?