Страница 42 из 82
— И Боже вас упаси трогать зло! — завопил старик в духе «пророка». — Последствия нам известны: смерть молодых, полных жизни людей. Магия на то и практикуется, чтоб получить власть над жертвой. «Слова власти» — так египетская молитва называется? Новая Клеопатра оказалась рабой секс-символа.
— Значит, она не виновата, ее заколдовали!
— От беса избавиться фактически невозможно, деточка, по себе знаю!
— Нет, серьезно? По себе?
— Друзья, позвольте! Не Вольнов, а Виктория захотела убийство. Одержимые женщины, воспетые в античных трагедиях…
— Взбесившиеся бабы, — перебила нимфочка. — Она хотела от мужа освободиться, да?
— На то существуют законные способы.
— Так чего ей надо было?
— Мне кажется, утвердить свою власть, привязать к себе ускользающего сообщника крепкой нитью — смертью.
— Ускользающего?
— По словам убийцы, Виктория ему уже поднадоела («печать» скарабея — обычно его прощальный знак). Однако своим планом она сумела сообщить их связи блеск новизны.
— Вот это «новое русское кино»!
— Когда-то я ее очень близко знал, но, к счастью, таких «демонических» чувств не пробудил. В тот вечер в «Артистико» она была пленительной и возбужденной, по дороге на Плющиху смеялась: настолько увлеклась Пушкиным, что ощущает себя царицей египетской. И приложила руку к груди — там, где сердце — позже я подметил этот жест у Риты Райт. «Не банальный жест, — подумалось, а загадочный знак». Так загадочно «царица» и распрощалась со мною в ту последнюю свою ночь: томно-восточным движением подняла обнаженные руки над головой, скрючила пальцы наподобие чаши лотоса.
— Она не только сама погибла, — проговорил старик сурово. — Господи, зачем вы нам встретились на Садовом кольце?
Этот вечный вопрос «зачем» не имел ответа. Девочка сказала с удивлением:
— А я встретила Ваню, когда он шел на станцию… зачем? Нет, это несправедливо: противный карлик со своим планом остался жив, а их мы больше никогда не увидим.
— Танюшу и Ванечку — никогда, — подтвердил Савельич категорически, — потому что попадем во ад.
— Вот и папуля трясется! Нашли о чем переживать… может, его и нету.
— Ад есть!
Старик и девочка азартно заспорили о существовании вечного огня; между тем пора было ехать на погребение сына, его матери и Танюши — «похоронить по-настоящему!» — о чем молилась и ради чего погибла убогая.
ДОМ С ДРАКОНЧИКОМ
«Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
Манон Леско
Он имел в кармане (самом глубоком, самом внутреннем) двадцать тысяч долларов и был почти счастлив. Спустившись от «Праги» в подземный переход, раздал мелочишку старушкам-попрошайкам — поминайте раба Божьего Валентина! — поднялся, пересек опасную мостовую и вступил в студеное царство. Суворовский бульвар обтекали два скрежещущих потока, снег казался фиолетовым в наступавших сумерках, деревья — обугленными, как в сновидении, и огненный небесный шар догорал последним пожаром.
Идущая впереди женщина — в пределах видимости их двое, кажется, и было — вдруг обернулась и спросила капризно и нервно:
— Вы меня преследуете?
— Что вы, леди! И в мыслях не держал. — Валентин присмотрелся… Однако! Красотка. — Впрочем, я готов.
И она присмотрелась (облик мрачноват, «пасмурный», как у гангстера из западного боевика, здоров, силен, высок, а улыбка неожиданно ясная, «умная»), слегка улыбнулась в ответ.
— К чему вы готовы?
— К борьбе.
Женщина нахмурилась и двинулась дальше. Валентин догнал.
— Нет, серьезно. Вы меня пленили! — Этот тон, веселенького приставания, был ему чужд, просто минутка такая выдалась — душа воспарила на крыльях победы.
Она очень женственно передернула плечами.
— Не валяйте дурака.
— Ну а как же иначе с вами познакомиться?
— Зачем?
— Затем, что мы оба одиноки. Я угадал?
— Жена, что ли, выгнала?
— Точно. А вы мужа лишились?
Она не ответила. Рыжекудрая дама в долгополых блестящих мехах и фетровой шляпе с низкими полями; тени под глазами и чуть впалые бледные щеки придают лицу какую-то страдальческую страстность. Вот замедлила шаг, оглянулась по сторонам и молвила:
— Можете проводить меня до дому. За что выгнала?
— Бездуховна, мещанка, одним словом.
— Понятно. Пьете.
— Зачем вы так круто? Могу и не пить.
— Чем вы занимаетесь?
— Раньше шоферил, в данный момент свободен.
— Почему?
— Банк взял. — Он внезапно вспомнил про доллары, на душе потеплело.
— Банк?.. Шутите вы примитивно.
— Я вам все расскажу, когда мы поближе сойдемся.
— Сойдемся? — Женщина усмехнулась, отвела синий взор; ей где-то под тридцать, определил Валентин. — Где вы живете?
— Пока по приятелям скитаюсь.
— Нет, вас серьезно жена выгнала?
— Мы развелись, квартиру я оставил ей. Про это неинтересно.
— А про что интересно?
— Как вас зовут?
— Марина.
— О нимфа морская… Валентин.
Так, в недобрый вечерний час, они и познакомились. Буквально — бульварное знакомство. Женщина изящна, как породистая выхоленная лошадка, держится сдержанно, холодновато, но в голосе, походке, ярких глазах ощущается едва сдерживаемое, какое-то мрачное возбуждение. Но, несмотря на скорость сближения — не из таких — это он чувствовал безошибочно. Уж не знает ли она про доллары? Откуда!.. То же безошибочное чутье (которое помогло ему прошлой ночью в казино сорвать банк) предостерегало: шагай прямо на Тверскую, а там к Сашке. Но отчаянный дух авантюризма требовал: рискнуть и выиграть. Этот вечер, эту женщину, эту жизнь. А желаниям своим Валентин привык потакать.
Они шли быстро, разговаривая о пустяках (очень быстро, будто кто их преследовал), углубляясь в переулки за кинотеатром повторного фильма. Бывшего повторного — теперь ресторанчик… Здесь, в центре, все бывшее и все на продажу. Но в городской глуби — кривые, косые проулочки, за поворотом, за решеткой вдруг возникнет дворец, вспыхнет редкий фонарь, в гулких проходных дворах словно прошмыгнет тень соглядатая — в глуби еще таилось очарование прошлой, позапрошлой жизни… Смоляная улица. Они миновали двор с фонарем, вошли в подъезд подкрашенного охрой шестиэтажного, как называли в старину — «доходного» дома, поднялись в допотопном лифте на четвертый.
— Я вам так благодарна. — Марина улыбнулась вежливо и позвонила в тридцатую квартиру.
Неожиданный поворот — его отшивают. Что все это значит, черт возьми?!
Отворила девочка — так сначала показалось, — девушка, тоже в шубке, только каштановой, тоже рыжая, но светлее, почти «золотая». И воззрилась на него.
— Ты только пришла? — удивилась Марина, входя в прихожую.
— Я после экзамена была на кладбище, — сказала девушка. — Проходите, Валентин Николаевич.
Вечер чудес, не иначе! Он, конечно, воспользовался приглашением.
— Что такое? — Марина резко остановилась у большого зеркала в лакированной раме. — Вы знакомы?
— Слегка. — Девушка рассмеялась, просияв на миг белым личиком, пунцовыми губками, тут же нахмурилась. — Он мне в прошлом году трояк по истории выдал.
— Как странно! — Марина не сводила с него глаз. — Вы нас знаете?
— Нет, не волнуйтесь. Я даже сестру вашу — ведь сестра, да? — не сразу узнал.
Он ее вообще не узнал. Но раз говорят, что «трояк выдал»…
— Ладно, раздевайтесь, — приказала Марина. — Мне пришла в голову идея.
Разделись, прошли в темную комнату напротив входной двери, где вдруг вспыхнула ало-желто-сиреневыми фонариками елка — настоящая, мечта детства, с полу до потолка, вся в сверкающих игрушечках и бусах, в струящемся серебре. У подножия к крестовине прилепилась вифлеемская пещерка с младенцем, притягивая взгляд красотой и тайной. Елка стояла в просторном эркере, нарядно умножаясь в трех высоких окнах, за которыми уже догорел зимний закат.