Страница 22 из 82
Мы стояли на углу «проспекта» в реденькой тени тополя; сердце сжималось от вечерней духоты, а она ловила обеими руками нежнейший, легчайший пух.
— Хорошо, его там не было. Но кто-то был, кроме Вани, ведь не он выключил компьютер.
— Может, я ошиблась, может, он, — выпалила Леля; ага, старается обрести взрослую осторожность.
— Нет, детка, ты б не убежала со страху и не притворялась бы спящей, когда тебя родители проверяли.
— Вам мама сказала?
— Папа. Мама подтвердила. Вот сообрази: к чему эта проверка? Илье Григорьевичу было твердо обещано, что в субботу Ваню сошлют в Москву. Он поверил, субсидировать фильм не отказался.
— А если он мимо дома на машине проезжал и тоже видел Ваню в окне?
— На таком расстоянии и при таком слабом свете?
— Ну, не знаю!
— Чего же ты тогда испугалась? Чье присутствие обнаружила?
— Ничье.
— Ощутила, уловила подсознательно…
— Я боюсь.
— Подвести отца?.. — У меня вдруг вырвалось: — Ужасно, что я тебя об этом расспрашиваю!
— Это было ужасно.
— Что? Что именно?
— Мертвец.
19
На вечереющей лужайке, где ажурные стулья, ждущие дачников, и стол с полосатым куполом, ничком лежала женщина. Распущенные темные волосы, синее платье в белый горошек. Почудилось — в нервном моем переутомлении — Вика. Кажется, я ахнул, больная быстро перевернулась навзничь… Да, сегодня ей гораздо легче, обострение прошло, она смогла искупаться и даже постирать свои ало-зеленые одежки «из вторых рук». Ай да плейбой Вольнов, ай да сукин сын, чудеса творит! А это старое платье Вики, из дачного барахла. Да, да, помню, редкие наши, случайные встречи все помню, — лет пять назад, на подходе к киностудии Горького, возле Мухинской колхозницы с рабочим, она куда-то спешила, я тоже, разошлись, я оглянулся: целеустремленная маленькая фигурка, милый горошек — так и запечатлелось на пленке памяти.
— Я вас в дом отнесу?
— Я уже могу сама… Давайте еще немного в лесу побудем.
Я кивнул, сел на стульчик, на минуту закрыл глаза — в мозгу мельтешенье лиц, слов, сказанных и несказанных, и еще надо приноровиться к новому образу молодой женщины с влажными волосами, как будто вместе с вызывающим нарядом убогой она сбросила прежнюю кожу.
— Самсона видели? Что он говорит?
— Всех видел, все что-то говорят и скрывают, а муженек зреет для полного признания — вот-вот созреет, если с ума не сойдет.
— Значит — он?
— Если б не компьютер (некорректное выключение) — стопроцентно. И помешался он еще в прошлую среду — от «укуса в сердце», так сказать. Впрочем, в воскресенье, может по инерции, выглядел обычным нервным занудой.
— Или заледенелым, — уточнила она. — Убийство — акт, леденящий душу.
— И постепенно «заморозка» оттаивает, хотите вы сказать? Возможно. Это он позвонил мне в 3.15 ночи и сказал ту трансцендентную фразу: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».
После паузы, которую мы выдержали глаза в глаза, больная пробормотала:
— Конечно… конечно, не Ваня!
— После звонка, весьма вероятно, Самсон отправился в Молчановку.
— Он правда помешанный?
— Без комментариев, как говорится. Самсон подтвердил мою догадку (про святого и императора узнал от Вани), умчался к себе — мы во дворе сидели, — дверь не открыл, затаился.
Танюша сказала сурово:
— Пусть перебесится, за свою шкуру трясется.
— У меня возникло такое же впечатление. «Может, меня хотели убить?» — вот что его тревожит.
— Самсона? Кто хотел?
— На меня покатил: «Ты отвез ее из клуба в Молчановку!» Прозрачный намек: с больной головы на здоровую.
Она свернулась калачиком, изредка вздрагивая.
— Танюша, я не видел их обоих тыщу лет, не бойтесь меня.
— Не вас. Зло. Мы на земле заблокированы злом.
Чтобы вернуть ее на землю, я поинтересовался:
— А почему, собственно, вы так во мне уверены? Я с ума сходил по вашей сестре.
— Не сошли.
Какое-то время мы пристально смотрели друг на друга. Я сказал:
— Самсон придумал план убийства жены и Вани. Есть свидетельство.
— Господи! Он признался?
— Проговорился. Иногда он будто впадает в бред, будто не по своей воле выдает подсознательные душевные импульсы. Фиксация на болезненной идее: трупы. Где трупы? Будто забыл, где захоронил.
Танюша сосредоточенно, трижды перекрестилась. Я подытожил:
— В сущности, его уже можно сдавать «куда надо», «тепленького» быстренько расколют.
— Подождите.
— Жду. И вот почему: расколоть-то расколют, да вдруг не тот орешек.
— Вы сказали: есть свидетельство.
— Показания Кристины Каминской: еще в среду Самсон разработал этот план.
— И выдал его первой встречной?
— Выдал себя намеками — странно, но возможно в состоянии аффекта.
— Так слабые люди облегчают душу.
— Да. Она привела наблюдение из практики психоанализа: творец сублимирует убийственные порывы в художественные фантазии. После жестокой ссоры с женой сценарист бросился к компьютеру поработать над сценарием, «отвлечься», он сказал. А по душевному настрою — расстройству — вернее предположить: не над сценарием, а над чертовым планом.
— И зафиксировал его в компьютере?
— Вполне вероятно, он этой игрушкой одержим.
— И кто-то с планом ознакомился?
— Если Самсон еще не ввел пароль — что тоже вероятно, ведь только вечером той среды выяснилось: Ваня по-тихому поигрывает в «преферанс». Возник пароль, а план, конечно, испарился.
— Но до вечера мальчик мог его обнаружить! — закричала Танюша. — И он убит? Или… есть надежда?..
— Нету. Это главная тайна — план, наверное, исполнен, но по-другому. Время и место действия выбраны не Самсоном. Понимаете? По плану преступление надо свалить на банду, действующую тут в окрестностях. Но в субботу к ночи и Вика, и Ваня должны были находиться в Москве. Допустим, Самсон заметил из машины парочку школьников, вернулся, проследил за Ваней… Но — соседский котик запросился домой в одиннадцать часов!
— А помните, у Самсона в воскресенье отставали часы?
— Да соседка как будто сверила время со своими. Самсон, конечно, понимал, что в случае чего ее допросят… не думаю, чтоб он так глупо и нагло соврал.
Помолчали, она сказала тихо:
— Но ведь не доказано, что Ваня убит в 23.40.
— Его подружка уверена. И компьютер этот проклятый кто-то грубо выключил.
— И все-таки трудно издалека рассмотреть…
— Вы послушайте! — Я собрался с духом. — Голова запрокинута, неестественно свернута набок, челюсть отвисла, рот оскален… По описанию, признаки удушения.
Танюша плакала беззвучно, не шевелясь, кажется, сама не замечая своих слез.
— Самсон составил такой план?
Опять той утренней смрадной волной накатило на меня отвращение — до тошноты, до удушья, шершавого кома в горле, — я сидел, прикрыв веки, боясь шелохнуться; в глазах стоп-кадром застыла светлая июньская ночь, в которой затаилось чудовище; вот изображение (яркое, как галлюцинация) вздрогнуло, шевельнулись ветви, тихонько откликнулись плиты на осторожные шаги, появилась девочка, остановилась, слабый свет в окне наверху погас, повернулась, побежала, «проспект», поворот, заколдованный лес с домами-мухоморами, перемахнула через железную ограду, верный телохранитель признал и не залаял, бесшумно раздвинула створки заранее открытого окна, шелест одежды, скрип кровати, с головой под одеяло, замереть от ужаса, или заплакать, или взмолиться — и тотчас притвориться, уловив знакомые шаги, приглушенные голоса, промельк света из коридора…
Я с усилием открыл глаза.
— Таня, вы боитесь смерти?
— Очень. Я к ней не готова.
— У вас-то какие грехи?
— Очень, — ответила невпопад, «ушла»; с ней надо говорить о совершенно конкретных вещах, иначе она уходит в свой особый непроницаемый мир.
— Очень много? — Она кивнула, я усмехнулся. — Вы остались в Молчановке подлечиться?
— Я не хотела.