Страница 17 из 82
— Нет.
— Но обсуждали этот вопрос?
— По существу, нет. Она говорила: «Я думаю».
— Когда у тебя возник замысел новой версии «Египетских ночей»?
— В марте.
— В марте? Интересно!
— Уже и в замыслы мои лезут! — Очередная метаморфоза произошла с Самсоном: не «трухлявый мешок», а иронический сценарист. Тут я и взял его на пушку:
— Идею переноса действия из пушкинской эпохи в нашу, а также чередование сцен древних и современных…
— Ну, ну? Чего тянешь кота за хвост?
— «Душа поэта, осуществляющая связь времен» — тебя цитирую.
— Ну и что?
— Все это тебе подсказала Виктория.
— Много же она успела за ресторанным столиком выложить! Разумеется, композиция выстраивалась в итоге наших с ней разговоров, обсуждений, но основа — моя!
Я понял, что мало чего добьюсь в этом направлении; затронута профессиональная честь (и репутация), сценарист будет стоять насмерть. А возможно, его заблуждение искренне: Вика, с ее умом и ловкостью, могла тонко и незаметно внушить своему подкаблучнику любую идею. Стало быть, связь между нею и Львом-Васькой недоказуема? Оба творца будут стоять насмерть.
— Ладно, Самсон, выскажусь начистоту… только между нами — в твоих же интересах. Эти художественные изыски зафиксированы у одного литератора в личном компьютере.
— Да ну? Когда зафиксированы?
— Тоже в марте, говорит.
— Больше верь! Литератор — Василевич?
— Как ты догадался?
— Звоночек в воскресенье вечером!.. Он обвиняет меня в плагиате?
— Нет, но он изумлен.
— Не больше моего! — огрызнулся Самсон. — Кто ему рассказал о моем проекте?
— Ты сам на публике выдал творческие секреты.
— Да уж, не к месту и не ко времени.
— Те самые секреты, — продолжал я, пристально вглядываясь в застывшее безобразное лицо, — которые профессионалы обычно утаивают. Чтоб никто не опередил.
— Коньяк язык развязал… вообще я был не в себе.
— А может, хотел «застолбить» приоритет перед киношной публикой.
— С какой стати мне…
— Ты знал, что Василевич и Вольнов приятели?
— Не знал… Так вот откуда вечер дует. Интересно! А почему бы не предположить обратное: не мне, а этому чертову Василевичу Вика рассказала о моих планах?
«Да потому что он талантливей тебя», — ответил я мысленно, а вслух произнес:
— Этот тип — прагматик. Кабы сценарист присвоил чужой замысел — стал бы он претендовать на первенство сейчас, коль речь идет о мотивах уголовного преступления!
— О мотивах… Господи, помилуй! — Самсон усмехнулся. — Кто-то из сценаристов убил режиссера, знающего о каком-то плагиате!
— Самсон, не придуряйся. Мне не интересны писательские претензии и дрязги. Однако вспомни скандал в среду — укус в сердце — Вика назвала меня. Прикрывая истинного «искусителя». Если она знала о таком секретном замысле…
— Моем!
— Хорошо, хорошо, передала твой. Кому? Выводы делай сам.
— Василевич — убийца?
— Назовем осторожнее — «любовник». А может, кто-то из его окружения.
— Этот идиот Вольнов?.. Покойница, если ты помнишь, предпочитала мужчин умных.
— Помню.
— И потом: за что убил-то?
«Вот именно: за что? Ни у кого нет мотива, только у мужа…» Я начал вслух:
— Если Ваня погиб как свидетель…
— А если наоборот? — перебил Самсон вкрадчиво. — Банкир расправляется с мальчиком, а потом вынужден убить мать.
— А трупы?
Белесый «рыбий» взгляд его враз обрел бессмысленное выражение.
— По плану, — продолжил я, жадно наблюдая, — их надо бы оставить в доме и свалить убийство на местную банду.
— Откуда ты знаешь?
— Про что?
— Про план… то есть про банду, — пробормотал Самсон завороженно; и я, по наитию, соврал в третий раз:
— От Виктории.
— Значит, она умела пользоваться….
Его жуткий шепот потряс меня.
— Чем? (Он молчал.) Компьютером?
Молчание.
— Ты, урод! — Я схватил его за плечи и принялся трясти. — Ты заложил план убийства в компьютер!
Он резво освободился и сиганул за кусты.
— Погоди! Иначе тебе придется сегодня же о своих планах «органам» поведать. Стой, говорю! Каминская слышала, как ты разговаривал той воскресной ночью по телефону. Ты позвонил мне и сказал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти»?
15
После столь горячего (на грани истерики) диалога в кустах я жаждал встречи с Каминской, но не смог до нее дозвониться и, поразмыслив, отправился на «перекресток путей» — в бар клуба «Артистико», пустой в полдневный час. То есть кое-какие деятели забегали, принимали, но из «интересных» персонажей не проявился никто. Зато за полчаса, что я провел у стойки, удалось убедить архиосторожного Жоржа в безвредности моего следствия для его шкуры: героев дня — гангстеров, рэкетиров, киллеров, капиталистов, террористов и политиков — это приватное дело не касается. Пропал мой сын. Я чуть не вышиб слезу, но, оказалось, перестарался. «Киндэпинг? — испугался бармен, поднаторевший в криминальных мелодрамах. — Требуют выкуп?» — «Нет, нет, пропал вместе с матерью, подозреваю убийство из ревности». — «Серьезно? Не знал, что у тебя есть сын». — «Я и сам до понедельника не знал». — Мое чистосердечное признание смягчило чувствительное сердце вышибалы, и он достал из-под стойки телефон.
— Звони куда надо.
Позвонил — с прежним результатом.
— Тут Каминская сегодня не пролетала?
— Не было. И этих двоих — Вольнова с Райт — тоже не было.
— Жорж, расскажи мне про тот скандальчик с твоим боссом. Помнишь?
— Еще бы! Я их уж разнимать собрался. Дым коромыслом стоял, журналистка подлетает, аппарат просит, срочно приспичило.
— О чем говорила, помнишь?
— Не, как проклятый вертелся. Тут Вольнов стакан апельсинового сока просит, душно, и маску снял. Это его и погубило. Но ведь в маске не выпьешь? Гляжу, наш Зюзя (так мы хозяина между собой зовем) через всех лезет, я, понятно, переключился на него. Два виски, он с девочкой. А Каминская по телефону верещит, он ее с табурета сдвинул и виски в декольте пролил. — Жорж со смаком захохотал. — Она взвизгнула, за грудь схватилась: «Как вы смеете!» По-моему, он даже хотел извиниться (хватемши был, но не вдрызг), да не успел. Разворачивается Вольнов, сгребает босса за жилетку и говорит: «Вы что себе, козел, позволяете?» — Жорж опять заржал. — Нет, ты б слышал! Так вежливо, с таким, извини за выражение, достоинством: вы, козел… Главное, девчонку его смех разобрал.
— Чью девчонку?
— Хозяина. Из мюзикла. Ну, такое стерпеть при бабах. Потребовал извинения за «козла», а Вольнов: «Да пошел ты!» Я уже перегнулся через стойку разнимать, но Зюзя вдруг совсем протрезвел, отстранился и отрезал (тип, между нами, злопамятный): «Сильно, говорит, пожалеешь ты об этом инцин…денте!» А когда отошел, я Борису разъяснил, с кем он поимел дело.
— Что Вольнов?
— Ясно, не обрадовался. «Не узнал, зрительная память, — говорит, — слабая, частенько подводит».
— А журналистка?
— Ее уж след простыл.
— Жорж, ты знаешь режиссера Любавскую?
— Лично не знаком, но помню.
— А не помнишь, она подходила к Вольнову у стойки?
— Не, один был.
— Во сколько случился инцидент?
— Поздно уже… Ага, Борис сок допил и пошел переодеваться. Отплясали, значит, премии начали вручать.
— А, уже к первому часу шло.
— Вот «Мефисто» и достался Гофману, он вторую главную роль играл, но Борис — главнее. Мстительный мужик, моментом отреагировал. Вольнов жутко расстроился, я предложил выпить с горя. «Это идея, — говорит, — только не в вашем поганом заведении!»
— Ты с Гофманом знаком?
— А ты, что ль, нет? — Жорж подмигнул. — По-моему, с ним все знакомы.
— Я — нет.
— Я вообще на тебя удивляюсь, не киношный ты человек, одинокий ты… а ведь простой, не выпендриваешься.
— Спасибо. С кем Гофман в ту ночь был?
— С чертями-собратьями. Тоже Мефистофеля плясал.
— Как бы мне с ним связаться?