Страница 15 из 82
— Положите в банк и успокойтесь.
— Христос с вами, Николай Васильевич! Кто ж потом отдаст? Грядет Апокалипсис.
— Да зачем вам тогда доллары будут нужны? В День Гнева защитит только то, что безвозмездно отдано.
— Это я понимаю, я ж фигурально выразился: Апокалипсис — биржи рухнут. Вот-вот! А до настоящего Судного дня еще надо дотянуть (сроки же неизвестны). Вот тут и пригодится валюта.
— «Страсти по доллару», — вспомнил я субботнюю премьеру в «Художественном».
— Впрочем, — добавил Савельич животрепещуще, — и доллар ненадежен. В настоящее время я обдумываю план обращения «зелененьких» в валюту вечную — золото.
— В вечности, по идее, и вечная не поможет. Если вы, конечно, верите в вечность.
— Верую. А «Фараон» действительно лопнул.
— Вы что-нибудь слыхали о его владельце?
— Специально навел справки: весной он перенес инфаркт, но вообще человек сильный, жестокий, нормальный.
— В каком смысле?
— Любит женщин, имел связи.
— Вот как! Обычно эти любвеобильные чрезвычайно подозрительны и щепетильны по отношению к собственным дочерям. Что еще?
— Уже порядочный, то есть состояние давно «отмыл». Я вот думаю и думаю: кому мог помешать мальчик?
— Только в связи с матерью, — сказала Танюша сурово, в синих глазах вспыхнула искра. — Но ведь он… А если он убит раньше сестры?
— Убит? — переспросил Савельич и задрожал мелкой дрожью; какие-то все кругом припадочные. — Раньше? Тело найдено?
— Да не найдено, — с досадой отмахнулся я. — У детей действительно было свидание в субботу. Леля из сада видела Ваню за компьютером…
— Я ж говорил, а вы не верили!
— Вдруг экран погас.
— Правильно! Некорректное выключение.
— Но вилку выдернул не Ваня. Он сидел неподвижно.
— Пресвятая Богородица, помилуй нас!
— Вот и все, в сущности, что она мне рассказала.
Танюша спросила:
— А почему она не вошла в дом, не узнала, что случилось?
— Темный пункт. Твердит: чего-то испугалась. Хотя девчонка не из пугливых, в папочку своего. Словом, ее свидетельство, даже если правдиво, слишком расплывчато… Может, мальчик был просто оглушен ударом, потом очнулся и уехал в Москву.
Савельич возмутился:
— Но зачем так варварски обращаться с вполне приличным, девяносто шестого выпуска, прибором?
— А ведь он прав, Николай Васильевич, — вставила Танюша. — Ударил, оглушил при свете… так бы все и оставил.
— Да о ком вы? Кто этот варвар?
— Леля как будто не рассмотрела, — ответил я. — Значит, он хотел удалиться впотьмах.
— Вот вам и свидетельство смерти, — сказала она тихонько. — А почему девочка умолчала об этом при первой вашей встрече?
— Боялась отца. Действительно серьезный дядя, даже чересчур. Папа с пистолетом. Ну а когда я уж дознался про свидание… Разговор был при нем. Он меня быстренько выпроводил, но мне удалось подслушать под дверью их нервные реплики: «Вон, потаскушка!» — взревел благородный отец. А она в ответ: «Смотри, пожалеешь!» Потом позвала меня из кустов и рассказала.
— Разве вы не видите связь…
— Вижу, а толку-то? — перебил я Танюшу. — Илья Григорьевич в районе двенадцати, но его словам, приехал сюда из Москвы. Допустим, она обнаружила присутствие отца на даче у Любавских по каким-то приметам: машина, силуэт в окне… И сейчас пригрозила. Темперамент у папаши бешеный, в то же время и хладнокровия не занимать, Ваню он искренне ненавидит, а тот еще, может, спровоцировал… Ну а дальше что? Куда делась Виктория, которую я доставил на Плющиху в половине третьего? Предположить, что ее убил муж, а Ваню банкир… Ни в какие ворота! Толкучка какая-то. Между тем это двойное убийство тонко спланировано и организовано, что подтверждает бесследное исчезновение трупов.
— Бесследное исчезновение, — повторил Савельич; мы посмотрели на него выжидающе, но он отстраненно и бессмысленно уставился в окно, в душные золотистые сумерки.
Больная прервала паузу:
— У вас еще данные на Самсона?
Савельич очнулся и завопил:
— На отца? Тарас Бульба — персонаж искусственный, придуманный!
— Вот вам из жизни: Иван Грозный, Петр Великий…
— Они сумасшедшие! Нормальный отец, не алкоголик, не может убить сына.
— Моего сына. Ваня — мой сын.
— И вы уступили… отдали этому неприятному типу самое дорогое — свое дитя?
— Самое дорогое для вас — доллары, — отрезал я и тут же раскаялся. — Никита Савельевич, я не знал про Ваню, вот Танюша мне вчера рассказала.
— Какая трагедия! Как замолить, как искупить смерть близких?.. — Его причитания внезапно оборвались, он спросил с любопытством: — А Самсон Дмитриевич знал?
— Возможно, узнал в прошлую среду от Вики, они крупно поссорились. И с горя он завел себе подругу — журналистку Кристину Каминскую. У которой и провел ночь с шестого на седьмое июня. Каминская призналась, что следила за Викой и мной в клубе «Артистико» и донесла Самсону: мы отбыли вместе. Представляете, какое это произвело впечатление на мужа после ссоры. Журналистка якобы во сне слышала некий голос.
— Голос? — прошептал Савельич. — Внутренний или извне?
— Может, Самсон по телефону с кем-то говорил. Вы, случаем, сценариста раньше не знали?
— Только от покойного Ванечки про него слыхал.
Эпитет «покойный» меня уколол, я докончил угрюмо:
— В общем, она спала и будто бы не знает, во сколько возлюбленный ее покинул.
— Потихоньку смылся?
— Да. В Молчановку, но я не исключаю, что на Плющиху.
— И его собственная любовница была с вами так откровенна?
— Уверен — не до конца. Журналистка горит сенсацией и явно не прочь стать героиней уголовного процесса.
— Вот радость!
— Для кого как. С мужем разводится, может, хочет доказать ему: кого, мол, теряешь… Я ее еще дожму. Подумайте, какая убедительная версия: распаленный ревностью муж, жуткая сцена, мальчик пытается защитить мать, Самсон расправляется с обоими, увозит и прячет трупы… Кабы не этот проклятый компьютер! Самсон не мог выключить его, значит, кто-то еще был тут.
— Почему не мог?
— В одиннадцать он разговаривал с соседкой Каминской по площадке. Если верить Леле, компьютер выключил человек, не желавший, чтоб его увидели из сада при свете экрана. Вероятнее всего, — я помолчал, — убийца.
— Убийца, — приглушенным эхом откликнулась больная. — И у него есть ключ.
— Необязательно. По рассеянности… В любовной горячке Ваня мог не запереть входную дверь.
— Но если преступление подготовлено заранее…
— Вы правы. Некто должен был иметь доступ в дом.
— Чтобы убить ребенка?
Сакраментальный вопрос повис в удушающем воздухе жаркого вечера: из открытого окна (из которого услышал я давеча вечную мольбу «помилуй нас грешных» и чуть не умилился), из окна ни дуновения… И в унисон в сотый раз взмолился: Господи, за что? Бессмысленно, абсурдно! Если только… если разгневанный банкир в припадке отчаяния — «Фараон» рухнул — поднял руку на «порочного мальчишку»… Занятный ассоциативный ряд: «Египетские ночи», «Фараон», гробница Тутанхамона, в которой замурованы мощи, отнюдь не святые… «Приди ко мне тот, кто под землей».
Вот так, «под землей», во тьме пытался я нащупать связь событий, загадочных для меня, как древний узор иероглифов. Не раскрытая до конца тайна Пушкина, которую русские, по мысли другого гения, все разгадывают и разгадывают… за компьютером, я усмехнулся. «Ночи напролет над сценарием просиживает», — сказала Вика про мужа. И в который раз вообразилось слабо освещенное окно, «творец» перед умной машиной…
— Клеопатра, — сказал я вслух, — наверняка знала или догадывалась, кто ее любил с такой болезненной страстью.
— Кто? — удивился старик.
— Как-то я нечаянно обозвал… Знаете, самому режиссеру вернее всех подходила главная роль в экранизации Пушкина. На собственной шкуре испытал я когда-то ее беспощадность, холодный огонь, если можно так выразиться.
— Так любил? Банкир или муж?
— Черт их знает. Илья Григорьевич после убийства Вани мог вызвать Вику сюда (по телефону, например). Ну, понимая, конечно, что мать не простит.