Страница 14 из 82
— В катастрофе: автобус, на котором ехали они, разбился. А что Самсон? Так и скрывается в Москве?
— Да не скрывается, пьет на Плющихе. Значит, пока вырисовывается такая картина. — Я жадно хлебнул крепчайшего чая, приходя в себя. — События начали стремительно раскручиваться в среду, третьего июня. Утром сюда приехала Вика: был назначен расчет с рабочими, но они еще не покончили с гаражом (расчет отложился на субботу). Она решила побыть со своими и переодевалась в дачные тряпки в спальне, где ее застал Самсон.
— Как застал?
— Полуголую. И засек острым взглядом мужа разноцветный синяк — след от укуса — у нее под грудью, прямо где сердце.
Больная отчего-то испугалась, глядела на меня, затаив дыхание.
— Господи, да пошлейшее обстоятельство…
— Нет, Николай Васильевич, жутко.
Я тоже вдруг заволновался: эта убогая постоянно втягивала в некую «иную» сферу бытия, а я желал оставаться «на земле».
— Словом, он засек синяк, и начался, естественно, скандал.
— Да, Ванечка в четверг упомянул.
— Без подробностей?
— Просто упомянул: сумасшедший денек начался и кончился скандалами.
— Самсон не признался, но возникло подозрение — уж больно негативные эмоции я у него вызываю, — что она упомянула и про меня (в связи с Ваней). В общем, оскорбленный муж пригрозил разводом.
— Вика согласилась?
— По его словам — да.
— Как же вы его разговорили?
— Сумел спровоцировать на откровенность. Он решил, что Вика мне доверилась в клубе — вот еще один штришок: наверное, он знает о нашем с ней прошлом. Потом Вика спустилась вниз к рабочим, Самсон, чтобы успокоиться, сел за компьютер. Работа отвлекла, но не совсем, в общем, он помчался в Москву и в клубе «Артистико» встретил журналистку Кристину Каминскую, которая в тот ж день стала его любовницей. Две, понимаете ли, одиноких падших души… и т. д. Вечером Самсон нарывается здесь в гараже на еще одну сцену и обещает банкиру, что в субботу, с окончанием строительства, Ваня уедет от греха подальше.
— Он был нужен на стройке.
— Да. Самсон осуществлял стратегический надзор за рабочими, а Ваня был на подхвате, например, в четверг ездил в Москву за какой-то особой эмалью.
— И в последний раз побывал у нас в ночлежке.
Я внезапно взорвался:
— Черт! Кто мог убить его? — Татьяна перекрестилась, и я, под влиянием ее жеста, закончил: — Главное — за что, Господи?
После паузы она спросила:
— Самсон в ту субботнюю ночь ездил к журналистке?
— Ага, даже алиби подгадал: ее соседка видела его в одиннадцать. Выходит, не он некорректно выключил компьютер.
— Ваня?
— Нет. Мне удалось сегодня подловить его девчонку на вранье. И вот что она рассказала. Они будто бы случайно (или не случайно — не суть важно) встретились на улице около десяти, когда Ваня направлялся на станцию. И увидели промчавшегося на машине Самсона. Леля отправилась домой отвести собаку и улучить момент, когда можно будет улизнуть на свидание. Ваня — к себе — и в ожидании принялся играть в «преферанс».
— Как он мог быть уверен, что Самсон вскоре не вернется? Или, наоборот, не подъедет на московскую квартиру, где не застанет Ваню?
Переходы Танюши от «экстаза» к «трезвомыслию» не в первый раз удивляли меня.
— Самсон уже в пятницу мотался к «одинокой душе» (точнее, к телу), неуклюже соврав, будто всю ночь работал над сценарием. Ваня наверняка сделал соответствующие выводы, сам был одержим.
— Как можно их равнять в грехе?
— Я не равняю, но подоплека одна: Виктория превращала близких в рабов, всегда готовых уйти из-под власти. — Я усмехнулся. — Тяжелая тень «Клеопатры». Танечка, не возражайте, я сам едва спасся.
— Не возражаю, я тоже в конце концов сумела уйти.
— Так вот, без двадцати двенадцать девочка из сада увидела Ваню при свете экрана. Вдруг — кто-то выключил компьютер.
— Она не рассмотрела?
— Якобы нет. Просто экран погас, а розетка под столом, надо нагнуться. Однако Ваня сидел неподвижно.
— «Сидел неподвижно», — повторила она, откинулась плашмя на раскладушку, заметная дрожь — все сильнее — сотрясала тело. Припадок? Я, не зная, что делать, бросился на колени, схватился руками за шею ее и ноги, рванул; она замерла и ослабела, прошептав:
— Боль в позвоночнике прошла.
— Тебя же шикарный экстрасенс обслуживает.
— Не экстрасенс. Вдруг сейчас прошла.
Я благоразумно отдалился от больной на табуретку; такие, знаете, встряски в вялой нашей жизни влекут к обладанию. Закурил. Она выговорила:
— Он был мертв.
— Мертвые не звонят по телефону.
— А вы уверены, что то был реальный звонок, что…
— Я не страдаю мистической манией: была произнесена фраза из вашего, так сказать, «предания» о святом и императоре.
— Но Ваня мог рассказать кому угодно, вон с Никитой Савельевичем они горячо обсуждали…
— Стало быть, это Савельич меня попугал?
Она промолчала, задумавшись.
— Этот ночной звонок — такой несуразный, абсурдный.
— А вдруг Ваня подслушал сцену в среду и узнал, что я его отец?
— Возможно, но загадка остается. Если он хотел предупредить о грозящей ему смертельной опасности, то почему не сказал прямо?
— «Меня хочет убить неуловимый Джо», — вспомнил я вслух Лелину фразу.
— Ну да, назвать имя, а не кощунствовать, не ерничать в такое мгновенье! Юноша был потрясен моим рассказом, а тут… искусственность, игра.
— Да, но зачем убийце, например, драматизировать ситуацию, привлекать мое внимание к чему-то… сверхъестественному?
— Чтобы набросить покров на «естественное».
— Слишком изощренно.
— Это изощренное преступление… и впрямь «пляска чертей». «Приди ко мне тот, кто под землей».
13
Словно в ответ проскрипели ступеньки под осторожными, шаркающими шагами, «прочмокал» линолеум в прихожей… Мы, замерев, глядели на дверь, в которой возник Савельич в мрачной своей хламиде и с белым узелком.
— Добрый вечер, — робко пробормотал он, продвинулся бочком к раскладушке, разложил перед Танюшей скудную снедь. Его угодливая, искательная манера раздражала меня. Что за трагикомедию разыгрывают эти ряженые побирушки?.. Несчастные, выбитые из колеи люди — тотчас одернул я сам себя.
— Николай Васильевич, — предложил старик свежего хлебушка.
— Спасибо, я уже перекусил.
— Есть новости о бесследно канувших?
— Есть.
— Они нашлись?
— Не нашлись. Кстати о канувших. — Раздражение меня не покидало. — Николай Савельевич, что вы делали в ночь субботы, уйдя из ночлежки?
— Вы меня в чем-то подозреваете?
— Я не понимаю вашего поведения. Зачем богатому человеку занимать место бедняка?
— Так ночлежка моя собственная! Это богоугодное заведение, меня Танюша надоумила.
— Хорошо. Сегодня я как раз занимаюсь установлением алиби. Меня интересует окружение Вани.
— Но я же говорил. Сидел дома и ждал делового звонка.
— Дождались?
— Нет.
— А сами не позвонили?
— Куда?
— Вот я и интересуюсь: куда? От кого звонка-то ждали?
— От одного знакомого.
— Это не ответ.
Наступила пауза. Глазки старика беспокойно перебегали с меня на Танюшу. Да что я все: старик, старик… ему пятидесяти нет.
— Смелее, — подбодрила его подружка. — Николаю Васильевичу можно доверять.
— Я доверяю, но…
— Ну так я скажу.
— Танюша! — взмолился странный тип. — Ладно, я просто сидел и смотрел на доллары.
— На что? — удивился я, больная пояснила:
— Время от времени ему необходима такая вот психологическая поддержка.
— Чего ж он ее в богоугодных молитвах не находит? — ядовито осведомился я.
— Застарелый синдром Скупого Рыцаря. Но рецидивы случаются все реже.
— Николай Васильевич! — воскликнул бомж пламенно. — Только вы никому!
— Боится, как бы тайник его не обнаружили.
— Вы не в сейфе деньги храните?
— В сейфе, в сейфе, в тайном, потаенном.