Абсолютные неприятности

- Ладно, - говорю. - Тогда расскажи, какое оно было из себя.

Ада ладонью по груди водит.

- Один ужас, Снайк, - говорит. - Паук размером с твою машину. Волосатый такой, четыре глаза...

- И ни в одном - совести, - говорю. - Впечатляет. Я понимаю. Только куда же он девался, такой большой и страшный? В щёлку уполз?

Смотрю, Ада чуть не плачет.

- Не знаю, - всхлипывает. - Был, Праматерью клянусь! А куда девался - не заметила!

- Хорошо, - говорю. - Ну, врубись: ты паука видела в пещере?

- Да, - говорит.

- Так, - говорю. - Выход из пещеры один?

- Да, - говорит.

- Замечательно, - говорю. - Но на выходе стоял я. Что ж твоё оно меня с ног не сбило-то?

Пожимает плечами.

- Ну, - говорю. - Какой следует вывод?

- А, - догадалась, - это колдовство?

- Нет, - говорю, - дорогая. Это тебе приснилось. И именно тогда, когда я отважно и доблестно сражался с колдуном, который позарился на мою машину, ясно?!

Ей, наверно, было здорово стыдно. Разнюнилась, обругала колдуна по-всякому... но я её утешать не стал. Нечего строить из себя героя, если пауков боишься!

Я решил, что паук там всё-таки был. Что Ада только размер чуток преувеличила.

Остаток ночи я проспал на этом сене, а бластер под себя в сено закопал.

Утром я себя чувствовал наипаршивейше; ночью замёрз, как на айсберге, задёргался до головной боли, какие-то кусачие зверушки за пазуху налезли - и злой я был, как самый ужасный местный колдун. Зато и приобрёл способность логически мыслить.

Если и вправду - а на то похоже - колдун украл мою авиетку, то он, быстрей всего, погнал её к себе домой. По идее, всё ворованное домой тащат. Так значит, мы найдём её в подземельях! Я все их поганые норы обшарю, но своё имущество получу обратно. Заодно с пиритом. Так что ж я тут сопли распускаю? Дурак, действительно...

И успокоился. Ровно до того момента, когда вспомнил, что не худо бы позавтракать.

Ну, вывернул карманы. Нашёл кусочек витаминизированного шоколада, пяток таблеток, снимающих жажду, полтюбика джема... Самое большее, до вечера протянуть можно. А дальше-то как? Только подумаю, что придётся тухлую мертвечину жрать, аж тошно становится. Нет уж, дудки. Устроим охоту. Есть же тут какие-нибудь звери?

А тем временем Ада лошадей оседлала. И я сообразил, что верхом на живых тварях не ездил никогда.

Лошадь мне досталась та, что потолще. Как я на неё карабкался - туши свет. А Ада наивно так спрашивает:

- Ты чего, ездить не умеешь?

- Ездил когда-то, - говорю. - Разучился. И зубы-то нечего скалить - это ты во всём виновата. Между прочим, у меня в машине заговорённое оружие было. И бальзам от любых ран. И ещё полно отличных штук. И всё погибло - а ты ржёшь!

Чувство вины - великая вещь, если пользоваться умеючи. Если б Ада не провинилась накануне, обгадила бы меня за мою утончённую манеру верховой езды с ног до головы. А так - ничего, только похихикивает про себя.

Да я и сам понимаю, что смотрюсь, как мешок с фиалками, на той лошади. Но мне совершенно не до смеха было, честное слово! Это вы не представляете, что такое практически вся эта первобытная романтика! Я сам в жизни не думал, что лошади такие неудобные - жёсткие, без всяких амортизаторов, и к тому же ещё приванивают.

К полудню у меня уже было такое ощущение, что меня сутки палками лупили. И я ненавидел эту скотину безмерно, особенно, когда мы нашли колодец, и лошади начали оттуда пить и вдвое раздулись, и ехать стало ещё хуже, если это вообще возможно.

Утешало меня только одно. Когда солнце встало в зенит, на горизонте горы обрисовались. И Ада мне сообщила, что надо поторопиться, тогда мы к завтрашнему вечеру будем на месте.

День прошёл без особых приключений, но запомнился, как кошмарный сон. Я устал, как каторжник в каменоломнях, и был точно такой же голодный. Уже ближе к вечеру я ухитрился подстрелить какую-то ушастую попрыгушку, про которую Ада сказала, что она съедобная. Только раньше-то я не часто охотился, по неопытности с зарядом переборщил чуток... В общем, это существо обуглилось посередине, в нём образовалась дыра, а целыми фактически остались только ножки... Единственное, чего я добился, это безмерное Адино уважение.

- Великолепное оружие! - говорит. - Вот именно колдовское. Настоящая молния.

- Да уж, - отвечаю. - Гром его разрази...

Вечером, на отдыхе, я пристроился жарить этим ножки. А Ада тем временем возилась со своей оставшейся тухлятиной. И букет мы вдвоём распространяли такой, что, по-моему, в округе должно было дохнуть всё живое. Но Аде, конечно, не привыкать, проблемы мои личные...

Мне жрать хотелось ужасно - и я погрыз эти горелые кости, как голодный шакал, обругал последними словами местную фауну и бросил остатки в костёр. А потом лёг спать - глаза сами собой заклеивались намертво.

Я сразу отключился, хоть мы и легли в этот раз у костра, под открытым небом. И мне почему-то было тепло, даже теплее, чем в пещере. Мне приснилось даже, что это Ада прилегла рядом, обняла меня и греет. Но наяву выяснилось, что это просто сонные бредни - она спала через костёр от меня. Ради безопасности, надо полагать. И я решил, что мне до сих пор от звездоликой в себя не прийти.

Утро на следующий день выдалось холодное, на траву роса выпала. Просыпаюсь ни свет, ни заря и понимаю, что вчерашний день был всего-навсего тренировкой перед сегодняшним. Мокрый я, как мышь, думаю одной нецензурщиной, а суставы от сырости, похоже, заржавели и скрипят. И не нужно мне уже от жизни ничего, ни пирита, ни авиетки - пристрелите меня, кто-нибудь, чтобы не мучился, и я умру счастливым, и всех прощу, даже Виви.

А Аде всё нипочём. Странная штука цивилизация. Почему, интересно, мозги развиваются за счёт способности адаптироваться? Нет, дикарём быть хорошо: выспался на голой земле, нажрался тухлятины - и вперёд! Чем не жизнь!

Ада на завтрак доела то, что от муравьёв осталось - по-моему, даже вместе с теми муравьями, вроде приправы, для пущей пикантности. Я выпил водички из её фляги. Хотел покурить с горя, но выяснилось, что сигареты мокрые. А эта дурища ещё давай меня расспрашивать про курево - вчера ей, видите ли, было неловко.

- Ох, отвяжись, - говорю, - от меня ради покойных родителей хоть на полчасика! Дай в себя прийти!

Она обиделась и заткнулась.

Едем дальше.

Дорога раньше была песчаная, лошади шли легко, а теперь какие-то булыжники начались. Лошади ногами грохочут и трясутся, как нездоровые. Кругом туман пластами лежит - хоть режь его - а из тумана какие-то камни торчат. Скалы или что-то в этом роде. Свежо. А на мне единственная сухая вещь - это трусы, да и те не вполне.

О том, чтобы залезть в душ, я уже мечтаю, как грешник о загробном блаженстве. Безнадёжно.

А потом взошло солнце, стало тепло, потом жарко. Я пожалел, что быстро высох, и стал думать, что нет в мире совершенства.

А местность, между тем, совсем другая пошла. Степь кончилась. Дорога стала подниматься кверху и петлять, как тот самый запутанный шнурок. Кругом кусты и камни, камни и кусты, в кустах птицы вопят, а через дорогу змеи ползают. Синие и красные, попарно. Мимо толпа каких-то зверей пронеслась. У каждого из башки ветки растут, по две штуки, только без листьев. Глючное местечко.

Но люди уже третий день не попадаются, кроме того колдуна, чтоб он лопнул.

- Слушай, - говорю, - Ада, а почему людей давно не видно?

- Место, - говорит, - тут паршивое. Кто ж будет по соседству с колдунами жить? Разве только горцы, но это туда дальше. И вообще, боюсь я чего-то. Как бы колдуны в свои волшебные зеркала не увидали, что мы идём...

- Не идём, а едем, - говорю. - Не увидят, не мандражируй.

Но сам думаю, что неохота с этими гадами близко общаться. Не то, чтобы я верил в колдунов, но всё-таки...

Тревожно как-то. Едем, а я по сторонам озираюсь. В космосе мне сам чёрт не брат, там я знаю, что опасность не пропущу, что всё важное замечу - там мне привычно, да и техника помогает. А тут сплошная каша, зелёная и пёстрая, тяжело даже движение засечь - верно, неприятно. Я тогда вообще много думал, что орлу Простора, мол, в принципе нечего делать в чужих мирах с постоянной силой тяжести. Понесла ж меня нелегкая...