Абсолютные неприятности

Звали они себя - Летающий Народ.

Я ту, первую девочку, у которой имя пишется нотами, с собой звал. Объяснялся в вечной любви с первого взгляда. Но дозовёшься, как же! Смеётся и похабничает, как старый пират с перепою. И взаимопонимания я от неё не дождался...

Жуть, как мне жаль улетать было. К вечеру они костёр устроили - зажгли непонятно что, неизвестно как - и горит выше травы. И у них откуда-то оказался мёд, хлеб как пирожное и какой-то странный выпивон, в вазах или бутылях, светящийся. Внутри организма он, по-моему, тоже светится, субъективное наблюдение.

Уютный выдался вечерок и ночка ничего себе, если не считать, что добропорядочная до безобразия. Они песни пели, но исключительно наши песни, причем самые хамские - а я, помнится, всё просил их сказать что-нибудь на местном наречии, чтоб дешифратор настроить. Но они, верно, думали, что я уже совсем в хламину накачался, потому что несли какую-то изящную тарабарщину с просветлёнными минами... Нет, всё равно славно.

А где подземелья, они мне так и не сказали. Врали, трепались - и отпускать не хотели. Но утром я всё-таки улетел. В просветлённо-грустном настроении, и направление выбрал по собственным догадкам...

***

А утречко выдалось славное. Ясное, свежее и тёплое.

Но минут через пятнадцать полёта на самой малой, чтоб всё рассмотреть получше, лес кончился. И солнечное утро кончилось. И похолодало сразу, и потемнело, и облачка набежали непонятно откуда. И потянулась под авиеточным бортом ровная травяная степь под пасмурными небесами - скучноватое, надо сказать, зрелище.

По степи дорога вьётся - разрезает простор на две неровных половины и за горизонт уходит. И я опустил авиетку к самой земле и повёл над дорогой - может, думаю, встречу кого-нибудь.

И точно: получаса не прошло, как увидал человека. Едет верхом на мохнатом длинноногом звере с тощей шеей, а второй зверь, гладкий и потолще, тащится следом на верёвке. Лошадь, говоришь? Может быть, я не зоолог. Пусть будет лошадь.

Я подлетел поближе и поставил авиетку на грунт перед этими - ну, как ты их назвал? Ожидал, что всадник - такая же лапочка, как мои лесные знакомцы, и такая же умница, но обломался, и очень неприятно. Это оказался не всадник, а всадница. И, во-первых, далеко не красавица, чтобы не сказать больше, а во-вторых, она так удивилась, что схватилась за меч - а вооружение у неё имелось весьма и весьма нехилое.

Я сам обалдел. Деваха, представьте себе, той самой породы, которой лавры воюющих мужчин покоя не дают. Без всяких, то есть, милых округлостей, плоская боевая машина, глаз не радуется. В этаком, знаете, первобытном бронежилете из проволочных колечек поверх полотняной рубахи, в юбке из грубой кожи с какими-то пластинами железными, в тяжёлых сапогах, а поверх всего этого - широкий плащ с капюшоном. Ни одна уважающая себя красотка ни за какие коврижки так не оденется. К тому же в левой могучей мозолистой руке - поводья этой её лошади, а в правой - рукоять меча солидных размеров. На широком ремне - целый арсенал: фляга, нож, какой-то примитивный самострел, целая связка метательных штуковин вроде дротиков, а из-за плеча торчит оперение целого букета стрел, которые как-то там приспособлены.

И всё это венчает хмурая обветренная физиономия без малейших признаков дружелюбия, грубоватая и малосимпатичная. И вдобавок, когда я с ней заговорил, обнаружилось, что она ни черта не понимает. Не всё коту масленица.

И пошло-поехало: я её упрашиваю остаться поговорить, а сам дешифратор настраиваю, чтобы хоть какие-то мосты навести, а она - ноль внимания, фунт презрения, замахивается мечом и выражает, согласно ПП-индикатору эмоциональных состояний, негодование, отвращение и досаду вместе взятые.

Но на ругательства наши машины настраиваются быстрей, чем на любые церемонии. В конце концов, с грехом пополам поняли мы друг друга, хотя симпатий это и не прибавило.

Дама на меня смотрит, как святой отшельник на нечистого духа, и говорит:

- Что тебе от меня надо, колдун?

- Я не колдун, - говорю, - я солдат.

- Откуда ж у тебя машина колдунов? - говорит, ядовитая, как тот самый цианистый калий - смертельная доза. - Ты всё врёшь, ты колдун, таких, как ты, надо убивать!

Я про себя поминаю господа бога-душу-мать.

- Я, - говорю, - колдуна убил, а машину себе забрал.

- Допустим, - говорит. - Но как же она тогда тебя слушается?

- А я, - говорю, - перед тем, как колдуна убить, заставил его рассказать, как она управляется. Сообразила?

Смотрю: у неё глаза по тарелке.

- Так ты что ж, - говорит, - пытал колдуна?

Я уже сообразил, что влип по самые уши, но решаю доврать до конца - гладко выходит.

- А чего, - говорю, - с ними церемониться, с мокрохвостыми!

И понимаю: правильная тактика, хоть и подлая - сменила надменная особа гнев на милость, смотрит на меня с некоторым даже интересом.

- Никогда бы не подумала, - говорит. - Ты, значит, крутой... А откуда держишь путь?

- А вон, - говорю, - с той стороны, где лес.

- Ого! - говорит. - Там летающие ведьмы живут. Знаешь?

Умереть - не встать.

- Да за кого, - говорю, - ты меня держишь-то? Я что, по-твоему, слепой, или идиот? Натурально, знаю. Видел. И даже больше. Но не болтать же об этом направо и налево!

Дама успокоилась и кивает:

- Это правильно. Они могут и подслушать, эти ведьмы.

- Они такие, - говорю. Щёки надул - крутого строю по местным понятиям.

Начинает налаживаться вроде как светская беседа - и вдруг ни с того, ни с сего снова заводится моя собеседница. Хватается за меч.

- Слушай, - кричит, - колдун, кончай мне зубы заговаривать! А почему это ты меня сначала не понимал, а потом понял!?

- А разве так не всегда бывает? - спрашиваю.

- Нет! - вопит, а сама уже рвёт и мечет. - Ведьмы понимают сразу, а чужеземцы не понимают вообще! А так, как ты - это колдовство! Ты мне всё наврал, колдун, готовься к смерти!

А драться мне с ней, понятно, совершенно неохота. Потому как я не люблю, когда меня убивают, а для самообороны у меня штурмовой тяжёлый бластер - такое злое колдовство, что ей, бедняжке, и не снилось никогда.

- Ну ладно, - говорю. - Я тебя просто проверял: вдруг ты сама шпионка колдунов. Понимаешь? А теперь вижу, что ты свой человек, с тобой можно откровенно говорить. Я тебе всё расскажу откровенно, но уж ты держи язык на привязи. Тайна.

На тайну кого угодно можно купить. Особенно если обстановка подходящая, а она подходящая. Так что гляжу - подруга кивает и задвигает свой ковыряльник обратно в ножны.

- Ну, так вот, - говорю. - Слушай. Я ужас как интересуюсь машинами. Ведь если ты не колдун, то ни летать не можешь, ничего, верно? И я путешествую по всему свету, а если где попаду на колдуна, то сражаюсь с ним, а машину отбираю. Теперь понятно?

- Да, - говорит, а у самой глазки загорелись. - Понятно. Давай дальше.

- Думаешь, эта летающая машина - всё, чем мы располагаем? - говорю. - Да ничего подобного! К примеру, чтобы чужих понимать, у меня специальная машина есть, и ещё есть кое-что. Но это потом. Сейчас скажи такую вещь: колдуны же в подземельях живут?

- Ох, - говорит. - Да.

- Ну, - говорю. - Я узнал, что у них там имеется такая шикарная штука для машин, что если она у тебя есть, то уж никакой колдун не страшен. Ты приколись - я собираюсь её разыскать и отнять.

Говорю, а сам наблюдаю за ней. А вид у неё делается торжественный и печальный, значит, клюнула.

- Знаешь, - говорит, - вообще-то, я тебя зря обидела. Ты, конечно, несредний воин, но план у тебя, прости, совершенно идиотский. Тебе просто ужасно везло до сих пор - вот ты и думаешь, что так всегда будет. Бывает, что человек закидывается, особенно мужчина. Но ты всё-таки послушай: одно дело - один колдун, а целое логово - дело совсем другое. Там повезти не может. Там тебя убьют или хуже. Я-то точно знаю, потому что сама туда еду.