Дядя Паша

– Мне холодно, – сказал он.

Надя не спала.

– Ложись, только меня не трогай.

– Я и не собираюсь трогать.

– Мне почему-то не очень хорошо, – сказала Надя, – Всё кружится и немного тошнит.

– Так бывает. Тебе надо очистить желудок.

– Как очистить?

– Пойдём, помогу.

Пашка обхватил полуодетую девушку и, нетвёрдо стоя на ногах, поставил её тоже на ноги. Ему было очень приятно обнимать это послушное тело, но мысль о том, что ей плохо, заставила его передвигаться к ведру.

– Ну, а теперь себе помогай, надо вызвать рвоту. Сунь пальцы в рот.

– Я не умею.

– Тогда это сделаю я.

– Нет, я сама.

После процедуры Пашка поднял её на руки и понёс в постель. Девушка не сопротивлялась и вообще не шевелилась, она уже спала. Юноша положил её на кровать, прильнул к ней вплотную, чтобы не замёрзнуть и, осторожно обняв, тоже провалился в сон.

Утром они проснулись одновременно.

– Ты воспользовался моей беспомощностью, – сказала Надя, пытаясь убрать его руку со своей груди.

Но Пашка только сильнее её прижал. Она больше не сопротивлялась.

С этого дня Пашка жил взрослой жизнью. Он учился в школе и в свободное от учёбы время помогал Наде по хозяйству. Откуда-то появились дрова. Надя не спрашивала, но догадывалась, что Пашке найти их было не просто. Когда она приходила с работы, печь была истоплена и отдавала своё тепло внутрь помещения. В тёплом помещении было уютно и хорошо. Надя приносила с работы продукты и кормила Пашку, который вскоре исчезал, боясь, что об их отношениях узнают в деревне. Ему очень не хотелось, чтобы о них все говорили.

Летом Надя заявила, что поедет учиться в торговый техникум.

– А как же мать? – спросил Пашка, хотя его больше беспокоила не мать, а то, что он опять останется один.

– Маме сейчас лучше. Она меня отпускает, а ей по хозяйству помогут родственники. Мне надо учиться. Восемь классов – это сейчас для работы очень мало. Ты же учишься! Я тоже хочу учиться.

– Учись. Мне тоже придётся уехать через год в армию. Ты ждать меня будешь?

– Не знаю. Не знаю, – повторила она, – Как всё сложится. Несколько лет – это очень много. А если тебя заберут во флот? Тогда ждать надо четыре года, а ты возьмёшь и приедешь с женой.

– Нет, я люблю тебя.

– Это сейчас любишь, а потом вдруг разлюбишь! Я для тебя буду старая.

– Какая же ты старая! – изумился Пашка, – Мы с тобой ровесники.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. Ты мне пиши, всё время пиши письма. Мне с тобой хорошо, но загадывать на несколько лет вперёд я не могу, не знаю, как дальше сложится жизнь. Да и тебя я сейчас не хочу связывать по рукам и ногам. Отслужишь в армии, приедешь, тогда и поговорим.

– О чём будем говорить, если ты меня не дождёшься?

– Почему ты так думаешь?

– Ты не сказала, что будешь меня ждать.

– Просто я не хочу об этом говорить и портить тебе жизнь. Если дать обещание, его надо исполнять.

– В этом ты права. А сейчас?

– Что сейчас?

– Сейчас мы будем вместе?

– Это зависит от тебя. Другого парня у меня нет и не будет!

Пашка притянул её и поцеловал долгим поцелуем.

– Ты всю жизнь собираешься меня целовать? – спросила Надя, освободившись из объятий.

– Всю жизнь. Вот только схожу в школу, отсижу уроки, и опять буду целовать.

– Школьникам нельзя целоваться, этому в школе не учат. Мне можно, я уже не учусь, а тебе нельзя.

– В школе много чему не учат! Я буду учиться сам, – Пашка опять притянул Надю к себе.

В подъёмнике было совсем темно, если не считать очень слабого аварийного освещения. Нахлынувшие воспоминания детства полностью завладели Павлом Алексеевичем. Было детство, но теперь Павел отчётливо понимал, что с женщинами, а точнее со своими сверстницами он в те годы жил уже вполне взрослой жизнью, может быть, не сознавая это и не задумываясь о последствиях таких отношений. В те годы ему не хотелось думать не только о детях, но и о семейной жизни с её нескончаемыми взрослыми проблемами. Им просто было хорошо вместе и всё. Это теперь Павел думает не только о прошедшей школьной любви, но и о море, ежедневного созерцания которого он лишил себя сам, выбрав профессию шахтёра, не свойственную коренным северным жителям, поморам. Море ему теперь снилось по ночам. Во сне он был там, на берегу студёного Белого моря, ходил по хрустящей гальке, по водорослям, выброшенным приливом на пустынный берег. Ему снилась рыбалка, огромные серебристые рыбины сёмги, запутавшиеся в рыбацких сетях, крики чаек, стон морских обитателей в ясную тихую погоду. От всего этого он просыпался и ещё долго с открытыми глазами смотрел в тёмную пустоту, не понимая, что ничего этого нет – это всё приснилось.

В шахтёрскую жизнь он втянулся, как во вредную привычку, к которым люди привыкают и впоследствии не могут от этих привычек избавиться. Сначала его одолевала романтика, стремление овладеть профессией в совершенстве, а потом всё превратилось в получение постоянного дохода, заработка, без которого жизнь просто немыслима. Постепенно он обзавёлся семьёй. Дети требовали постоянного внимания. Жена стала главной указующей и направляющей силой. Море отодвинулось куда-то на второй план.

Жена не хотела ехать к морю, на Север, где даже летом бывает холодно и неуютно; где одолевает гнус и отсутствие элементарных удобств; где мужики, не стесняясь, входят в дом без стука и в рыбацких сапогах проходят сразу к столу, доставая из-за пазухи непочатую бутылку водки, а уже потом при разговоре начинают вспоминать, есть сегодня праздник или выпить надо просто так, за его отсутствие. Ей эта жизнь казалась странной и незнакомой.

Павел почувствовал, что лифт начали поднимать вручную, используя аварийную лебёдку.

«Что сегодня с электричеством?» – подумал он, – «О плановых отключениях не предупреждали. Я бы в любом случае знал и заранее мог бы всё рассчитать и принять необходимые меры».

Учёба в школе ему давалась легко, но Павел не стремился стать отличником. Его больше привлекали озорство, походы и не менее важным занятием было разглядывать своих одноклассниц и оценивать их достоинства и недостатки. Хотя Павел имел кучу сестёр, целых четыре штуки, сёстры его как-то совсем не привлекали. Они были какие-то скучные и неинтересные, надоедали своим присутствием дома, одевались, как попало, в любые одёжки, что дадут родители, передвигаясь по деревне босиком и сверкая голыми загорелыми ляжками. Павла и других братьев они не слушались, показывая своё превосходство перед братьями и полную независимость. Даже старший брат Вовка был для них не указ. Слушалась всех только Валька, поскольку была самой младшей в семье. А, поскольку она слушалась, её все любили и не обижали. Старшие братья всегда вставали на её защиту.

– Где вас, Бога мать, носит! – распекал детей Алексей Сергеевич, если в доме вдруг заканчивалась вода или не было занесённых дров для большой русской печки, – Я вот займусь вашим воспитанием!

Но заняться воспитанием он тут же забывал, переключаясь на повседневные дела, а дети молча выполняли свои обязанности, споря между собой, кому и куда идти.

Отца дети не столько уважали, сколько боялись, поэтому старались с ним не пререкаться и не попадаться ему лишний раз на глаза.

– Катька, ты почему не помогаешь матери? – не хотел униматься отец, спрашивая у старшей дочери.

Дочь пробурчала что-то нечленораздельное в ответ и скрылась с глаз. Остальные дети последовали её примеру.

Пашка не был самым старшим, но он был самым шустрым и самым смышлёным, умея лавировать между старшими и младшими.

– Я пойду за водой, – категорично сказал он, хватая два пустых ведра. Пашка знал, что эта работа самая лёгкая.

Через пять минут полные вёдра стояли на лавке, а Пашка исчез из дома, чтобы не получить случайно очередное задание по хозяйству.

У кромки моря мужики воротом затягивали по каткам из мелких брёвен на берег карбас. Обычно карбаса затягивали на берег перед штормом, но в этот раз шторм не предвиделся, значит, для ремонта или ещё какой другой надобности. Павел стал наблюдать за слаженной работой. Два человека крутили деревянный барабан, наматывая на него пеньковую верёвку, а третий мужчина поправлял нос карбаса, чтобы он шёл по каткам и не чертил брюхом песок и гальку, сдирая смолу на днище.