Страница 38 из 39
Ждан продемонстрировал свежие царапины.
— А вот что я, Данилыч, еще тебе скажу… Надо срочным делом гонца послать в монастырь, за Евпатридом. А покуда он не объявится, чтоб со свадьбой повременить… Да и вообще подразделять бы их. Влюбленных-то. Но как?!
— А вот так, Ждан! Все-таки любят меня боги! Да-а! У нас посольство государево, так?
— Так…
— Мы сподмогу царевичу дать должны?
— Должны…
— Вот! Мы и дадим! Пусть Славен да Вадька с царевичем в посольство едут, ну еще кого из опытных воев отправим! А девица, которая не девица, в общем, Оляна там или Поляна, пусть в палатах живет барыней при всем почете и уважении. К тому времени, как сын с посольства вернется, все уж разрешится, и государю отпишем, и Евпатрид доедет.
Ждан замер с раскрытым ртом.
— Ну и голова у тебя, Данилыч! Ну и голова! Яко у думного боярина! Ни с какой стороны не подкопаешься! Э, кто там еще в палаты ломится?
— Да энто, тута до государева воеводы вой на службу пришел наниматься… — ответила просунувшаяся в дверь лохматая голова.
— Нет, Ждан. Не будет мне сегодня спокою. А ты это, воя-то зови… Как зовут тебя, добрый человек?
— Рогдаем меня знают.
***
Спустя две недели. Выселки, лесной дом
На дворе жарко, даже коза забрела в тенек плетня, да там и улеглась. В доме хорошо, прохладно, пахнет топленым молоком и кашей. Степанида степенно расправила платье, выложила на стол угощение, пирог с малиной. У печки орудовала ухватом воструха, гремела горшками и шмыгала носом.
— Вот ведь… и не первый раз, и не первый год деточку отдаем… А все равно, — воструха утерла нос передником, — жалко!
— Кого жалко-то? Поляну? — Степанида принялась резать пирог и расставлять миски.
— Чего ее жалеть, Поляну-то, былась тут намедни, цветет! Все у ней ладно. Муж-то с посольством к басурману уехал, да ты, верно, знаешь, с твоим же вместе и отправились. Мы себя, Степушка, жалеем. Нам без нее скушно. Прикипаем мы сердцем к деткам. Мальчиков-то пораньше отдаем, лет эдак в шесть, младенчиков сразу в добру семью подкидываем, а вот девок малых рОстим, потом замуж…
— А в селе бают, что на самом деле она — потерявшаяся пятнадцать лет назад боярина воеводы Евпатрида Собакина дочка! Что, что ты улыбаешься? Знаешь что об этом?
— Конечно, знаю. Что мы, не знаем, чьих деток рОстим? Мы ж и старались, вон корогуша и языкам разным обучал, и про страны заморские сказывал. Как положено учили, как боярыню — и грамоте, и золотом шить, и хозяйство вести, и кружева разговора плести… — Воструха лукаво улыбнулась. — Ладная сноха Иван Данилычу досталась. А вот мы одни опять. Младший, что ты носом водишь? Чуешь что?
Из-за печки вылез заспанный и заплаканный воструха-младший.
— Чую, лешак к нам идет… Да не один, русским духом пахнет!
Воструха-старшая замерла с горшком в руках. Спустя несколько мгновений дверь отворилась, и нате вам: на пороге возник леший, на этот раз в образе низенького добродушного старичка, да не один…
Рядом с ним, в простом сарафанчике, босая да чумазая, прижимая к груди почти насмерть придушенную в объятиях белку, стояла девчушка лет трех. Темноволосая, кудряшки из косичек торчат, слезинки еще на щечках не высохли.
— Вот привел… то Арины-покойницы дочка, — леший со вздохом потер нос. — У родни дальней жила, да, видать, лишний рот…
— Они зы-ые, вина напюся и деуся, — прошепелявила девочка, — а я к маме хочу…
Губки опять задрожали, а глазки слезами наполнились. Белка же, почуяв, что мертвая хватка плена ослабла, рванула из последних сил и вмиг оказалась на потолке за стрехой.
Обитатели выселок подскочили все разом.
— А кто такой хорошенький к нам пришел? Как? Василиса? Власенька, — тут же перевернула на похожее имя девочки воструха. — Власенька красавица, а Власенька кашку с молочком будет?
— А вот у меня смотри что есть — куколка, в сарафанчике! — Это воструха-младший быстро смастерил куколку из соломы. — А еще барашка могу… И лошадку с повозкой…
— Ах ты, тварь негодная! Ку-у-уда сбежала?! А ну, быстро вернись к Власеньке! Не видишь, ребенок не натешкался! — это леший, белочке. Последняя, вздохнув чуть ли не по-человечески, медленно спустилась и примостилась на плече у девочки.
В неприкрытую дверь задом протиснулся корогуша.
— Ой! Ко-отик! — Власенка расплылась в улыбке.
— О-о-о!!! Я КОРОГУША! Корогуша, не котик! Не…
— А ну, — это домовушка вылезла, — помолчи-ка! Дите не пужай! Не кот! Надо будет — и ослом побудешь. Эка невидаль! Смотри, девочка, это ки-и-иса, а что киса тебе принесла? Давай, давай, расчехляй свою суму, порадуй ребенка-то…
— Щ-щас расчехлю, куда ж денусь… Эх, надо было свистулек у Кости прихватить… А чего второго-то дитенка не пущаете? Совсем свихнулись?
— Второго? — воструха-старшая, с умилением.
— Какого такого второго? — воструха-младший, с удивлением.
— Дитенка? — это домовушка, поводя длинным носом по сторонам.
— Где?! — Степанида, подскакивая с лавки.
— Как второго?! Не видал я… — леший, пеньком застыв.