Страница 22 из 24
– Алек… А не могло случиться, что нам обоим просто привиделась эта штука? Может, мы оба бредим? Мы с тобой измотаны до предела, а ты еще и головой ударился. Меня тоже наверняка обо что-то стукнуло, когда корабль налетел на айсберг.
– Маргрета… но и в таком случае нас не могла посетить одна и та же бредовая галлюцинация. Вот если ты проснешься и обнаружишь, что я исчез, то это многое объяснит. Но пока ведь я не исчез – вот он я. И кстати, откуда бы взяться айсбергу в тропических широтах? Нет уж! Параноидное расстройство – куда более подходящее объяснение! Причем заговор направлен именно против меня. А тебе, увы, не повезло, ты случайно вляпалась в эту историю. О чем я очень сожалею. – (На самом деле я нисколько не сожалел. Мало радости в одиночку оказаться на плоту посреди океана, а вместе с Маргретой «я не стану и думать о рае ином».)
– А по-моему, один и тот же сон… Алек, вон она, опять… – Маргрета указала в небо.
Сначала я ничего не увидел. Но тут крохотная точка вдали постепенно начала обретать форму креста, ту самую, которую я теперь соотносил с летательной машиной. Я наблюдал, как она растет.
– Маргрета, должно быть, она вернулась. Может быть, она нас заметила? Или, вернее, они нас заметили. Или он. Ну, кто-то там.
– Все может быть.
Когда машина приблизилась, я сообразил, что она пролетит не прямо над нами, а правее. Внезапно Маргрета воскликнула:
– Это не та же самая! Они разные.
– Да, это не летающий кит. Хотя вполне возможно, что у здешних летающих китов широкие красные полосы на боках.
– Это не кит. То есть это не живое существо. Ты прав, Алек, это машина. Дорогой, ты в самом деле считаешь, что в ней сидят люди? Мне страшно это представить.
– Если бы в ней никого не оказалось, я бы испугался больше. – (Я припомнил фантастический рассказ, переведенный с немецкого, о мире, населенном одними машинами, – довольно неприятная история.) – Но это превосходная новость! Теперь мы оба знаем, что увиденное нами – не сон и не галлюцинация. А это, в свою очередь, свидетельствует, что мы попали в другой мир. Стало быть, нас обязательно спасут.
– Не вижу логики, – с сомнением произнесла Маргрета.
– Просто тебе очень не хочется называть меня параноиком, за что я тебе премного благодарен, дорогая. Но мое параноидное расстройство – самое простое и логичное предположение. Если шутник, который все это подстроил, действительно жаждет моей смерти, то он упустил великолепный шанс во время столкновения с айсбергом. Или еще раньше, в пылающей яме. Следовательно, он не намерен меня убивать, во всяком случае сейчас. Он играет со мной, как кошка с мышью. Значит, меня спасут. И тебя – тоже, ибо мы вместе. Когда корабль столкнулся с айсбергом, ты была со мной, тут тебе не повезло. Но ты все еще со мной, и, значит, тебя тоже спасут – а это уже везение. Не противься, родная. У меня было время к этому привыкнуть. Оказывается, если внутренне расслабиться, все будет в порядке. Паранойя – единственный рациональный подход к миру, который плетет против нас интриги.
– Но, Алек, мир не должен быть таким.
– Понятие «должен» к миру неприменимо, любимая. Суть философии состоит в том, чтобы принимать Вселенную такой, какая она есть, а не в том, чтобы насильно втискивать ее в какие-то выдуманные рамки, – сказал я. – Ой, не перекатывайся на бок! Или тебе хочется угодить в акулью пасть именно сейчас, когда у нас есть все основания полагать, что нас вот-вот спасут?
В течение ближайшего часа или около того ничего не произошло, если не считать появления двух величественных рыб-парусников. Дымка над океаном растаяла, и я нетерпеливо ждал спасения. Причем скорейшего – уж его-то я точно заслужил. И желательно до того, как я получу ожоги третьей степени. Маргрета могла пробыть на солнце немного дольше: она хоть и блондинка, но с головы до ног была покрыта чудесным загаром золотистого цвета подрумяненной корочки – дивное зрелище! А вот я, за исключением рук и лица, был бледнее лягушачьего брюха, так что длительное пребывание на тропическом солнце грозило, как минимум, больницей.
В восточной части горизонта появились какие-то сероватые очертания – наверное, горы, с надеждой думал я, однако мало что удается хорошенько рассмотреть, если точка обзора приподнята всего лишь дюймов на семь над поверхностью океана. Если это и впрямь горы или холмы, значит до земли не так уж и далеко. В любую минуту могут появиться рыбацкие суда из Масатлана… если, конечно, Масатлан в этом мире существует. Если…
Тут мы увидели еще одну летательную машину.
Она лишь отдаленно напоминала первые две. Те двигались почти параллельно берегу – первая с юга, вторая с севера. Эта же шла прямо от берега в западном направлении, к тому же выделывала какие-то зигзаги.
Она пролетела севернее нас, потом повернула обратно и принялась кружить у нас над головой. Она спустилась достаточно низко, и я разобрал, что в ней действительно сидят люди. Двое.
Внешний вид машины описать нелегко. Прежде всего вообразите огромный коробчатый воздушный змей, примерно сорока футов в длину, четырех – в ширину и с расстоянием между плоскостями около трех футов.
Теперь представьте себе, что эта коробка укреплена под прямым углом на лодке, несколько напоминающей эскимосский каяк, только больше, гораздо больше – примерно такой величины, как сама коробка воздушного змея.
Еще ниже находились два меньших каяка, параллельных главному корпусу лодки.
В одном конце каяка находился двигатель (это я узнал потом), а впереди был укреплен пропеллер, похожий на пароходный винт (и это я тоже увидел позже). Когда я впервые столкнулся с этим невероятным сооружением, воздушный винт крутился с такой скоростью, что его нельзя было рассмотреть. Зато слышать – сколько угодно! Это приспособление непрерывно издавало оглушительный шум.
Машина развернулась в нашу сторону и наклонила нос так, будто хотела в нас врезаться – точно пеликан, несущийся вниз, чтобы схватить рыбу.
А рыба – это мы. Стало страшно. Во всяком случае, мне. Маргрета даже не пискнула, только изо всех сил сжала мне пальцы. То, что мы все же не рыбешки и что машина не намерена нас глотать, ничуть не делало ее приближение менее устрашающим.
Несмотря на испуг (а может быть, именно из-за него), я сообразил, что летательный аппарат по крайней мере вдвое больше, чем казалось с первого взгляда. За окном в передней части машины виднелись два водителя, бок о бок друг с другом. Теперь стало заметно, что и двигателей тоже два и что установлены они между крыльями коробчатого змея: один – справа от водителей, другой – слева.
В самый последний момент машина вздыбилась как лошадь, берущая барьер, и лишь чудом не задела нас. Поднятый ею порыв ветра едва не сбросил нас с плота, а от грохота зазвенело в ушах.
Машина поднялась повыше, описала дугу в нашем направлении и снова скользнула вниз, но уже не прямо на нас. Два нижних каяка коснулись воды, подняв фонтаны брызг, похожие на сверкающий хвост кометы. Машина замедлила ход и наконец замерла, покачиваясь на воде и не думая тонуть.
Воздушные винты по-прежнему вращались, но очень медленно. Я видел их впервые… и поразился оригинальности создавшей их инженерной мысли. Возможно, они менее эффективны, чем туннельные воздушные винты, используемые на наших дирижаблях, но все равно это очень элегантное решение проблемы в условиях, когда туннельный двигатель применить затруднительно, а может быть, и просто невозможно.
Но эти моторы, воющие как грешники в аду! И как мало-мальски опытный инженер мог с ними смириться – просто ума не приложу. Как говаривал один из моих профессоров (это было еще до того, как термодинамика подтолкнула меня к духовной стезе), шум есть побочный продукт нерационального изобретения. Хорошо сконструированный двигатель нем как могила.
Машина развернулась и направилась к нам, только теперь очень медленно. Водители ловко провели ее в нескольких футах от нас, почти остановившись. Один из них вылез и левой рукой ухватился за одну из распорок, соединявших плоскости коробчатых крыльев. В другой руке он держал бухту каната.