Страница 2 из 11
Влияние и притягательность поэзии Байрона были так велики, что те, чьи произведения стали выходить в свет спустя пятнадцать-двадцать лет после смерти поэта, ещё испытывали воздействие его романтического наследия, хотя многое уже поблекло в образе байронического героя. В конце 30-х годов XIX века в романе «Оливер Твист» (1837–1838) Чарльз Диккенс создал почти пародию на него в лице «демонического» негодяя Монкса и саркастически отозвался о консервативных вкусах многих читателей, желавших видеть романтически приукрашенной даже самую неприглядную и часто жестокую правду жизни: «Удивительно, как отворачивается Добродетель от грязных чулок (имелись в виду «грязные чулки» проститутки Нэнси, спасительницы юного Оливера – М.Т.) и как порок, сочетаясь с лентами и ярким нарядом, меняет своё имя и становится романтикой», – напишет он позднее.
Диккенс, однако, выступал не только против того, что устарело эстетически, но и против шаблонного представления о романтическом: хотя он был одним из ведущих критических реалистов своего времени, некоторые принципы романтической эстетики были нерасторжимо слиты с его реалистическим творческим методом. Такова была одна из особенностей европейского реализма XIX века – сложное сочетание некоторых элементов романтизма и реализма при определяющем и направляющем воздействии последнего.
Таков был и характер творчества Шарлотты Бронте, чей талант развивался под известным влиянием английского романтизма1. Однако её героини уже не только романтичны в своём гордом протесте или героическом стоицизме: они же наделены достаточно трезвым пониманием окружающей социальной обстановки и не отторгают себя от общества, но требуют от него признания своих прав на свободу, счастье и творческий труд. Пуская в ход все силы незаурядной души, они стремятся отстоять своё достоинство, право на свободу чувства, не склоняя ни перед кем головы и с презрением отвергая как высокомерие и чванство, так и филантропические чувства тех, кто богаче и сильнее их. Писательница отдавала себе отчёт в том, что несчастье человека в современном мире вызвано не ударами непостижимого, коварного рока, но есть следствие конкретной социально-исторической расстановки сил. В романах Шарлотты Бронте правдиво воспроизведён дух борьбы в обществе, она заставляет усомниться в справедливости, разумности и правомочности реально сложившихся отношений между теми, кто правит, и теми, кто по своему положению должен подчиняться, но отказывается это делать. Недаром консервативный журнал «Квотерли ревью» писал после опубликования романа «Джейн Эйр» (1847):
«В книге чувствуется гордыня и настойчиво утверждаются права человека, для которых мы не находим основания ни в слове Вседержителя, ни в его произволении… Мы не колеблясь заявляем, что в «Джейн Эйр» выражены те же самые взгляды и мысли, которые… питают чартизм и смуту в нашей стране»2.
Влияние романтизма сказывалось и в эстетических симпатиях и антипатиях Шарлотты Бронте: ей, например, был ближе романтик Скотт, чем реалисты XVIII века, в частности, Филдинг. Её литературная терминология, когда она высказывает свои суждения о природе литературного творчества, иногда кажется позаимствованной из арсенала романтизма. Однако элементы романтизма в творчестве Шарлотты Бронте преодолевались «правдой жизни действительной». В её романах наглядно совершается движение литературного процесса, поворот к насущным проблемам и социальным конфликтам её времени, их критическому и реалистическому осмыслению.
«Я рассматриваю простые, по-детски незамысловатые добродетели правдивости и честности как основу всего возвышенного в характере человека. Говори, что думаешь, будь тем, что ты есть на самом деле, плати долги, в чём бы они ни состояли».
Хауорт, старинный сельский пасторат в графстве Йоркшир, где жили сёстры Бронте, был основан англами задолго до норманнского нашествия – так гласит предание. Первое письменное упоминание о Хауорте относится к 1296 году, когда некий Годфри имел здесь земли «на четыре воловьи упряжки».
Сейчас Хауорт – всемирно известный городок с Мемориальным центром сестёр Бронте, который ежегодно посещают тысячи туристов. Летом здесь особенно многолюдно. По Главной улице, одолевая довольно крутой подъём, толпа взбирается к музею, и трудно представить, что двести лет назад, когда родилась Шарлотта Бронте, эта улица бывала пустынной, а Хауорт порой казался отрезанным от внешнего мира, заброшенным и глухим селением.
Что же влечёт туристов в сегодняшний Хауорт? Прежде всего миф о трёх романтических затворни-цах-сёстрах «не от мира сего», которых снедали смертельная болезнь и собственный талант. Может быть, поэтому бóльшая часть посетителей сначала устремляется в церковь св. Михаила, где под каменными плитами пола похоронена пасторская семья. Очевидно, для удобства обозрения плоское белое надгробие теперь вделано в стену. Скорбный перечень открывает мать, Мария Бронте. Далее следуют имена детей: Мария, Элизабет, Патрик Брэнуэлл, Эмили Джейн, Шарлотта, и завершает его pater familias – его преподобие Патрик Бронте, когда-то ирландский паренёк Пэт Бранти. Энн умерла в Скарборо – там и похоронена.
Из церкви туристы обычно направляются в скромный дом пастора. Вот кабинет мистера Бронте, вот столовая с выцветшими пурпурными шторами. Над софой, где умерла Эмили, знаменитый портрет Шарлотты кисти Д. Ричмонда, над камином – портрет У. Теккерея, любимого писателя Шарлотты. Наверху – спальни. В той, где умерла Шарлотта, некоторые принадлежавшие ей вещи: серо-зелёное платье с узкой талией и широкой юбкой, неправдоподобно маленькие чёрные туфли, крошечные перчатки и чепчики. Под стеклом – миниатюрные, величиной в спичечный коробок, самодельные книжечки. Страницы исписаны мельчайшим бисерным почерком. Чтобы разглядеть буквы, нужна лупа. Это первые литературные опыты Шарлотты и Брэнуэлла. Здесь же, на втором этаже, ещё одна маленькая спальня, бывшая детская. На стене ещё можно разглядеть еле заметные, процарапанные карандашом по извёстке, линии – всё, что осталось от детских рисунков маленьких Бронте. В этой комнатке на узкой, низенькой постели иногда сидела юная Шарлотта, глядя в окно, на кладбище. Туристы смотрят туда же и настраиваются на грустный лад. Вот так – думают они – и Шарлотта с дрожью взирала на угрюмые, поросшие мхом надгробия и размышляла о бренности человеческого бытия. Забегая вперед, скажем: вряд ли всегда. Мысли её бывали порой совсем иного свойства.
Шарлотта Бронте родилась 21 апреля 1816 года. Ей исполнилось четыре, когда в 1820 году Патрик Бронте получил назначение в этот йоркширский приход и перевёз в Хауорт семью. Старшей дочери, Марии, было семь лет. Младшей, Энн, – несколько месяцев. Здесь, в Хауорте, от мучительной болезни умерла его жена.
Страдания Марии Бронте были так велики, что перед концом, к ужасу достопочтенного супруга, её стали посещать религиозные сомнения. Чтобы дети не слышали стонов больной, их отправляли гулять под присмотром Марии. Эта хрупкая девочка после смерти матери истово пыталась её заменить и даже учила сестёр грамоте. Образованием сына Брэнуэлла, надежды семьи, Патрик Бронте ведал сам.
Властный, эгоцентричный, превыше всего ценивший свой комфорт и свой покой, Бронте редко покидал гостиную, где вкушал одинокие трапезы и готовил проповеди. Иногда он выходил к детям в столовую и наблюдал их необычные игры, в которых главным действующим лицом нередко бывал герцог Веллингтон, кумир Шарлотты. Нередко они спорили, кто самый доблестный из всех: «Веллингтон, Буонапарте, Ганнибал или Цезарь». Когда спор становился чересчур, по его мнению, громким, он «умиротворял» их. При этом он не мог не заметить, что дети его, пожалуй, одарённее своих сверстников. Однажды он сам снизошёл до «игры». Вот что он пишет после смерти Шарлотты её другу Элизабет Гаскелл, которая работала над её био-графией3: «Вспоминаю одно обстоятельство. Когда дети мои были совсем юны, старшей около десяти, а младшей ещё не исполнилось четырёх, полагая, что знания их обширнее, чем кажется на первый взгляд, и решив заставить их разговориться без излишней застенчивости, я рассудил, что этого можно добиться, если они будут скрыты от постороннего взгляда. Случилось так, что в доме была маска. Я велел им по очереди встать и смело отвечать на мои вопросы под её защитой. Я начал с младшей (Энн, впоследствии Эктон Белл) и спросил, к чему стремится ребёнок её лет. «Вырасти и познать жизнь», – был ответ. Я спросил следующую (Эмили, впоследствии Эллис Белл), что мне делать с Брэнуэллом, который иногда озорничал. Она ответила: «Вразумить его, а если он не послушается голоса разума, то высечь его». Я спросил Брэнуэлла, каким образом можно постичь разницу между умственными способностями мужчины и женщины, и он ответил: «Соотнося их способности с разным строением их тела». Затем я спросил Шарлотту, какая книга лучшая в мире. «Библия», – сказала она. «А ещё?» – «Книга Природы». Я задал вопрос Элизабет, в чём состоит лучшее образование для женщины. «В умении хорошо вести хозяйство». И, наконец, я спросил у старшей (Марии), как с большей пользой употребить время. «Приуготовляясь к вечному блаженству», – ответила она.
1
Вряд ли возможно отрицать и воздействие творчества Ж. Санд на эстетику Ш. Бронте.11
2
А.-Л. Мортон. От Мэлори до Элиота. М., «Прогресс», 1970, с. 179. Пер. с англ. Г. Прохоровой.12
3
Английская писательница Э. Гаскелл опубликовала в марте 1857 г. «Жизнь Шарлотты Бронте», написанную на богатом документальном материале (письма Бронте к родным, знакомым, воспоминания о ней). В книге использованы также личные впечатления Гаскелл, встречавшейся с Ш. Бронте и глубоко ценившей её как «прекрасного человека» и «талантливого автора».15