Страница 2 из 6
Кроха увидела его доброе большое лицо и злой вороненый чуб и сказала себе, что явное несоответствие в Моди. Моди тем временем решил утереть пот со лба, он снял фуражку с приклеенным к ее козырьку чубом. Под фуражкой была большая лысая голова.
Мелочь вообще-то любила игры с переодеванием – этот Моди ей был интересен. Она решила сделать ему комплимент и сказала:” теперь немногие так одеваются, как вам это удается, ведь у вас на погонах ничего нет кроме пуговиц.” Моди комплимент принял и еще раз щелкнул каблуками как в танце чардаш, потом отвечал, что он работает в отделении милиции, которое рядом с булочной, в качестве хранителя складов утерянных и найденных вещей, вещественных доказательств и боеприпасов. Для простоты и облегчения своей работы он установил одинаковый замок на все три двери, тем более, что они все находятся одна за другой. Пару недель назад где-то сгорел театр, и ему пришлось в аварийном порядке поехать к месту происшествия и забрать все вещественные доказательства пожара. Потом ему сказали, что расследование о поджоге вести не будут, потому что было самовозгорание, но вещественные доказательства велели никуда не девать, а оставить или для возобновления дела или для костюмированных представлений перед шефами. А он просто пользуется такой льготой и иногда в неслужебное время одевается молодым баронетом или корсаром, а если хочет клетчатое, то американским миллионером. Кроха ему позавидовала на минуту, он это сразу заметил и сказал: «Если хотите, мы можем зайти – ключи у меня с собой, там есть отличный нарядик Шахиризадки с монетками и шелковыми шароварами, как раз ваш размерчик».
В комнату вошла вся в кулинарном жару маманя и пригласила всех на кухню, есть вкусненькое. Папаня выглядел очень недовольным – он только пристроился у телевизора с наждачной бумагой и очередной заготовкой для будущего белого медведя – посмотреть спокойно «Поле чудес». Надо объяснить, что с тех пор как Мелочь помнила себя, то есть с момента запаха, папаня всегда мастерил белых медведей из дерева. Для этого ему и приходилось много клеить, чтобы достигнуть правильной толщины. Медведи получались славные. Их всем и всегда дарили. Когда дома места не осталось для их хранения, он стал возить их к своей мамане как напоминание, что он о ней помнит и заботится. Папанина маманя подаркам сына и вниманию была очень рада, однако просила каждый раз, чтобы он больше их ей никогда не возил, потому что у нее уходит уйма времени на вытирание пыли с этих медведей. Тогда папаня задумал хитрость – построить баню на даче и украсить ее медведями.
Модест Ильич после вкусненького для чая не остался, а поспешил в отделение для вечерней выдачи боеприпасов. Кроха заторопилась тоже, но все-таки ей пришлось немного задержаться для мытья посуды, полов, стирки постельного белья и вытирания пили из недосягаемых маманей и папаней щелей – она-то была мелочь, а они-то полусредние. Из всего перечисленного Кроха любила только мыть полы. Ей нравилось сгибаться в немыслимые позы, когда кровь ухает в висках как бухенвальдский набат – хорошо думалось о жизни. Она называла это игрой «чистая идея». Мысль о покупке музея-квартиры на Мойке французского бунтаря и репатрианта Ларошпуко пришла к ней как раз во время мытья полов. Но об этом потом.
Когда со всем этим было покончено, мы имеем в виду с различными уборками, и не выключенный телевизор показывал какие-то белые искры и похрипывал, Мелочь отволокла маманю и папаню спать.
По дороге домой на лестнице она встретила соседа из 67 квартиры. Они подмигнули друг другу, и каждый пошел по своим делам. Той же ночью в своей ванночке Мелочь вспомнила, как много лет назад она познакомилась с тем соседом в травматологическом пункте, в очереди. Кроху тогда лизнула собака, но все почему-то подумали, что это был укус, и собака могла быть бешеной. Так что ее пришлось вести делать уколы от собачьего бешенства. А сосед из 67 сидел со своей бабушкой там в очереди и был без головы. То есть голова у него, конечно, была, но она в то время плотно находилась под 4-хлитровой алюминиевой кастрюлей с отломанными ручками и повязана оренбургским пуховым платком, потому что на дворе стояла лютая зима. Они даже немного поговорили, вернее говорил сосед, а Мелочь слушала и соглашалась. Позже, в тот же день, когда кастрюлю спилили, у них началась дружба. Соседа звали Анисим – в честь девичьей фамилии его мамани. Он был особенным мальчиком и ходил в особую школу. Когда их дружба завязалась, Анисим регулярно приглашал Кроху на игру под названием «многочтения». В те годы Мелочь еще не ведала, ни про какие игры кроме кубиков и фруктового домино. Правила игры были очень простые: играть надо было лежа, на полу по кругу стояло несколько книг, открытых на любой странице. Каждому игроку нужно было лечь за книгу, сколько-то ее почитать, потом лечь – за другую. И так далее – пока все книги не будут рочитаны, а потом каждый должен был рассказать «всекнижную историю». Крохе игра пришлась по сердцу – она пыталась научить играть в нее свою старшую сестру на своем полу, но та была увлечена все время блеском и нищетой куртизанок Парижа и мечтала двинуть во Францию.
Так вот «многочтения» происходили до питья молока с гренками, чтобы никто не срыгнул во время игры. Бабушка Анисимова стояла около дверей в белом в горошинку платочке для «после бани», пожевывала беззубыми губами невидимую пищу и утирала глаукомную старческую слезку уголком того платка.
Маманя Анисимова всегда была в гостях, а отец – на войнах.
Прошли годы, и Анисим исчез. Мелочи было сказано, что он уехал «на практику», и его долго еще не будет. Прошли другие годы, и Анисим появился. Его трудно было узнать, так он был строен и красив. Они задружили снова. Он научил Кроху новой игре «флот для шпрот». Играть надо было так: на большое блюдо вываливалось картофельное пюре, из которого лепился военный корабль со множеством пушек – шпрот. Масло из банок разливалось водой вокруг. Играющим выдавалась ложка. Нужно было есть корабль вместе с пушками. После игры обе команды лежали. Это был долгожданный момент для Мелочи. Она любила лежать рядом с Анисимом и трогать его тяжелые русые волосы.
К тому времени в его жизни произошли большие изменения – бабушка была в постоянной болдинской ссылке, отец-генерал был захвачен в плен на одной из своих войн и теперь просто присылал поздравительные открытки и фотки с различными женщинами из разных стран заключений, а мать так и осталась жить в гостях безвылазно.
Анисим тяжело переживал пленение отца – как знак траура и непроходимой скорби он обрезал до колена его парадные брюки с золотыми лампасами и носил их, не снимая. Однажды после игры «флот для шпрот», когда они хорошо с Крохой лежали, Мелочь сказал ему: «Давай жить вместе в 67», на что Анисим ответил: «Я – Анисим – независим». С тех пор они только подмигивали друг другу на лестнице.
Гертруда
Сидела Кроха после ванночки в своем тюрбанчике на голове – волосы сушила да думку думала, как же ей стать чьей-то. Раньше в ее жизни были интересные встречи и с мелочью, и со средними, и даже с большими, не по работе, а по другим их интересам. Многие ей обещали, что и ей будет интересно, чтобы она потерпела. Она и терпела несколько раз, но интересно все равно не становилось, скорее даже скучнее, чем в начале. И к таким встречам она теперь испытывала что-то вроде аллергии и предчувствовала это заранее. Бывало, звонит какой-нибудь средний в серебряный ее телефончик и средним своим голоском щебечет ей, что будет очень интересно. Но дальше разговоров и шоколадных пирожных «зимний лес» интерес как-то не двигался.
Была у мелкой подруга по имени Гертруда. Была она из не мелких, но как-то не соответствовала вообще ничему. Кроха с ней познакомилась при странных обстоятельствах, которых сама давно не помнила. Когда-то они были соседками, но наша Мелочь начала кое-что делать по-крупному и переехала жить в другое место.
Та Гертруда думала, что она выходка из Германии, но Мелочь сказала ей, что никакая она не выходка, а имя ее придумано больными крупными много лет назад и обозначало «герой труда». Просто сократили для звучания. Мелочь сказала подруге, что та живет не свою жизнь, потому что носит не свое имя. Гертруда уже не работала много лет. Говорила, что слаба для любых видов работ, что ей лучше быть дома или с мужчинами. Когда она бывала с мужчинами – основная ее болезнь отступала, но наваливалось много других. Была Гертруда очень словоохотлива и за разговорами могла выпить ведра чаю или даже портвейну – смотря чего предлагали к столу. Наша Мелочь, бывало, все переделает по 2 раза в доме. А Гертруда не унимается со своими разговорами.