Флэшбэк

- Оуэн Йитс, - сказал Гайлорд. - Тада Вентхэм. Оба в прошлом году добились успеха...

- Читала, - сказала Тада, не выпуская моей руки. Впрочем, и я не торопился ее убирать. - И даже жалела, что я не Оуэн, а это означает, что книга мне не понравилась... Раньше я хотела быть Робин Гудом, Алисой, Аугустом Блю...

- Увы, я... - я с сожалением отпустил ее руку, - никогда не хотел быть вами. В вашем костюме я представлял бы собой жалкое зрелище.

- Вижу и слышу, что вы станете друзьями, - слегка ехидно сказал Гайлорд. .

- Наверняка. Обожаю быть другом кого-то, кто меня понимает. А другие мне не нужны. - Она повернулась и, подойдя к стойке, взяла свой "американо". Я тоже подошел и осторожно влил в рот несколько капель коньяка. - Где вы меня видели?

- В самой сложной сольной партии в истории классического балета, Лейлы, - произнес я занудным тоном.

Тада фыркнула.

- Верю, что это действительно так, - добавил я. - Должен признаться... - я выплыл на широкий простор океана лжи, - что я пытался стоять на одной ноге, пока вы исполняете это па-де-де...

- Па-де-де - это парный танец... - прервала она меня.

- Ага... Спасибо. Ну так вот, я удивлялся, как вы можете танцевать на одной ноге двадцать шесть минут? Что за легкомыслие! Ведь у вас нога деформируется, станет жилистой и мускулистой, в то время как вторая атрофируется... - Я сжал губы и покачал головой.

Тада смерила меня взглядом и медленно перевела его на стеклянную стену, отделявшую нас от газона.

- Я ошибся, - рассмеялся Гайлорд. - Похоже, друзьями вы все-таки не станете. Верно? - обратился он к Таде.

Она повернулась к нему, и только теперь я мог спокойно ее рассмотреть. На ее обритую голову была надета серебристая шапочка из тоненьких проволочек или нитей, что-то вроде рыцарской кольчуги. Две широких полосы ткани прикрывали груди и поддерживали торчащую во все стороны юбку. Если бы у меня были такие ноги, я бы вообще ими не пользовался, боясь их повредить. Я поднял взгляд как раз в тот момент, когда Ричмонд Марк улыбнулся.

- Невежливо строить мне недовольные гримасы, стоя спиной к гостю, сказал он.

- А ты-ы! - проговорила напряженным от злости голосом Тада. - А ты-ы... С тобой ужасно скучно. Я уж скорее предпочту этого невежду и язву!

Она повернулась и, прежде чем я успел опомниться, запечатлела, как пишут в романах, на моих устах горячий поцелуй. Честно говоря, у меня не было намерений ей в этом мешать. Она сама начала, я слегка ей помог, сама закончила, оторвалась от меня и тряхнула головой. Проволочная шапочка издавала тихий металлический шелест. Тада поставила на стол свой бокал и подошла к стеклянной стене.

- Пойду поплаваю, - сказала она. Небрежно стряхнув на пол шапочку, она постучала пальцем по стене. Стекло сдвинулось в сторону. Тада повернулась к нам. - Может быть, здесь, - она повертела пальцем в воздухе, - и прекрасный кондиционер, но воздух искусственный. Совсем другое дело у воды...

Она шагнула на ковер из травы и на полсекунды остановилась. Ровно столько ей потребовалось, чтобы сбросить "платье". Теперь у меня появилась возможность рассмотреть ее и сзади. Гайлорд театрально вздохнул и показал на кресла. Стекло вернулось на свое место. Мы сели.

- Это моя сестра, - сказал он. - Но об этом знают только четверо...

- Теперь уже пятеро, - поправил я.

- Нет, теперь четверо, - с нажимом повторил он. - Знаете, почему я это говорю?

- Гм... думаю, это нечто вроде компенсации за принуждение к сотрудничеству путем угрозы, - сказал я, глядя ему в глаза.

- Верно... Оуэн... Я не верю, что принудительный труд может быть производительным, это хорошо лишь в отношении рабочих из стран третьего мира. Поэтому я хотел бы вас убедить в том, что был вынужден прибегнуть к любым средствам, лишь бы добиться вашего сотрудничества. Я должен был... Я должен... - поправился он, - объяснить, что творится вокруг меня. Поскольку что-то творится. А для меня главное уже даже не моя жизнь... Нет, надо по-другому! - прервал он сам себя. - Начну издалека. - Он поудобнее расположился в кресле и, прищурившись, уставился в стену за моей спиной. Тринадцать лет тому назад я был скромным, едва сводящим концы с концами адвокатом, практиковавшим в самом дальнем конце Сорок Восьмой улицы в Нью-Йорке. Однажды вечером, когда я уже собирался уходить из конторы, в которой за несколько недель не побывало ни одного клиента, вошли двое пожилых джентльменов. Следом за ними ввалились четверо горилл с револьверами. Джентльмены оказались главами двух семей, которые уже три года не могли прийти к согласию по нескольким принципиальным вопросам. Не помогало посредничество других семей, не помогали призывы к здравому смыслу и рассудку. В конце концов оба шефа, видя неуклонно приближающийся конец своих кланов, решили сыграть ва-банк и согласиться с решением случайно выбранного юриста. Кто-то ткнул пальцем в телефонную книгу, и жребий пал на меня. Все это мне рассказали в самом начале, а потом ознакомили с историей спора, текущим положением дел и требованиями обеих сторон. Гориллы готовили кофе и приносили бутерброды, джентльмены глотали неокардин и с надеждой смотрели мне в глаза. Позже я узнал - оба были уверены, что их ждут исполнители других семей, которым перестрелки мешали спокойно набивать кошельки. Короче говоря, я ознакомился с сутью дела, влил в себя океан отвратительного кофе, меня осенило, и - к удивлению всех, в том числе и себя самого, - мне пришла в голову действительно гениальная идея. Это принесло мне славу в определенных кругах, деньги, а очередное озарение, запретившее связывать свою жизнь с какой-либо из семей, привело к тому, что со временем я стал чрезвычайным арбитром, последней и окончательной инстанцией. Молниеносно, сам того не желая, я оказался выше даже боссов подпольного мира. Никто не заметил, как и когда это произошло, а когда заметили, было уже слишком поздно - ни одна из семей не согласилась на свержение меня с трона. Что, в общем-то, и понятно - мой палач стал бы палачом для всех. Вот таким образом мы пришли к нынешнему положению дел, вернее, ситуации, имевшей место несколько лет назад. Добавлю, что еще раньше, после нескольких бесед с главами крупнейших преступных и финансовых концернов, мы выработали тактику действий на ближайшие годы и десятилетия. Это уже не простые итальянцы, у всех дипломы лучших американских университетов, никто из них не желает закончить свои дни в канаве с вредной для здоровья дозой свинца в потрохах, никто не хочет огласки, они не мечтают об уличных сражениях... И все согласились, что следует ускорить процесс отмывания денег, вкладывания их в честный бизнес, так, чтобы какое-то время спустя можно было, не опасаясь за собственное здоровье и здоровье близких, выйти на улицу поздно вечером. Проще говоря, всем хотелось перейти на сторону честных, если таковые существуют, миллионеров. И это удалось. Видя мой удивленный взгляд, он добавил: