Страница 6 из 8
В наши дни повсюду под именем "творчества" выступает нечто иное. Дело представляется так, будто бы новые идеи возникают путем обобщения фактов. Эта гипотеза, однако, не подтверждается реальной историей идей (последнюю же следует отличать от логически препарированной истории науки). Сошлемся в столь важном пункте на авторитетное суждение А. Эйнштейна. "Из ньютоновских формулировок, - говорил Альберт Эйнштейн в 1933 г. в своей Спенсеровской лекции, прочитанной в Оксфорде, - мы видим, что понятие абсолютного пространства, связанное с понятием абсолютного покоя, доставило ему неприятное чувство; он понимал, что в опыте, по-видимому, нет ничего, что соответствовало бы этому понятию. Он чувствовал также беспокойство в связи с введением дальнодействующих сил. Но огромный практический успех его учения, по-видимому, воспрепятствовал ему, как и физикам XYII и XIX веков, признать произвольный характер основ его системы. Напротив, большинство естествоиспытателей тех времен были проникнуты идеей, что фундаментальные понятия и основные законы физики не были в логическом смысле свободными изобретениями человеческого разума и что они могли быть выведены из экспериментов посредством "абстракции", т. е. логическими средствами. Ясное осознание неправильности этого понимания по существу принесла только общая теория относительности <...>. Во всяком случае это доказывает, что всякая попытка логического выведения основных понятий и законов механики из элементарного опыта обречена на провал. <...> Я убежден, что посредством чисто математических конструкций мы можем найти те понятия и закономерные связи между ними, которые дадут нам ключ к пониманию явлений природы. Опыт может подсказать нам соответствующие математические понятия, но они ни в коем случае не могут быть выведены из него. Конечно опыт остается единственным критерием пригодности математических конструкций физики. Но настоящее творческое начало присуще именно математике. Поэтому я считаю в известном смысле оправданной веру древних в то, что чистое мышление в состоянии постигнуть реальность".
И это не отменяет того, что "все познание реальности исходит из опыта и возвращается к нему". Суть в том, что связь между опытом и реальным познанием имеет исключительно интуитивный, но никак не логический характер. Чуть раньше приведенных слов А. Эйнштейн говорит о вечном противоречии между опытом и мышлением. Хотя в целом познание опирается на опыт, но теории, идеи, основные понятия, по-мысли А. Эйнштейна, "ни в коем случае не могут быть выведены из него". Можно попытаться найти лазейку и предположить: пусть не логически, но математически теории, понятия выводятся из опыта. Но нет, речь идет о том, "что чистое мышление в состоянии постигнуть реальность". Тогда, может быть, на уровне высокой абстракции все-таки одно из другого выводится? Нет, А. Эйнштейн говорит о творчестве, более того он говорит о вечном противоречии и даже о божественной (сверхчеловеческой) тайне: "в области науки все наиболее тонкие идеи берут свое начало из глубоко религиозного чувства и <...> без такого чувства эти идеи не были бы столь плодотворными".
Творчество безличностно и сверхчеловечно? Тогда, может быть, человек, не музыкант, не искушенный в секретах музыки, мог бы невольно сочинить симфонию? Вопрос, казалось бы, риторический. Но приведем надежное свидетельство на этот счет П. Валери: "Я поделюсь с вами весьма замечательным наблюдением, которое проделал над собой около года назад. Я вышел прогуляться, чтобы в пестроте уличных впечатлений немного рассеяться после утомительной работы. Я шел по своей улице, когда внезапно меня захватил некий ритм, который не давал мне покоя и вскоре вызвал ощущение какого-то чужеродного автоматизма. Точно кто-то воспользовался в своих целях моей жизненной машиной. Затем к этому ритму подключился второй и с ним сочетался; и два эти порядка связались какой-то поперечной связью (другого слова я подыскать не могу). Она сочетала движение моих шагающих ног с некой мелодией, которую я напевал или, лучше сказать, которая "напевалась" моим посредством. Эта комбинация непрерывно усложнялась и вскоре превзошла своей сложностью все, что могли бы позволить мне внятно воспроизвести мои обычные ритмические способности. Ощущение чуждости, о котором я говорил, стало теперь почти мучительным, почти что тревожащим. Я не композитор; с музыкальной техникой я совсем не знаком; и вот мною завладевает многоголосая тема такой усложненности, о которой поэту не дано и мечтать. <...> Минут через двадцать чары внезапно рассеялись, оставив меня на берегу Сены недоумевающим, как утка из сказки, которая вдруг замечает, что из снесенного ею яйца вылупился лебедь.".
***
Рациональное и иррациональное несоизмеримы. Но связаны ли они генетически? Действительно ли первое порождает второе? Не предполагают ли они взаимно друг друга (не сводится ли вопрос к известной загадке "курицы и яйца")?
3
1
Относящееся сюда известное изречение М. Хайдеггера в переводе В. В. Бибихина звучит так: "Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек. Мыслители и поэты - хранители этого жилища. Их стража - осуществление открытости бытия, насколько они дают ей слово в своей речи, тем сохраняя ее в языке" (Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. //М. Хайдеггер Время и бытие. М., 1993. С. 192.)
Рождественский Ю. В "Хорош ли русский язык?" //"Литературная газета", 4.09. 96. N 36.
Разумеется, это справедливо только для искусственных, в т. ч. "профессиональных" языков. В области мышления искусственное и естественное соотносятся как язык деятельности и язык понимания. Это создает почву для конфликта внутри мышления. "Высвобождение языка из-под грамматики, - замечает М. Хайдеггер, - на простор какой-то более исходной структуры препоручено мысли и поэзии" (Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. В кн.: Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 193.)
См.: Гегель Г. В. Ф. Эстетика. В 4-х томах. Т. 3. М., 1971. С. 356.
Валери П. Об искусстве. М., 1993.С. 312.
В. В. Бибихин говорит о свободно приходящем слове и мысли: "Опыт слова и мысли до их осознания есть у каждого...<...> я прихожу к самому себе, извлекаю себя на свет, вывожу к речи тогда, когда на самом деле речь уже успела во мне сложиться, причем - надо сказать странную, но верную вещь - без меня. Мысль и слово всегда уже ворочаются во мне, ворочают мною без меня. Оттого, что я их причешу, введу в форму, придам им приемлимый вид, я стану скучен, неинтересен, они станут мертвые". (Бибихин В. В. Слово и событие. М., 2000. С. 41.)
В трактовке В. В. Бибихина, таким образом, мысль не есть деятельность, стихия такой мысли - созерцание. Это верно, на наш взгляд, только по отношению к "бытийной" мысли - в хайдеггеровском смысле. Возможна, наверное, и третья посылающая стихия мысли. Можно предположить, что если неосознанно сложившаяся мысль имеет не бытийный и не деятельностный источник, то этот источник - бессознательное, в т. ч. юнговское архетипическое бессознательное. Речь, тогда, о созерцании форм бессознательного как специфически-внутреннего мира.
Валери П. Об искусстве. М., 1993. С. 295. (См., также: С. 319.)
См.: там же. С. 333.
Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.С. 266.