Считай звёзды

— Плохо себя чувствует.

Сверлю его взглядом, пальцами стуча по прозрачному стеклу стакана. Он проколется. Ты не так чист, Митчелл. Мама тормошит мои волосы:

— Ты уже поел? — радуется, думая, что у меня наконец возвращается аппетит. Вовсе нет, ты слишком наивна, мам.

Вновь подношу стакан к губам, делая глоток. Искоса смотрю на мужчину, улыбающегося женщине.

Мне. Он. Не. Нравится.

***

Бессонная ночь. Каждый шорох вызывал резкий подъем на кровати. Порой мне удается потеряться в голове, забыв, что нахожусь не в доме Шона, где приходилось быть начеку постоянно. Но и тут не успокоиться. Вся ночь в напряжении. Такое происходит довольно часто, просто не способен уснуть, расслабить мышцы, сознание. Дыхание не помогает в таких случаях. Лежу, пялюсь в потолок, прислушиваюсь ко всем звукам. И рой жужжащих в голове мыслей. Всё тяжелее и тяжелее. Больше. И под утро ты тупо моргаешь, не понимая, как вообще твой организм способен функционировать и продолжать деятельность.

Мешаю чай. Не кофе. И без него в глотке горько, сухо, хочется чего-то горячего, но не приносящего неприятное послевкусие. На кухне тихо, светло. Уже какой день солнце шпарит, как летом, а мне больше по душе прохлада, поэтому нет, сегодня я точно не выйду из дома. Нейтан названивает, телефон оставляю в комнате, чтобы не швырять его от злости в стену. Денег нет на новый, а постоянное давление со стороны упырей раздражает. Соглашусь, тишина в доме играет мне на руку. Сижу за столом, уставившись на кружку с чаем, и немного морщусь от ноющей боли, что преследует при каждой попытке вдохнуть немного глубже. Прижимаю ладонь к грудной клетке. Дышу. Терзает в районе сердца, но боль распространяется по всей грудной клетке, даже отдается в плече и в лопатках. Что за фигня?

Обычно мама советует пить что-то для сердца, но не похоже, чтобы болело именно оно. К слову, мать уже успела спуститься ко мне, спросив, почему я не в школе. «Не хочу», — таков был мой ответ. Без объяснений. Вообще поражен, что смог заставить язык двигаться. Было бы проще оставить его в молчаливом игнорировании, но из этого вытекло бы лишь больше проблем.

Слышу шаги. Тяжелые. Это не женщина, уж точно.

— Доброе утро, — Митчелл входит на кухню с неуложенными волосами. Шагает к столешнице, подняв руку к полкам, и берет баночку, видимо, с таблетками. Сверлю его спину. Удивительно, что мужчина не чувствует моего надзора, ведь тот так очевиден.

Уверен, он просто закрывает на мое поведение глаза. Митчелл высыпает в ладонь две капсулы. Для мамы? Ей опять нехорошо?

Но эта догадка отпадает. Он берет белую кружку с кроликом, наливая внутрь воды, после чего сжато улыбается мне, покидая помещение. Щурюсь, понятия не имея, что помогает мне проявить силу и встать со стула. Медленно направляюсь в коридор, прислушиваясь к шагам мужчины. Он в гостиной? Осторожно, боясь быть замеченным, подхожу к двери, немного надавив на её поверхность ладонью. Через щелку изучаю помещение. Никого? В смысле? Полностью открываю дверь, хмуро изучая гостиную комнату. Взгляд упирается на дверь возле шкафа с алкоголем. Точно, тут же есть своего рода погреб, верно? Мною движет лишь интерес и недоверие к этому человеку, как и к семье в целом, поэтому оглядываюсь, проходя в гостиную, и закрываю за собой дверь, еле слышимо приближаясь к двери. Осторожно касаюсь ручки, дернув на себя. И хмурюсь.

Заперто.

Моргаю, подняв глаза, и вновь оглядываю помещение, думая, что, скорее всего, ошибся, и тут есть какой-то другой выход, но нет. Уверен, что Митчелл направился туда. Зачем ему понадобилась кружка крольчихи? Может, там есть комната для больных? Что за зона карантина? Бред какой-то, изолятор чертов. Мне это совсем не нравится. Почему моя мать не видит всех этих странностей?

Не верю. Я не верю человеку, что запирает дверь. Точно ли там погреб? Может, он лжет? Без сомнений лжет. Я не позволю ему одурачить себя, как он делает это с мамой. Не закрою глаза, не потеряю внимание.

Отпускаю ручку двери, сжав губы.

Пиздец какой-то, а не семейка.

***

Холодает лишь к ночи. Причем, духота сменяется прохладой ближе к двум часам, а достаточно темноты немного расслабляет напряженные глаза, вот только уснуть это не помогает. Лежу на кровати, смотрю в потолок, слушая, как подол темных штор касается пола, пока ветер влетает внутрь помещения, самостоятельно перелистывая страницы открытого учебника, который положил утром для вида, чтобы мама думала, что я занимаюсь. Так и лежит. Шелестит страницами. Раздражает, но чувство злости немного ослабевает. Тишина этому способствует. Такая приятная, как ни странно, атмосфера. Успокаивает нервы, что не давали покоя на протяжении всего дня.

Не совру, сказав, что сейчас начинаю дремать.

Но повторюсь в который раз. Жизнь с разными придурками под крышей сделало меня параноиком, восприимчивым к любым звукам, порой даже слишком тихим.

И в данный момент я приоткрываю веки из-за доносящегося шума снизу. Черт, серьезно? У меня нет сил, чтобы нормально сердиться. Вроде вновь тихо, так что повторяю попытку уснуть.

И снова звон посуды.

Выдыхаю в потолок, резко присев, и ладонями тру лицо, без эмоций, без негатива, от которого дико устал, жду, пока шум затихнет. Этого не происходит, лишь поэтому слезаю с кровати, схватив с кресла кофту. Может, мама опять не спит? Она часто бродит по ночам из-за бессонницы. Именно в такие моменты мне удается побыть наедине с ней. Стоит воспользоваться. В последнее время мы мало сидим за столом вместе. Постоянно этот чертов… Нет, не впускай в голову. Тебе только удалось расслабиться и, вроде как, немного унять злость.

Надеваю кофту, выходя за порог комнаты в коридор, погруженный во мрак. Глаза давно привыкли к темноте, так что без проблем добираюсь до лестницы, спокойно спускаясь вниз, сунув замерзшие ладони в карманы штанов. Со стороны кухни скользят тусклые лучи света. Видимо, мама включила светильник над плитой, что расположен на вытяжке.

Не могу оценить уровень своего разочарования, когда открываю дверь, встречаясь взглядом вовсе не с родным человеком. Девушка с мешками под уставшими глазами недолго смотрит на меня, стоя у открытой дверцы морозилки. На носках. Пф, уже смешно. Решила котлеты пожарить? В той же «пижаме» с морковками. Молчу, продолжая стоять на месте, а крольчиха отворачивается, с тихим, но тяжелым выдохом. Берет из морозилки банку мороженого, после чего направляется к столу, прихватив чайную ложку. Садится. Сутулится, ничего не говорит, начав медленно кушать холодное. И это у неё такой способ выздороветь? Опять пускаю смешок, решая воспользоваться моментом. Не зря же спускался, всё равно скучно.

— Ого, тебя не видно несколько дней, а тут такая встреча, — делаю большой шаг на кухню, изучая спутанные локоны её волос. Не убирает с лица пряди, прилипающие к губам. Кушает мороженое, смотрит только в содержимое банки. На лице — ничего. Может, из-за болезни, но выглядит равнодушной, лишенной сил.

— Теперь понятно, чего тебя так разнесло, — встаю напротив, жду реакции. Крольчиха кушает, молчит, не поднимает глаз. Выражение полного опустошения. Ты свои эмоции в задницу запихнула?

Мне требуется немного вспышки, а ты сидишь с чертовой миной. Зря спускался?

Начинаю стучать пальцами по спинке стула, немного недовольно цокнув языком:

— Ты лжешь всем, что больна? Почему я…

— Это лучшее, что есть в моей жизни, — девушка внезапно говорит, причем всё без тех же нужных эмоций. Тыкает ложкой в мороженое, имеет в виду именно его, и поднимает больные от голода глаза на меня, будто всё это время она вообще не ела. Изгибаю брови, одну подняв выше, и усмехаюсь:

— Чё?

— Я люблю мороженое, — звучит хрипло. Крольчиха вздыхает, продолжив ковырять холодную сладость. Без энтузиазма, словно перед ней тазик мокрой земли. Замолкает. Смотрю на неё, сохраняя тишину, и вздыхаю, вынув из стакана на столе маленькую ложку. Отодвигаю стул, садясь напротив, и без разрешения тяну в центр мороженое, морщась: