Считай звёзды

Вдох. Выдох.

Приди в себя. Меня тошнит от этого дерьма, так что сейчас же отбрось неестественные для себя эмоции, Янг-Финчер! Или я…

Моргаю, широко распахнутыми глазами уставившись на свое отражение. На то, как мои короткие ноготки впиваются в пухлые щеки, оставляя красные следы, что приведет к сильному раздражению. Понятия не имею, что вызывает такую внутреннюю панику, но я буквально трясусь, пока открываю кран, умывая ледяной водой поврежденные участки лица.

Бред… Что за бред?

Вскидываю голову, руками опираясь на край раковины, и поддаюсь вперед, изучая красные линии на щеках. Нужно помазать кремом. Не замечаю, как тяжелеет дыхание, пока справляюсь с задачей, втирая нежную смесь в кожу. Должно помочь.

Заканчиваю, двинувшись к двери, и открываю её, встав на пороге ванной комнаты. Вижу отца, который идет с аптечкой в комнату, которая раньше принадлежала мне, но после того, как перебралась в кабинет мамы, там сделали ремонт. Зову её гостевой, ведь обычно там спят остановившиеся у нас родственники. Мужчина поднимает голову, здороваясь со мной, и заходит внутрь помещения, закрывая за собой дверь. Они уже вернулись из больницы? Пробыли там практически весь день. Но, что он забыл в гостевой комнате? Вряд ли там постеленно для Лиллиан, выходит… Они уговорили О’Брайена приехать сюда?

Нет, не думай. Абстрагируйся.

Шагаю по коридору, но значительно замедляюсь, прислушиваясь к голосам за дверью. Слышу, как взрослые что-то обсуждают. Иду дальше. Не мое дело.

На кухне принимаюсь за приготовление ужина. Не особо думаю над выбором «блюда», просто готовлю то, что приходит на ум, что займет не так много моего времени. Ни о чем не думаю. Вообще. Ни единой мысли, даже не испытываю волнения из-за того, что не выполнила домашнюю работу на завтрашний день. Только одно желание — дожить до выходных, чтобы заблокироваться дома, не выходить, не слушать людей, не пытаться участвовать в их разговорах. Думаю, это то, что мне действительно необходимо. После двух дней, проведенных в стенах дома, я точно приду в себя.

Раскладываю еду в тарелки, когда на кухню входит Лиллиан. Она мешкает, какое-то время молча наблюдая за моей работой, и я не поступаю так, как обычно: не заговариваю с ней первой. Не обращаю никакого внимания на длительное внимание со стороны женщины, и та наконец заговаривает:

— Пахнет вкусно.

— Спасибо, — я ненавижу готовить. Не удивлюсь, если именно это читается на моем лице.

— Дилан не будет кушать, — говорит тихо, потирая тонкие запястья рук. Спокойно воспринимаю её слова, хоть не желаю вовсе слышать «новости» из мира О’Брайена. Просто беру его тарелку, сунув на полку в холодильник, дверцу которого толкаю ногой, чтобы закрыть. Не смотрю на женщину. Она чувствует мое… Необычное настроение, поэтому спрашивает:

— Тяжелый день?

— Нет, — ложь. Их проблемы не касаются меня. Мои — их. Так и будем существовать. Каждый в своей вселенной. Уверена, скоро мне полегчает, и я вновь буду улыбаться каждому встречному и мило распивать чаи с Лиллиан, но, раз уж сейчас мне приходится быть «такой», то не буду отказывать себе в проявлении отрицательных чувств.

Вытираю руки о полотенце, закончив:

— Приятного аппетита, — нет, не грублю, просто спешу покинуть помещение, чтобы скорее лечь спать. Только восемь вечера. Плевать. Хочу отключиться.

Поднимаюсь на второй этаж, не замедляю шаг, когда холодным взглядом упираюсь в спину парню, который закрывает за собой дверь ванной комнаты.

Плевать. Не думай о его присутствии здесь. Игнорируй. Иди спать.

И я действую на автомате, запираясь в кабинете матери.

***

Вид вечернего неба расслабляет. Горячий пар, подымающийся с поверхности зеленого чая, греет кончик носа, приятно обволакивает ароматом трав. На кухне приглушен свет, форточка окна приоткрыта, чтобы впускать внутрь весенний ветер с запахом хвои. Птицы поют тише, готовятся к приходу ночи, когда просыпаются хищники. Где-то на соседнем дворе в высокой траве начинают верещать сверчки и кузнечики. Часы показывают далеко за десять, но не спешу идти спать, ведь завтра нет нужды в раннем подъеме.

Верно, сегодня вечер пятницы. И я ждала его вечность.

Ждала возможности натянуть мягкие штаны с морковками и удобную майку с мордочкой кролика, чтобы следующие два дня не снимать. Ждала позволения распустить волосы и ничего с ними не делать, оставив локоны такими же спутанными и неопрятными до утра понедельника.

Целая неделя борьбы с собой. Неделя, полная терпения и наигранных улыбок. Она позади, и сейчас мне хорошо, так как дома тихо. Никто не стоит над душой, не раздражает своим присутствием, не нарушает мой покой и не пытается протиснуться в зону комфорта. Я одна. На кухне. И это физическое одиночество — одно из самых потрясающих ощущений, которое мне приходилось испытывать. Конечно, нежелательно привыкать к подобному и делать из этого норму для себя, но раз в неделю ведь можно, так? Можно побыть эгоистичной и направлять все эмоции исключительно в свой организм, наполняя его до краев, затем делать глоток чая — и выдыхать всё собранное внутри, чтобы освободить место для следующей рабочей недели.

Взрослые уехали еще днем на сдачу работ, думаю, они сейчас так же довольствуются компанией друг друга в ресторане. Вот и славно. Ничего не нужно готовить. Только я и чай.

И О’Брайен. Вот только о нем не то чтобы не думаю, а вовсе успеваю забыть, ведь не пересекаюсь с парнем всю неделю, да и в школу он не ходит. Сомневаюсь, что он покидает комнату чаще двух раз в день, и то выходит только в ванную утром, когда я уже в школе, и поздно вечером, пока вижу второй сон подряд.

Короче говоря, не пересекаюсь. Его будто нет. Если дальше пойдет так же, то, думаю, вовсе перестану припоминать о нем.

Телефон издает тихую вибрацию, поэтому открываю веки, взглянув на экран. Сообщение от Агнесс. Переживает, почему отказываюсь ехать с ними на выходные в лес с палаткой. Она не понимает моего простого «нежелания», а процесс объяснения выматывает. Позже отвечу. Дайте насладиться тишиной.

Чай остывает медленно. Почти не пью его, делаю мелкие глотки, согревая грудную клетку. Приходится встать, чтобы добавить кипятка, так что подхожу к плите, взяв чайник, и поворачиваюсь обратно к столу, начав заполнять белую кружку с кроликом до краев. В голове играет до мурашек знакомая мелодия, которую вчера смогла наиграть на пианино. Кажется, именно её мама пела мне в детстве. Приятно окунаться в воспоминания с помощью музыки. А еще приятнее, когда никто не врывается к тебе в комнату, с просьбой перестать мучить инструмент. Отца на тот момент не было дома.

Смешиваю ложкой остывший чай со дна с кипятком и хочу развернуться, чтобы поставить чайник обратно, но мое расслабленное сознание совсем не подготовлено к не самому ожидаемому. Взгляд внезапно натыкается на Дилана, стоящего молча на пороге кухни, грубо говоря, в прихожей темно, здесь у меня полумрак, я уверена, что никого вокруг нет — и вот тебе, черт возьми! Внезапное херово явление!

Вырывается ругательство, чуть не роняю чайник, но от колебания предмета в руках немного кипятка льется на паркет. Хотя бы ноги целы.

— Боже, ты бы хоть признаки жизни подал, придурок, — не повышаю голос, но звучит грубо, с давлением. Даже сердце в груди начинает скакать, словно бешеная кобыла. Вот тебе и релакс, Райли.

Тяжело выдыхаю, переминаясь с ноги на ногу, от легкой дрожи, появившейся в коленях из-за испуга. Да, мои эмоции — на поверхности.

О’Брайен хмуро смотрит на меня, молчит, не двигается, будто еще привыкает к мысли, что я нарушаю его комфорт. Да, именно такое у него выражение лица. Это не он нарушитель. А я. Мило.

Но, даже испытывая нечто отрицательное, я всё равно цепляю своим вниманием бинты, фиксирующие его оба запястья, что выглядывают из-под рукавов довольно большой кофты. Без желания поднимаю глаза выше, будто случайно изучая ссадину на подбородке и разбитую верхнюю губу. И уже совсем «не нарочно» подмечаю впалые щеки и слишком яркие пятна на коже шеи, словно… Отпечатки пальцев.