Страница 8 из 18
Прошло некоторое время, и вся Россия была потрясена событием: 1 марта 1881 года убит был император Александр II-й...
В нашем городке - в переполненной молящимися православной церкви, в русских семьях, в нашем доме люди плакали. Как отнеслось к событию польское население, я тогда оценить не мог. Помню только, что в течение нескольких дней город был погружен в жуткую тишину и пустоту. По распоряжению растерявшегося местного начальства, в полуопустевшем городе ездили конные уланские патрули, и лязг конских копыт, в особенности ночью, усиливал тревожное настроение, которое можно передать словами польского поэта:
Тихо вшендзе, глухо вшендзе.
Цо то бэндзе, цо то бэндзе...
(Тихо всюду, глухо всюду. Что то будет, что то будет...)
ШКОЛА
Учить меня стали рано. Когда мне исполнилось четыре года, к именинам отца мать подготовила ему {37} подарок: втихомолку выучила меня русской грамоте. Я был торжественно подведен к отцу, развернул книжку и стал ему читать.
- Врешь, брат, ты это наизусть. А ну-ка прочти вот здесь...
Прочел. Радость была большая. Словно два именинника в доме.
Когда переехали из деревни в город, отдали меня в "немецкую" городскую школу. В немецкую потому, что помещалась она насупротив нашего дома, а до нормальной было далеко. Впрочем, немецкой называлась она только ввиду того, что сверх обыкновенной программы там преподавался немецкий язык. Между прочим, начальной школы с польским языком не было...
Помянуть нечем. Вот только разве "чудо" одно... Оставил меня раз учитель за какую-то провинность после уроков на час в классе. Очень неприятно: дома будут пилить полчаса, что гораздо хуже всякого наказания. Стал я перед училищной иконой на колени и давай молиться Богу:
- Боженька, дай, чтобы меня отпустили домой!..
Только что я встал, открывается дверь, входит учитель и говорит:
- Деникин Антон, можешь идти домой.
Я был потрясен тогда. Этот эпизод укрепил мое детское верование. Но... да простится мой скепсис - теперь я думаю, что учитель случайно подглядел в окно (одноэтажное здание), увидел картину кающегося грешника и оттого смиловался. Ибо не раз потом, когда я вновь впадал в греховность, и мне грозило дома наказание, я молил Бога:
{38} - Господи, дай, чтобы меня лучше посекли - только не очень больно - но не пилили!
Однако, почти никогда моя молитва не была услышана: не секли, а пилили.
Два следующих года я учился в начальной школе, а в 1882 году, в возрасте 9 лет и 8 месяцев, выдержал экзамен в 1-й класс Влоцлавского реального училища.
Дома - большая радость. Я чувствовал себя героем дня. Надел форменную фуражку с таким приблизительно чувством, как впоследствии первые офицерские погоны. Был поведен родителями в первый раз в жизни в кондитерскую и угощен шоколадом и пирожными.
Учился я первое время отлично. Но, будучи во втором классе, заболел оспой, потом скарлатиной со всякими осложнениями. Лежал в жару и в бреду. Лечивший меня старичок, бригадный врач, зашел раз, посмотрел, перекрестил меня и, ни слова не сказав родителям, вышел. Родители - в отчаянии. Бросились к городскому врачу. Тот вскоре поднял меня на ноги.
Несколько месяцев учения было пропущено, от товарищей отстал. Особенно по математике, которая считалась главным предметом в реальном училище. С грехом пополам перевалил через 3 и 4 классы, а в
5-м застрял окончательно: в среднем за год получил по каждому из трех основных математических предметов по 21/2 (по пятибалльной системе). Обыкновенно, педагогический совет прибавлял в таких случаях половинку, директор Левшин настаивал на прибавке, но учитель математики Епифанов категорически воспротивился:
- Для его же пользы.
{39} Я не был допущен к переводному экзамену и оставлен в 5-м классе на второй год.
Большой удар по моему самолюбию. Не знал - куда деваться от стыда. Мать, видя мои мучения, сочинила для знакомых басню о том, что я оставлен в классе "по молодости лет". Знакомые сочувственно кивали головой, но, конечно, никто не верил.
То лето я провел в качестве репетитора в деревне. Работы с моими учениками было немного, и все свободное время я посвятил изучению математики. Имел терпение проштудировать три учебника (алгебры, геометрии и тригонометрии) от доски до доски и даже перерешил почти все помещенные в них задачи. Труд колоссальный. Вначале дело шло туговато, но, мало-помалу, "математическое сознание" прояснялось, я начинал входить во вкус дела; удачное решение какой-нибудь трудной задачи доставляло мне истинную радость. Словом, к концу лета я с юношеским задором сказал себе:
- Ну, Епифаша, теперь поборемся!
Учитель Епифанов был влюблен в свою математику и всех не знающих ее считал дураками. В классе он находил всегда двух-трех учеников, особенно способных к математике, с ними он занимался особо, становясь совсем на товарищескую ногу. Класс дал им прозвание "пифагоров". "Пифагоры" были на привилегированном положении: получали круглую пятерку в четверть, никогда не "вызывались к доске" и иногда только, когда Епифанов чувствовал, что класс плохо понимает его объяснения, приглашал кого-нибудь из "пифагоров" повторить. Выходило иногда понятнее, чем у него... Во время заданной классной задачи "пифагоры" усаживались отдельно, и Епифанов предлагал им задачу много труднее или делился {40} с ними новинками из последнего "Математического Журнала".
Класс относился к "пифагорам" с признанием и не раз пользовался их помощью.
Первая классная задача после каникул - совершенно пустяковая... Решаю в 10 минут и подаю. Прислушиваюсь, что говорится за пифагоровской скамьей:
- В прошлом номере "Математического Журнала" предложена была задача: "определить среднее арифметическое всех хорд круга". А в последнем номере значится, что решения не прислано. Не хотите ли попробовать...
"Пифагоры" взялись за решение, но не осилили. Я тоже заинтересовался задачей. Мысль заработала... Неужели!? ... Красный от волнения, слегка дрожавшими руками я подал лист Епифанову.
- Кажется, я решил...
(Ответ: среднее арифметическое всех хорд круга = ?r/2)