Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 30



Каюсь, что и меня как критика долгое время смущал шумный успех его прозаических вещей. Мне казалось – ну что же писать о человеке, у которого и так всё великолепно складывается, когда столько талантливой, но трудно пробивающейся к читателю молодёжи? С другой стороны, эта некая чванливость нашей литературной элиты, думается, проистекает из недоверия к эстетическим вкусам широкого читателя, почти кастовой привычки узурпировать право окончательной оценки, и если эта оценка расходится с мнением читателей, как бы много их ни было, то, по мнению касты, тем хуже для самого читателя.

Хорошо ли, плохо, но я не придерживаюсь этого кастового принципа, и для меня всегда было важно, как читают писателей. И если читают много и взахлёб, то почему? И кто виноват в этом «безобразии» – автор или публика?

Не так давно я попал на творческий вечер Юрия Полякова. Шёл я на него с долей скепсиса – кто сегодня ходит на встречи с современными писателями? Даже самые громкие имена собирают полузалы. Но меня ждал сюрприз. Большой зал в ЦДЛ

был набит битком. С живейшим интересом внимали люди тому, что говорил со сцены писатель Поляков, а поскольку я заглянул в этот зал перед окончанием встречи, обмануться в настроении публики было невозможно. Более тысячи экземпляров книжки Юрия Полякова были буквально расхватаны в считаные минуты перед самим вечером. Ничего не скажешь, это впечатляло. А если учесть, что книжный голод фактически кончился, если вспомнить, какое великолепное созвездие писательских имён стало за последние шесть лет доступно практически любому, если вспомнить, как затоварен нынче книжный рынок… Короче говоря, окончательно вызрело желание понять причину столь явного читательского успеха Юрия Полякова, понять, за что любит и ценит публика этого автора, в тридцать семь лет выпустившего двухтомник своих избранных произведений – кстати, тоже своеобразный феномен в нашей литературе. Итак, в путь…

Юрий Поляков – интеллигент в первом поколении, хотя, зная его сегодняшнего, в это трудно поверить. Кажется, этот человек стремительно сделал сам себя, не в первый раз подтверждая ту истину, что талантливый русский, если он не лежит на печке, а имеет вкус к работе, способен на огромные рывки в своём развитии.

Юрий Михайлович родился в 1954 году в Москве в семье рабочих и до шестнадцати лет имел возможность вникать во все многообразные радости заводского общежития. Думаю, этот факт в его биографии оказал мощное влияние на последующую творческую жизнь. Кто прошёл через коммунальный рай, тот по себе знает, что уж чему-чему, а умению постоять за себя он учит. Жизнестойкость и врождённая наблюдательность, напитанная богатыми впечатлениями бытового коммунизма, – это уже кое-какая оснастка для предстоящих литературных заплывов.

Писательство, как известно, дело одинокое. Пока сидишь за письменным столом. Но когда готовая рукопись уже в руках… Я не знаю, с чем можно сравнить энергию, которая подчас требуется автору для того, чтобы удачно пристроить своё новорождённое дитя. Кстати сказать, энергия эта требовалась и Пушкину, и Гоголю, и Некрасову, но беда, если, кроме такой энергии, у автора почти ничего за душой и нет. Тогда вместо писателя на литературном небосклоне появляется пуленепробиваемый штурмовик. Иногда целые эскадрильи «штурмовиков» поднимаются из провинции и летят бомбить столицу с ее многочисленными журналами и издательствами. А если серьёзно, то даже и у талантливых провинциалов, непременно решивших завоевать столицу, вырабатываются некие психологические комплексы, не самым благотворным образом влияющие на их непосредственное творчество. Отрываясь от корней, питавших их талант, они, даже и добившись поначалу известного успеха, зачастую теряют себя, без остатка перевариваясь в стальном желудке беспощадного мегаполиса.

У Юрия Полякова вышло иначе. Юный отпрыск из среды гегемонов в стране гегемонии не штурмовал столицу и не вступал ни внутренне, ни внешне в противоречие с породившей его классовой структурой. Искренне впитывая всё лучшее в этой среде и аккумулируя нарастающее поэтическое волнение, он естественно прорастал через неё в среду иную, явно и тайно вожделенную всегда, при любых социальных укладах. Духовный рост так же необходим и нормален, как и физический.

Ну давайте переберём цепочку фактов из его биографии. Школа, филологический факультет педагогического института им. Крупской, работа учителем литературы в школе, армия, райком комсомола, журналистика – от корреспондента до главного редактора в газете «Московский литератор» (с 1979 по 1986 гг.). И дальше – так называемые «вольные хлеба».



А параллельно? Общественная работа в институте, первые публикации в прессе, ещё в студенчестве, комсомольская работа – секретарь комсомола Московской писательской организации. Первые книги – в 1980-м выходит сборник стихов «Время прибытия», и сразу – премия им. М. Горького за лучшую первую книгу. В 1981 году вторая книга стихов «Разговор с другом» и членство в Союзе писателей СССР. В этом же знаменательном году, без отрыва от работы в газете, защитил кандидатскую диссертацию о фронтовой поэзии (напомню – кандидату наук двадцать семь лет). Ещё книги – в 1983 году литературоведческая «Между двумя морями» и в 1985 году – сборник стихов «История любви». И ещё литературные премии – им. В. Маяковского, премия Московского комсомола, всесоюзная премия Ленинского комсомола. Избирается секретарём Союза писателей РСФСР, кандидатом в члены ЦК ВЛКСМ. И наконец – знаменитые повести: «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Апофегей», вошедшие, между прочим, в школьные программы по литературе, а также «Парижская любовь Кости Гуманкова».

Успех громкий и ошеломительный. Но есть и ещё один ряд, самый важный, как мне кажется, многое объясняющий в этом феномене Юрия Полякова.

Теперь, внимательно прочитав его, я уже не нахожу его успех неожиданным. Более того, я уверен, что он логичен и закономерен. Почему?

Как уже говорилось, он не вступал в противоречие и конфликт с системой, его породившей. Наоборот, Поляков искренне искал в ней своё сыновье место. Как и большинство из нас в своё время, он простодушно поверил в святость и незыблемость идейно-нравственных координат, так активно и торжественно внедрявшихся в наше сознание всеми доступными государству средствами. Зачем сегодня отрекаться от светлой и чистой, романтической веры нашей юности! Да, мы верили в особую миссию нашей страны, мы верили, что строим подлинно справедливое общество. И сегодня, зная историческую подкладку этой веры, у меня всё равно не повернётся язык назвать эту веру слепым идиотизмом тёмных фанатов!

Наверное, из этой веры источался и комсомольский пыл Юрия Полякова, и ясный, естественный патриотизм его первых стихов, и взволнованная, сыновья благодарность к фронтовому поколению, к которому он, не знавший войны солдат, относился, судя по его стихам (а позже по диссертации о фронтовом поэте Георгии Суворове, погибшем в 1944 году), – с глубочайшим почтением. Поляков абсолютно и искренне вписывался в систему, и система не преминула приласкать своего «хорошего парнишку».

Но вот ведь парадокс – чем теснее и крепче она его обнимала, осыпая премиями, лауреатствами, публикациями, должностями, тем вернее подводила к отрезвлению. Вспомним – этот молодой человек, пробивавший себе жизненную тропу от порога рабочего общежития, входил в неё не со стороны, не с мясистой руки могущественного папаши, он прорастал, продирался через неё в её тесном чреве, барахтаясь в главных её артериях. От рождения наделённый талантом острой и умной наблюдательности, он весьма быстро – к чести его – понял, что тот огонь романтического доверия, который связывал с парадным обликом этой системы, и подлинная, нутряная жизнь системы – страшно далеки друг от друга. И, как водится, чем искреннее и сильнее первое чувство, тем стремительнее разочарование.

Да, не случайно система испокон века подозрительно косится на писателей. Сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит. Осыпь ты его наградами или спрячь под нары, а он, глядишь, высмеет тебя же за свои лавры или подаст голос из-под нар, да на весь мир! Куда спрячешь талант и чем его купишь, если этот талант – глаза, зрение, видящее и проникающее всюду духовное око. Достоевский вернулся с каторги с «Записками из мёртвого дома», Солженицын – с романом «В круге первом». Система и боится писателя, и не может без него. Но даже и прикормленные, верно ей служившие, мстили ей правдой в посмертно оставленных, покаянно-искупающих дневниках и воспоминаниях.