Вне имён

- Кто такие "нацпредатели"?

- В нашей несчастной стране так называются политические. Те, кто против пропаганды шовинизма, вранья, строительства тюрем и уничтожения культуры, - ну, в общем, борются со всеми проявлениями "системы", представляющей из себя сращение бандитской и государственной структуры. Против того, что уничтожает в хлам всё живое.

- А что случилось потом с Иваном Борисовым?

- Он был отправлен в ссылку. Его жена участвовала в организации побега, ему удалось бежать. Они долго скрывались, но в конце концов, их раскрыли. И, при попытке побега через границу, схватили. Борисов был расстрелян. А его жена была определена на пожизненное. У неё был новорожденный ребенок, но его забрали у Анны и "определили на казенное воспитание", как это было сформулировано. Его следы теряются. Анна была освобождена через два года, покинула Московию и стала ведущим блоггером. Писала в сети, что ей на постоянные запросы ничего не ответили о судьбе сына. Она не смогла найти о нем никакой информации, не знает, жив ли он. В общем, о её сыне, - и тут Виталик проницательно посмотрел на Лиса, - и мы не знаем ничего. Даже, раздобыв некоторые секретные архивные документы. Итак, вернемся к тебе... Ты расскажешь мне, кто ты есть, чем занимаешься?

Лис внезапно обхватил голову руками, ощутив сильную боль. На глаза внезапно навернулись слезы.

- Я понимаю, - спокойно сказал Виталик. - Сказать правду ты не можешь. А лгать - тоже: здесь стоит фильтр. Мучаешься, да?

Лис вдруг поднялся, выхватил нож... В один миг его лицо исказилось яростью. Виталик побелел, и, вскочив с кресла, попятился к дверям. Но там быстро принял боевую стойку, и приготовился к защите.

Но Лис... Переложив нож в левую руку, быстро полоснул по ладони правой. Там, как он знал, был зашит его личный индикатор.

Кровь брызнула фонтаном, орошая компьютерную клавиатуру. Лис вставил нож в разрез и, поковыряв в ране, наконец, нащупал металлическую пластину. Потом поднес руку ко рту и зубами выдрал эту пластину из собственной плоти. Сплюнув "железку" на пол, он окровавленными губами проговорил:

- Мне... всю жизнь... врали... что я... родился... в тюрьме. Сын бандита и..., - Лис, побелев, завалился набок, но руки Виталика, подоспевшего вовремя, не дали парню упасть.

Потом Виталик снял с себя рубашку и, порвав её на полосы, быстро заткнул, и, как мог, перевязал ими рану.

Затем достал плейерфон и набрал номер, которым пользовался крайне редко.

- Приезжайте. Срочно, - только и сказал он. - У нас раненый.

- Вы не поверите мне, - Лис приоткрыл глаза и произнес слабо, почти теряя сознание. - Но... Николай - это не Николай вовсе. Они... Его подменили. Его сознание, личность. Чертовщина в этом какая-то...

- Кто?

- Бандиты. Я на них работал. С детства. И, если за вами стоит что-то важное - оппозиция, политика, сопротивление... То он обязательно предаст. Слышите?

- Да.

- Верите мне? Ведь я умираю. И - зачем умирающему врать?

- Я верю тебе. Держись, парень! Сейчас... Приедут врачи.

- Не стоило их вызывать. Они лишь ускорят мою смерть. Таких, как я - убивают. Если вынуть "фишку" из руки - смерть будет мучительной. Так говорят. И я знаю, что...

- Не верь! Они ведь врали тебе, всегда. Приедут не обычные медики. Они тебя спасут. И не выдадут. Зло побеждает добро, - сказал Виталик.

- Зло побеждает добро, - кисло усмехнулся Лис. - Но... В этой фразе по-русски нет определенности... Кто и кого побеждает, - и он потерял сознание. Боль сковала его. Так была устроена та самая "фишка", что его теперь парализовало. Яд проник в его кровь.

"Ну, хоть в этом... Они меня всё ж не обманули", - только и успел он подумать, проваливаясь в небытиё.

Глава 8. Бегство от теней.

"Почему я тайно читаю эту тетрадь? - задавалась вопросом Фанни. - Он... Выкинул её в мусорный контейнер... А я... Что я хочу найти в ней? Какую тайну? Ту, что раз спасла Поэта... от него самого? Увы... Ставшего на Путь, его всё равно убили. Нас убивают. За то, что мы - живые. Ещё имеем смелость жить, думать, писать. Всё равно, о чем, какого жанра и качества. И думаем всё равно иначе, чем они. Неправильно, непредсказуемо. Слишком лично, слишком эмоционально...

А сопротивляться им сильнее, мы уже порой не можем. Для них мы, по существу, незримы и безопасны. Они проходят сквозь нас, заползают в наши души.

Но... Ещё, они охотятся на нас. И так ли безопасны для них наши мысли? Если они нас... Убивают. Идет война. Страшная война сознания человеческого и античеловеческого, несомненно, так же сущего здесь, на Земле", - и Фанни, отбросив раздумья, всё же приоткрыла уже знакомую ей тетрадь.

На этот раз, ей попалась не сказка и не легенда. Названия у отрывка тоже не было. "Начало повести? Должно быть, так", - подумала она.

Таганрог, март 1919 года.

Я случайно оказался в этом страшном городе, покинув Петербург. Уехал на Юг, чтобы примкнуть к отрядам Деникина. В этом городе у меня были друзья, с которыми я вместе учился.

Но их не оказалось по тому адресу, что они мне когда-то дали: должно быть, выехали. Надеюсь, успели эмигрировать... Я снял комнату, и уже более месяца прячусь здесь, как затравленный зверь, стараясь как можно реже появляться на улицах города...

Я видел, как забрали на допрос молодого юнкера, совсем мальчика, с соседней улицы, когда целые дни и ночи по городу производились повальные обыски. Они ищут везде, где только могут, ищут контрреволюционеров... И при этом грабят, насилуют, убивают. Всех, кто попадает под руку. Не щадя раненых и больных, и даже детей малых... Врываются в лазареты и, найдя там раненого офицера, выволакивают его на улицу. И часто, тут же расстреливают.

Я видел, как расстреливали на улицах юнкеров...

Они совсем озверели. Открыли охоту. Эти звери... Своими глазами я видел, как один из большевиков догнал у полотна железной дороги раненного в ногу офицера, ударом приклада сбил его с ног... И начал топтать молодого парня ногами, а когда тот перестал двигаться, то помочился ему прямо в лицо... Я видел всё, прячась за старым вагоном... Я видел, как толпа, стая этих выродков, стервятников, с гоготом и шумом последовала дальше. И... ничего не мог сделать. Я не успевал подбежать, попытаться отбить того человека...

Я слышал, что власть в Таганроге отныне, с двадцатого января сего года, принадлежала большевикам. Все они - бывшие уголовники, преступники и убийцы. Военный комиссар города - Иван Родионов, помощник его - Роман Гончаров, в прошлом - грабители, осужденные за свои неправедные дела; комиссар по морским делам - Кануников, бывший повар, ссылавшийся на каторгу за убийство; начальник контрразведки - Иван Верстак, вор; начальник всех красноармейцев города - Игнат Сигида, осужденный за грабеж...

Теперь наши прятались, пытаясь уйти огородами. В туалетах, на складах, в подвалах... Зачастую, уходили, покидая дома, чтобы не подставлять под пулю квартиросъемщиков или родных... Я тоже сегодня покинул тихую, небольшую комнату. Кто-то, похоже, донес, и я увидел в окно, что к нам шли с обыском. Успел черной лестницей выйти, перебраться на соседнюю улицу через забор и уйти дворами.

По городу ползли страшные слухи. О том, что на металлургическом заводе красногвардейцы бросили в пылающую доменную печь с полсотни юнкеров и офицеров... О том, что около металлургического, Балтийского и кожевенного завода расстреливали массово, без суда и следствия, арестовывая лишь по подозрению или доносу. И тела, зверски растерзанные, опознать было невозможно. Трупы никто не убирал; и они подолгу валялись на улицах, на местах расстрела. И родственникам не позволяли забирать тела родных людей, но оставляли их на съедение собакам.