Синие берега

- Тверже, тверже ступай, - сказал Андрей. - В наших обстоятельствах ноги должны быть ногами.

В темноте Мария не видела лица Андрея, но почувствовала, что он улыбался.

- Совсем, знаешь, спать не хочется, - с ноткой удивления проронила она.

- А мне всегда хочется, - подчеркнуто сказал Андрей. - Кажется, единственно, что не может надоесть, это - спать.

- Слишком утомляешься, - сочувственно, со вздохом произнесла Мария. Но ты редко выглядишь очень, очень усталым. Правда...

- У меня нет права на это. Одно дело отвечать за самого себя, другое дело - рота.

- Андрей. Жизнь несправедлива. Вот смотрю на тебя и думаю: нельзя же на такого молодого возложить столько. Ты старше меня на четыре года всего, а я не смогла б того, что ты...

- Четыре года все-таки что-то значат. Но и ты смогла б. Совсем недавно я тоже не предполагал, чего могу. Могу вот жить под пулями, видеть смерть товарищей могу, и сам умереть смогу... И - ничего. - Голос Андрея звучал уже хрипло, что-то в нем изменилось, и Мария молчала. Андрей тоже молчал. Потом, как бы вспомнив, что не досказал: - Видишь ли, теперь во мне умение многих. Я вобрал в себя и готовность ко всему и мужество тех, кого с нами уже нет. Они были хорошие, крепкие люди. Даже те из них, кого я распекал. Их опыт стал моим опытом. Как мои беды и моя твердость послужат другим. Ни в чем не надо обманываться, понимаешь? Тогда чувствуешь себя сильнее. Ну вот, опять споткнулась. Что это ты, Мария?

- Я не споткнулась. Подумалось что-то, и сбилась с ноги.

- Что ж тебе подумалось?

- Я ухвачусь за твою руку, Андрей. Когда темно, боюсь быть одна, жалобно сказала Мария.

- Цепляйся. Что ж тебе подумалось?

- Ты сказал: не надо обманываться. Мне и подумалось: в нашем положении обязательно рассчитываешь на что-нибудь спасительное, надеешься на что-нибудь. Надежда, понимаешь, нужна, пусть даже маленькая, как непогасший уголек. Вот на плоту, знаешь, я очень, очень надеялась. Сама не знаю на что. На судьбу. На тебя. И видишь же, помогло... А иначе не выдержать, ведь так, Андрей?

- Надежда - да. Если она не иллюзия.

- Ой, Андрей... Я совсем девчонка, мне и не разобраться, где надежда, а где иллюзия. Мне лишь бы на чем-то успокоиться.

- И правда, девчонка.

- Но мне не это подумалось. Мне другое подумалось.

- Да?

Андрей услышал шорох. Шагнул вперед, прикрыв спиной Марию.

- Кто?

- Да я, товарищ лейтенант, - сонный хрип Валерика. - Перепугали вы меня. Холодно стало, проснулся. Смотрю, вас нет. Что это вы, товарищ лейтенант? Не спите нисколько.

- Давай, Валерик, втроем и будем в охранении.

Валерик слышно шмыгнул носом и двинулся позади Андрея и Марии.

- Да? - повторил Андрей.

Мария не отвечала.

- Да? - еще раз произнес Андрей.

- Не сердись. Не то подумалось мне, о чем сказала, другое подумалось. У меня, Андрейка, не надежда и не иллюзия. У меня - ты. И ты - вот он, коснулась пальцами его лица.

Андрей почувствовал, ее прохладные пальцы дрожали. Хотелось, чтоб она не отнимала их. И она, показалось, долго не отнимала.

Он удивлялся: три дня назад, точнее, той ночью перед переправой, всего этого не было и быть не могло в его суровом и жестоком мире. И вдруг - вот оно! Даже остановился, подумав это. Он слышал голос Марии, шаги ее, что-то в нем возникало, уже возникло, что-то такое сильное, радостно-неодолимое.

Мария окликнула его?

- Андрей... - услышал он.

- Да?

Мария молчала. Теперь, поняла она, что не одна со своими мыслями, желаньями, со своей несложной девичьей свободой. Что-то кончилось и начиналось другое, в чем разобраться еще не могла, хоть неясно, потаенно от себя самой ждала этого и знала, что это наступит, когда-нибудь придет и все изменит в ее судьбе. "Это пришло?" - обрадованно испугалась она. Она поправила берет на голове, слишком большой. И подумала о девушке, которая носила его раньше, об убитой медсестре Тоне.

- Андрей...

- Да? Говори же...

Мария продолжала молчать.

Может быть, девушка просто верила: несмотря ни на что, он выведет ее из окружения, она вернется домой, - подумалось Андрею. - И благодарно будет вспоминать своего спасителя, лейтенанта, пока не выйдет замуж. Вспомнит, как тяжело было ей в этом сентябре. И эту ночь у сторожки вспомнит. И как в болоте потерялась. И переправу. Переправу обязательно. И все остальное, конечно.

- Выберемся если, - сказал он, - тогда будут чего-нибудь стоить и твоя надежда, и иллюзия твоя. И я тоже.

Оказывается, к присутствию женщины нужно привыкнуть. Если, конечно, это не просто так... А Мария - не "просто так", - понял он окончательно. И это плохо. Очень плохо. Он должен быть весь в войне. Тут сердцу делать нечего.

- Андрей, я не обманываюсь в тебе? Ведь не обманываюсь? - Она не ждала ответа, подумала, что ответить нелегко, и не нужно отвечать.

Андрей вслушивался в ее голос, в ее слова, которые ничего общего не имели ни со сторожкой, в которой спали бойцы, ни с тем, что еще предстояло этой ночью. Он должен быть весь в войне, подумалось снова. Но девушка тоже война, она делит с ротой все тяготы. И хорошо, что она с ним. Очень хорошо. Сердце дрогнуло от этой мысли: что-то теплое входило в его тяжелую жизнь. Это было началом чего-то нужного, - говорил он себе, - и даст силы преодолеть еще более трудное, чем то, что было до сих пор. Она уйдет, Мария, она уйдет, конечно. Но все равно, он уже не будет один...

Он остановился, будто всматривался во что-то. Холодная ночь. Опасная ночь. Полная неопределенности ночь. Прекрасная ночь.

- Валерик, подымай всех...

3

Лесом, лесом шли, как объяснял усач дорогу. "Дорогу? - усмехнулся Андрей. - Дорогу куда?.." Почему он решил, что идет именно туда, где соединится с частью Красной Армии? "Рама" подсказала? Но ни одного выстрела не слышал он, пока рота шла в этом направлении. Он покачал головой. - Правда, то тут, то там натыкались они на следы боев. Как знать, может, тоже придется ввязаться в бой и какое-нибудь другое подразделение остановится возле них, убитых, среди оружия, касок, котелков...

Все еще было темно.

Андрей услышал сердитый бас Пилипенко.

- Не жрамши сколько, - напоминал он кому-то. Тот, к кому обращался, молчал. - В брюхе пусто, как в фляжке, из которой выдули самогон... И не наврал рыжий Данило: харч поминай как звали. Каши бы!..

- Какой? - насмешливо подал другой голос. "Петрусь Бульба, - узнал его Андрей. - С Бульбой, значит, говорит".

- Какой? Какой хотишь! Пшенной, или гречневой, или рисовой, овсяной. Перловой. Кукурузной. Манной. Все равно, Хоч из опилок!..

Андрей тоже почувствовал необоримое желание есть. "И правда, хоть из опилок, но каши бы..." И забыл, подумалось, как пахнет хлеб. А у хлеба запах, а вот какой - забыл. И он стал думать о белых булках, ржаных кирпичиках, и представлял их себе, вкусные, божественные.

"Где ж речка, и мост, и водянка, о которых говорил усач, - тревожился Андрей. - Повернули же от сторожки точно на восток. Не наврал усач? До сторожки все было так..."

Попали в такую гущину, что продвигаться стало невозможно.

- Держаться кучно! - то и дело напоминал Андрей невидимым бойцам. Не отставать! Затеряется кто, пропал...

А ночь, как замороженная, не клонилась к рассвету. Должна же когда-нибудь кончиться тьма, как кончается лес, как кончается поле и начинается что-то другое!

- Семен, ты где?

- Тут, - отозвался Семен. Он был в нескольких шагах от Андрея.

- Помаленьку, а надо пробираться, а? Нельзя застревать.

- Перекличку бы!

- Да, - согласился Андрей.

Никто не отстал. Саша и Мария откликнулись вместе. "Вот и хорошо, подумал Андрей. - Парень последит, чтоб не отбилась".

Они шли сквозь голубоватую темноту, Саша и Мария, почти касаясь плечами.

- Ты совсем отвернулась от меня, - упавшим голосом сказал Саша.