Страница 4 из 113
- Все! Выкатывайсь! - Старик-вагоновожатый с растрепанной бородой высаживал пассажиров. - А я поворачиваю, обратно, в тыл, - пробовал шутить. - Давай, давай, - понукал он женщин, - дальше не поеду.
Дальше и ехать было нельзя - метров через четыреста рельсы разъединены воронкой и по ту сторону воронки уже не блестели и покрылись тусклым налетом, какой появляется, когда нет по ним движения. На рельсах понуро стоял смятый трамвайный вагон.
Люди молча шли вдоль улицы по мостовой, мимо дома без крыши, с одной стеной. Слева лежала поваленная круглая тумба, на которой наклеены театральные афиши, и из-под нее, сбоку, виднелось улыбающееся лицо красивой женщины, как бы говорившее, что ей совсем не больно под тяжестью тумбы.
Потом появились противотанковые железные "ежи", бетонные надолбы. Пробирались проходным двором, уткнулись в полуобваленную стену. Стена мешала двигаться напрямик, пришлось обогнуть развалину. Ступали по осколкам стекла, посуды, по обломкам разбитой мебели, и под ногами отдавались скрип и треск. Шли осторожно, чтобы не свалиться в выкопанные щели. Ко всему этому привыкли: щели так щели, надолбы так надолбы - война ведь...
- А, - убежденно махнула Лена рукой и мельком взглянула на Марию, на эти надолбы никому не натыкаться, и противотанковые рвы, которые роем, останутся без дела. Немцев отгонят, сюда им не дойти.
Лена говорила то, что говорили другие. И верила в то, что говорила.
Город кончился. Вдалеке виднелся лес.
Здесь уже было много людей, копали. Командовали работами старшина и два сержанта. Старшина показал библиотекарям, где рыть.
- Тут, - хмуро пробасил старшина, рослый, широкоплечий, подтянутый. Копайте в энту сторону, - жестко показал кивком. - Будешь старшой, понятно? - подошел к Лене.
- Я не старшая, - сконфуженно попятилась Лена. - Софья Васильевна, она...
- Приказано - исполнять. Понятно? Вопросы есть? - бесстрастным взглядом окинул всех. - Нету? Лопаты в руки.
И отошел к другой группе, копавшей поодаль.
Это спокойствие, эта твердость подтянутого старшины, с какой отдавал он приказания, ободрили Марию. Даже поднялось настроение. Что и говорить, подумала с облегчением, все будет как надо. Да, да, Лена, Ленка, Леночка, немцев отгонят, немцы сюда не дойдут!.. И опять подумалось об экзаменах, к которым надо готовиться, о Москве. Мария улыбнулась.
Она взялась за лопату.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
- Товарищ лейтенант! - Голос связиста Кирюшкина, показалось, над самым ухом. - Комбат...
Комбат под вечер в одно и то же время звонил на командный пункт роты.
Андрей доложил обо всем, как положено. Собственно, и докладывать было не о чем. Он зябко повел плечами, раз, другой: от влажной земли, переплетенной корнями деревьев, в недавно вырытом блиндаже несло холодом.
- Прямо по коже дерет, - подумал вслух и снова поежился. - Еще середина сентября, а поди вот...
Он глубоко, как долгую табачную затяжку, вдохнул воздух, развел руки в стороны, еще раз... Похлопал себя по груди, по бедрам. Нет, не согрелся. "И холодно же..." Как-никак, а под осень, и ночь, и река близко. Раньше он просто не замечал ни жары, ни холода. Как и многое другое не замечал.
Он ощутил: что-то мокрое, скользкое, противное сворачивалось на лбу и выпрямлялось, сворачивалось и выпрямлялось. Должно быть, червяк. Так и есть. "Рановато, дружок, жив еще..." Смахнул червяка со лба. "Ерунда, ерунда", - пошевелил губами, будто самому себе объяснял, что ерунда, сущие пустяки...
Рослый, подтянутый, каштановые волосы зачесаны назад, матовое лицо его казалось бледным, мягким и только в редкие минуты возбуждения или гнева покрывалось пунцовым цветом - тогда круто проступали скулы, светлые, зеленоватые глаза становились жесткими, наливались темнотой и в них вспыхивали острые льдинки. Сейчас был он спокоен, чувствовал себя отдохнувшим.
Он уселся на мятую, еще не утратившую терпкого запаха травяную подстилку. Хорошо, бойцы нарвали травы и выстлали ею нары. По-другому чувствует себя человек, когда ему не грозят снаряды и пули, и он думает обо всем, чем прекрасна жизнь. Вот и о траве под собой. "Война с первой же минуты вырывает тебя из мира, в котором все-таки можно жить. Начисто выпало из памяти совсем обыкновенное, то, к чему привык, чего и не замечал даже: ну вот, кровать, водопровод, унитаз вот, и другое подобное. Будто еще и не придуманы человечеством. - Усмехнулся. - Стоит ненадолго выйти из боя, и привязывается всякая потусторонняя чушь..."
В смотровую щель блиндажа проникал горьковатый ветер: луг перед траншеей густо порос полынью. И днем, когда полынь под ветром шевелилась, казалось, по ровному пространству мерно перекатывались сероватые волны, доходившие сюда, до траншеи. Андрей снова втянул в себя воздух, пахнувший полынью, окопной землей.
После больших потерь в непрерывных боях на дальних подступах к городу полк вывели сюда - на восток, в войсковой тыл. Подразделения расположились здесь, вдоль берега реки. Его роте отвели полосу обороны - тысячу пятьсот метров, как раз перед широким и длинным - километра три - лугом; за ним, к западу, неровными зубцами врезался в небо черный гребень рощи, и на правом краю рощи голубел, казалось легкий, купол холма. Левым флангом линия обороны выходила к мосту и - через дорогу - за мост. А на правом фланге в луг вдавалась глубокая лесистая лощина. Лощина разрезала луг и, размыв высокие берега, выбиралась к реке. Река была позади окопов, и по ночам в них чувствовался холодный дух двигавшейся воды.
Передовая - далеко. Там, за лугом и за рощей с холмом. Далеко. Только ослабленный артиллерийский гул доносился сюда, только земля неспокойно колебалась под ногами, когда бомбы разрывались у городской окраины. "Отдохните, братцы, приведете себя в порядок и - на наше место, напутствовали бойцов Андрея сменившие их красноармейцы. - Лафа вам будет во втором эшелоне..."
Второй эшелон? Мысль замедлилась, как бы наткнулась на препятствие, в котором надо было разобраться, прежде чем утвердиться в том, во что хотелось верить. Второй эшелон? "А то и первый, это смотря откуда ударит", - размышлял Андрей. Он знал, вражеские моторизованные войска обошли позиции, занимаемые нашими дивизиями на подступах к городу, с севера, обошли и с юга. Город оказался в полукольце. "Как знать, - все еще сомневаясь, качнул Андрей головой, - второй это эшелон или передний край... Все перепуталось, все как-то не так..." Сводки Совинформбюро сохраняли тон суровой сдержанности, по ним угадывалась сложная обстановка. То, что происходило у него на глазах, сводки превращали в общую картину, и он понимал, что по всему фронту тяжело, слишком тяжело, как и здесь.
Он повернул голову к смотровой щели, потом к двери блиндажа. По привычке прислушался: что там, снаружи? Тихо, так тихо, что гремит в ушах - ни выстрела за весь день. И будто никакой войны. Может, ушел немец, совсем ушел? Чего только не представишь себе, если это очень хочется. А все равно - тихо. Так бывает, когда смолкает все, что стреляет, и слышно, как пересыпается песок на берегу, как зажигаются и гаснут звезды в невидимом небе.
Андрей закурил, выпустил дым, еще затянулся. И легче и теплей как-то стало в груди.
Он поднес руку к глазам: на циферблате треугольником сверкнули фосфоресцирующие стрелки - четверть первого.
Андрей собирался на левый фланг роты, к переправе, на шоссе. Он запретил до наступления сумерек переходы к мосту, движение возле него, чтоб ничего не засекла "рама", она часто появлялась в небе над рекой. Левый фланг больше всего внушал опасения. Комбат не раз напоминал: "Смотри, лейтенант, самый каверзный участок". Конечно, каверзный: дорога же и мост на восточный берег. Вчера, перед вечером, туда, в третий взвод, отправился Семен, политрук роты. Он сообщил: все в порядке.
"Да в порядке, - беззвучно произнес Андрей, - пока в порядке. И в первом взводе, и во втором в порядке. По всей позиции батальона пока в порядке. Второй эшелон ведь... Видно, идет подготовка к чему-то. У нас и у них - у немцев. Наступать? Отступать?"