Синие берега

- Постой, - твердым жестом остановил его комбат. - Лощина... лощина... Насчет танков ты правильно, сама природа создала тут эскарп. Находка для нас, да. Эскарп учтем. Но лощина и для противника находка, для пехоты. Ты ж воспользовался бы лощиной? Противник не дурак, всегда помни об этом. Если тебе пришло хитрое на ум, считай, что и ему пришло в голову такое же. А иначе, сам понимаешь... А тут и хитрого ничего. Так вот, ему бы пробиться в лощину. По лощине и - к берегу. И по берегу. И он у тебя в тылу. И - к переправе. Учти, задача Вано - закрыть вход в лощину.

- Вчера Вано отрыл окопы перед лощиной, товарищ майор. И в лощине у него огневая точка - ручной пулемет. Там у меня крепко.

Комбат кивнул: хорошо.

Он напоминал Андрею простые вещи не потому, что не был уверен в нем, самом молодом ротном в батальоне. Андрей, знал он, командир уже опытный, рассудительный, как-то сразу оказался на своем месте, словно всю жизнь был военным и командиром. Комбат вполне полагался на него. Чувство ответственности за людей, чья жизнь вверена его воле, тревога и боль за них ни на миг не оставляли комбата, и он старался все, что мог, предвидеть, подсказать.

- Что ж, прикидка это, не более, - повертел он сухощавыми пальцами. Точными разведданными о стоящем перед нами противнике мы не располагаем. Но знаем, что на этом участке резервов у него, как и у нас, нет. Вообще нет или не подтянуты. А численно превосходит нас. Ну, танки. Танки, выяснено, у него есть. Это чего-нибудь да стоит, конечно. Нам известно общее движение вражеской армии. Понимаешь, общее. А тебе выполнять определенную задачу на определенной местности и в течение определенного времени.

- Но ночная атака немцев дополнила наши разведданные, товарищ майор. Кое-что мы засекли, кое о чем имеем представление, - вставил Андрей.

- Не обольщайся. Огневые точки засек? Исходные позиции танков? Факт, действительный во время боя. Сейчас так, потом этак... Война - дело подвижное.

- Уравнение со всеми неизвестными, - грустно хмыкнул Андрей.

- Со всеми неизвестными, - утвердительно кивнул комбат. - А вот задача ясная: выстоять. Выстоять, пока не оторвемся. Проведи разведку перед собой. Пошли обстрелянных, сообразительных бойцов. Такая разведка может тебе во многом помочь. Так? Переправляться начнешь в два тридцать. Комбат почему-то посмотрел на часы. - Может, противник промахнется и двинет на твои рубежи, когда тебя там уже не будет? Дай-то бог. А к этому времени наши войска успеют отойти на подготовленные позиции. К двум тридцати должны перебраться через переправу последние арьергардные подразделения из города. И - взрывай мост. Плоты и лодки расставь таким образом, чтоб бойцы могли быстро погрузиться и с меньшими потерями, в случае атаки противника, выбраться на тот берег. Бродов нет, здесь везде глубоко.

- Разрешите, товарищ майор?

- Да?

- А если пропустить танки на мост и взорвать его вместе с машинами? выжидательно посмотрел Андрей на комбата.

- Никакого лихачества! - повысил голос комбат. Он сбился со своего спокойного тона, даже рассердился. - Оригинальная мысль, видите ли! А выскочат танки на мост и не взорвешь почему-либо в ту же секунду, тогда что? Танки следом за нами, а? Учти, танки и близко не должны подойти к переправе.

- Слушаюсь, товарищ майор.

- Возьми маршрут. - Комбат опять устремил глаза в карту. - Отходи вот в этом направлении, - прочертил линию. Линия тянулась от голубой полоски реки через зеленое пятно леса с песочного цвета проредями полян, с синеватыми штрихами болот и обрывалась у коричневого кружка. - Видишь? продолжал он. - Все время вверх и правее. Запомни вот эту высотку, держал он карандаш на коричневом кружке. - Высота сто восемьдесят три.

- Высота сто восемьдесят три. Понял, товарищ майор. - Андрей вглядывался в эту точку на своей карте, представляя себе дорогу и подступы к ней. Он наклонил голову, подбородок уткнулся в грудь, он услышал кислый и сильный запах теплого пота, пропитавшего гимнастерку. - Понял, повторил.

Комбат поймал себя на том, что не спускает с Андрея глаз.

И в них глубокая, невыраженная боль, видел Андрей, и почувствовал всю силу своей привязанности к комбату.

Комбат хрипло закашлялся, кровь прилила к лицу, и лицо потеряло на минуту мертвенный цвет. В складках лба собрался пот, скатывался и набегал на глаза. Стекла очков сверкнули, будто маленькие солнца. Он слепо прижмурился.

- Рота у тебя боевая. - Хоть еще что сказать!

- Но у меня нет роты, товарищ майор, - вырвалось у Андрея. - Какая ж рота...

- А все равно - рота. У меня тоже - все равно батальон.

Андрей уже свыкся с тем, что сказал комбат. Но произнес:

- Рота давно не получала пополнения. Вам это известно.

- И что? Просишь подкрепления?

- Так точно, товарищ майор. Люди выдохлись. Боюсь, что...

- Считай до сорока, - оборвал комбат Андрея, - считай до сорока и перестанешь бояться. И совет тебе или приказание, как хочешь: "боюсь" единственный глагол, который надо выбросить за ненадобностью на войне. Остальные глаголы, даже бранные, можешь оставить. Ты так привыкнешь обходиться без него, что и после войны его не вспомнишь.

- Понял, товарищ майор.

- Передам тебе пулеметы. Два пулемета. С лодками вот еще штыков двенадцать получишь, я про тех, что лодки причалят к переправе. И еще. К исходу дня переправлю тебе часть своего хозяйства: телефонные аппараты, провод. Для сообщения со взводами. Меньше тебе понадобится связных. Как-никак, несколько штыков добавится. - Комбат сочувственно развел руками: - И все. - Потом, почти жалобно и виновато: - Пойми, лейтенант, с дорогой бы душой, ничего у меня больше нет. Только раненые и обозы. Обе роты, которые отвожу, ну какие это роты?.. А с ними мне оборону держать на новом рубеже. Пойми, лейтенант, - с тяжелой тоской в голосе произнес. Говорил человек, которому горько и трудно. - Я-то вхожу в твое положение. А война не входит. Ни в твое, ни в мое. Рота твоя, какая ни есть, крепкая, и немцы повозятся с тобой. Это даст полку возможность оторваться от противника, а пока немцы наведут понтонную переправу, отойдем на заранее подготовленные позиции. - Он умолк, и пауза была томительной, гнетущей. Понял, старик?

Когда комбат переходил на доверительный тон, хотел подбодрить или что-нибудь внушить, сказать ласковое, он обращался к подчиненному по-доброму: "старик". Он был человеком душевным, уверен Андрей. В батальоне знали, что семья комбата не успела эвакуироваться и погибла. Сам он ничего об этом не говорил. Андрею подумалось сейчас о горе комбата. Может быть, затем подумалось, чтоб вызвать в себе сочувствие к нему и тем смягчить в своем сознании жестокость задачи, которую поставил перед ним комбат. Андрей знал, на войне все жестоко. Он привык ко всему, к риску, опасностям, потерям, научился долгому солдатскому терпению и превозмогать страх научился, даже в обстоятельствах, когда все живое содрогалось в вечной и необоримой потребности оберечь себя от гибели. Он машинально провел ладонью по жесткой высокой траве, и меж растопыренных пальцев просунулись зеленые гребешки.

Комбат ободряюще хлопнул Андрея но плечу.

- Ты должен выстоять. В данной ситуации это не просто. Совсем не просто... А должен! Ты - заслон. Впереди тебя - только противник. А позади - обозы с ранеными и те, кому тоже предстоит, быть может, завтра, стать заслоном. Ты же понимаешь...

В гражданскую войну он командовал ротой, как Андрей вот сейчас. Андрей знал это и вообразил себе комбата молодым, вообразил, что ему ставят непосильную задачу. Конечно же комбату не раз приходилось туго, подумал Андрей. - А выстоял. Все доброе, все храброе в нем, наверное, оттуда, с гражданской...

Комбат снял и тут же надел очки, поправил за ушами, потом у глаз, и все это без надобности, понимал Андрей.

- Вроде бы все, - произнес комбат. - Понимаю, на такое дело идут не с радостью - по необходимости.

- Тогда необходимость - самое сильное, что можем себе представить, посмотрел Андрей комбату в глаза.