Синие берега

- Сашенька... миленький... потерпи... - Голос ее дрожал.

Саша смотрел на нее, смотрел, как перевязывала его, молчал.

Она тоже смотрела - в Сашины глаза, в них не отражалось солнце, последними лучами бившее в проемы окон. А, помнила, при солнце глаза Сашины - радостные, сильные, прекрасные!..

- Сашенька... Слово хоть! Что с тобой?..

Она хорошо знала, что с ним.

Саша неслышно вздохнул, по губам можно было догадаться, что вздохнул.

- Потерпи... Сашенька...

Но Саша не стонал, терпел. Он стиснул зубы, чтоб не стонать, это длилось мгновенье - челюсти разомкнулись: слишком, оказывается, много сил нужно, чтоб стискивать зубы. А силы оставляли его. Клейкий пот, чувствовал он, покрыл все тело, пот слишком клейкий, и он еще успел подумать, что это пот и кровь вместе. Но это совсем не трогало, единственное, чего хотелось - удобнее улечься и уснуть. И кажется, он засыпал. И еще успел он посмотреть на Марию. Глаза его, спокойные, будто говорили: он сделал все, что мог, большее ему не под силу. Губы слегка разомкнулись, словно в улыбке, тихой, мягкой, прощающей.

Мария взяла его руку: какие холодные пальцы! Только что держала эту руку, теплую, почти горячую.

Она не отпускала его руки. Он был рядом, совсем близко. Но он тих, неподвижен, и это означало, что между ними пролегло расстояние, которое земными представлениями не измерить, расстояние более далекое, чем между нею и звездой, которой и не видно даже. Так далеко ушел он в одну эту минуту.

- Сашенька!! - криком упрашивала она и трясла и трясла его плечи. Мария хотела вобрать в себя всю его боль, его муку. Он как бы выпал из мира, в котором ему можно было помочь.

Саше было девятнадцать, и больше Саше нисколько уже не будет. Теперь он на тысячу тысяч лет убит. Саше было всего девятнадцать. И рождаться зачем на такой короткий срок! - жалобно пронеслось в голове Марии.

Где-то просвистели пули, где-то разорвалась граната, где-то на пол падали куски кирпича и сыпалась штукатурка, где-то хлопнула парта. Может быть, казалось ей, ничего этого не слышала. Только это и было весь день, и память каждую минуту пробуждала все это. Мария сомкнула веки. Ее здесь не было. Она склонилась над светлой водой озерца и стирала бинт, снятый с Сашиного лба, потом расстилала бинт на выступавшем из воды валуне, потом сидела с Сашей у берега. Потом шли травянистыми зарослями болота, она впереди в непомерно больших сапогах, в которых разъезжались ноги, сзади, натруженной походкой, Саша, босой. Потом переходила реку, и Саша, от нее не отступая, помогал ей двигаться но глубокому дну. Потом мост... И Андрей... Дальше никуда не шла. Нет, блуждающая мысль бросила ее еще на плот. Ничего особенного: плот, вода, огонь с правого берега. Ничего особенного. Плот, вода... И рядом с нею Андрей и Саша. Закрытыми глазами видела она Сашу. Хороший, молчаливый, добрый, солнечный какой-то... Ей показалось, что снова лежит он на плоту, еще более спокойный, чем всегда, даже беспомощный, и равнодушный к ней.

Она вздрогнула, открыла глаза. Вот он, Саша, действительно спокойный, беспомощный, равнодушный ко всему.

- Сашенька! - Мария захлебнулась в вопле. - Я уже тоже не хочу жить...

5

Андрей и Мария напряженно дожидались темноты. Но и вечер не принес облегчения: немцы продолжали стрелять. Наверное, они и представить себе не могли, что в школе остались уже двое, хоть огонь оттуда и ослабел.

У них, у немцев, свои расчеты, когда ворваться в школу. Как бы то ни было, надо создать видимость, что есть кому вести огонь. И Андрей перебегал от окна к окну и строчил из автомата. Он уже не чувствовал ни жжения в шее, ни усталости. Он и тела своего не ощущал, словно соткан был из воздуха.

- Марийка! Не своди глаз с подсобок на дворе! В случае чего, огонь по подсобкам! Магазины у колонны! Несколько. Бери...

Он слышал ее короткие очереди.

- Не высовывайся только! Не высовывайся, Марийка! Не высовывайся!

- Да. Да, - успокаивала его Мария. - Не высовываюсь. Нет...

Андрей привалился потной головой к простенку. С шеи сползла затвердевшая от присохшей крови повязка. Он почувствовал ноющую боль. Потом боль ослабла.

- Марийка! - И ничего больше. Просто он подбадривал ее. - Марийка...

- Да. Да, - понимала она, что Андрей подбадривал ее. - Да.

В окна, выходившие на подсобки, чиркнуло несколько раз, и Мария всем телом откинулась к стене.

- Да. Да.

Ни одного выстрела не мог сделать ее автомат - магазин пуст, последний. У колонны тоже ничего нет. Вспомнила, у правого торца лежали полные магазины, два магазина Данилы, он не успел расстрелять все. Поползла туда.

В темноте нашарила магазин. Второго магазина не нашла.

Наступала ночь.

Немцы больше не стреляли. Пауза, наверное, как и вчера, до первого света. Утром все будет кончено, понимал Андрей. Немцы ворвутся в школу. Они увидят в седьмом классе "Б" Тишку и Валерика, наткнутся у лестницы на Вано, Петруся Бульбу, на отделенного Поздняева, где-то набредут и на Сянского, они увидят изуродованное тело Пиля, его гневное лицо, и Сашу увидят, и его, Андрея, с Марией увидят, они будут еще теплыми, они еще не станут совсем трупами: немцы захватят школу ни на минуту раньше, чем в ней перестанут стрелять.

Здесь, в школе, в каких-то Белых ключах кончится его жизнь. Андрей подумал об этом почти равнодушно, просто он уже свыкся с мыслью, что отсюда не уйти. "Жизнь в конце концов можно и отдать, свою жизнь. Если проникся сознанием, за что ее отдаешь и что нельзя не отдать. Это много, очень много для меня, и так мало для войны". Дойти до вершины истины значит подняться над всем и все увидеть в настоящем свете, и тогда многое, чего и быть не должно, убавится, и сожаления иные уйдут. Умирают же и так: приспело время смерти и - умирают.

Андрей и Мария сидели у пулемета, они знали: осталось чуть больше половины ленты, и еще одна, последняя. Надежды ни на что не было. И быть не могло. Снова попробовать выбраться? Ничего не выйдет. Но может быть... может быть... может быть... одному из двух повезет?.. Может быть, может быть... если отвлечь немцев... внезапным огнем по саду... и тем временем... одному попытаться... через черный ход, через огород?.. Вероятность удачи самая малая. Но может быть, может быть... Вдруг... повезет?.. Вдруг повезет?.. Если незаметно... вниз... под взгорье... Риск. И все-таки... все-таки... попытка...

- Марийка.

- Да, Андрей? - Рука Марии легла на руку Андрея, и он почувствовал ее мягкую тяжесть и тепло.

Он молчал с минуту.

- Марийка...

Теперь она молчала, ждала.

- Выбирайся отсюда, - произнес наконец Андрей. - Шанс выбраться небольшой. Конечно. Но все же... А тут, Марийка, гибель неизбежна. Оба выйти мы не сможем. Одному надо отвлекать. Да и отвлекать по-настоящему нечем, ты знаешь. Одна лента, и половина ленты в пулемете... Да две гранаты... Но это кое-что. За ночь ты успеешь уйти достаточно далеко.

- Но я не собираюсь уходить.

- Нет, тебе надо выбраться отсюда, - тихо, но настоятельно сказал Андрей.

- Нет. Мне это не надо. Мне надо быть с тобой.

- Я тоже постараюсь выбраться. Вместе же нельзя, Марийка. Нельзя. Пойми, хорошая. Я потом.

- И я потом.

- Нельзя же потом - вместе. Так не получится.

- Одной тоже не получится.

Андрей вздохнул.

- Получится. Ну вот, запомни, - продолжал он, - самое опасное - эта сотня метров возле школы. Вот где риск. А дальше ничего особенного. Может, прибьешься к какой-нибудь части, к подразделению какому-нибудь, как вот к нам. Или перейдешь линию фронта. Поняла?

- Андрей, Андрей... Я все поняла. Я поняла, что останусь с тобой.

- Конечно, со мной. Мы всегда будем с тобой... со мной. Ну так вот, не бойся темноты, - упрашивал он, словно она уже согласилась уйти, - и леса не бойся.

- Я не боюсь темноты. И леса не боюсь. И оставь! Не вынуждай меня делать то, чего я не должна делать, чего делать нельзя.