Правила боя. Колдун

   - Двести двадцать!

   - Смотри, не говори подобных речей дракону, а то он решит, что его обманывают и хотят заманить на жаркое, где он главное блюдо.

   - Я столько не съем.

   - Хвост на жаркое, остальное заморозишь и будешь есть постепенно.

   - До весны не съем. - Айрин обняла колдуна и уткнулась носом в черную макушку. - Говорят, что драконье мясо жесткое и воняет рыбой!

   - Тебе действительно это интересно?

   Айрин задумчиво улыбнулась. Он заглянул в серые глаза, потеплевшие и подтаявшие, сунул ладони под безрукавку, коснулся теплой кожи под плотной тканью рубашки.

   Она уедет. Сам он всегда уезжал.

   Она уедет, и может так будет даже лучше.

   В одном менестрель был прав. Ему даже в голову не пришло, что можно поехать с ней. Но предотвратить безумие он уже не мог, без того ждали слишком долго...

   Он зашел позвать её на обед, Айрин не нравилось есть за государевым столом и она всячески избегала "сборищ", как она выражалась. Он шел по коридору, и думал, что до обеда еще есть время, что она будет капризничать и уговаривать его не идти ни на какое "сборище"... И может он на него и не пойдет... Может они поедят вдвоем и позже. И январское солнце лежало на дубовом паркете коридора, врываясь из высоких окон вместе со свежестью зимней стужи. Он распахнул дверь улыбаясь, как идиот и с этой улыбкой застыл. В камине горел воздух, синие языки неестественно изгибались, пол и кровать были усыпаны осколками стекла, мелкими и круглыми, будто снежная крупа. А Айрин сидела вжавшись в угол и заморожено раскачивалась из стороны в сторону. В глазах отражался синий огонь.

   - Айрин! - он подбежал к ней, потряс за плечи. - Айрин!

   Колдун звал ее, отвесил звонкую пощечину, потом еще одну. На бледной коже выступили красные пятна. Она вздохнула, дернулась.

   Пламя в камине взвилось. Будто ураганным ветром Майорина швырнуло в сторону. Не устояла и кровать - её вбило в стену, задев гобелен. Столик потерял ногу.

   В этот раз он подходил осторожно. Кожу саднило от мелкой стеклянной крошки.

   Колдовал, вытягивал из сна, уговаривал вернуться. Опять хлестал по щекам. Ударил так сильно, что сам испугался, но именно тогда она закрыла глаза. А открыла уже осмысленные - видящие.

   - Я не смогла. - Прошептала она. - Напрасно ты меня учил...

   - Бестолочь, - Майорин привалился к стене. - Я всегда говорил, что ты бестолочь.

   Айрин встала на четвереньки, ее вырвало.

   - Пошли отсюда. - Вставать было тяжело - он отбил спину. Он поставил Айрин на ноги, но она сделала два шага и пошатнулась.

   - Так будет проще. - Пояснил он, беря Айрин на руки.

   Девушка вжалась лицом в его шерстяную рубашку.

   Он пронёс ее по коридору, пинком распахнул дверь соседних покоев, даже не пытаясь выяснить, заняты ли они кем-нибудь. Уложив Айрин на кровать, колдун вернулся назад.

   Постоял, оценивающе оглядел нанесенный дворцу ущерб и вышел.

   Служанка, проходившая мимо, заглянула в открытую дверь. Она оторопело уставилась на разруху.

   - Приберите здесь. - Бросил через плечо Майорин.

   Айрин не спала, лежала с открытыми глазами. Она никак не отреагировала на приход колдуна. Он знал этот взгляд, знал опустошение, которое наступает после всплеска силы. Знал злое безумие, боль, голоса рвущие разум. Знал и ничего не мог сделать.

   - Сколько мне осталось? - спросила Айрин.

   - Ты не умираешь.

   - Я схожу с ума.

   - Нет. Еще нет.

   - Хочешь совет, колдун? - она называла его "колдуном" очень редко, только когда злилась или ...

   - Какой?

   - Убей меня сейчас.

   - Не могу.

   - Почему? Хочешь использовать меня против Цитадели?

   Майорин посмотрел на нее. Холодно, зло.

   Сейчас стоило сказать, что она ему нужна, что он любит ее, сказать много теплых глупых слов, от которых ей стало бы легче...

   - Просто не могу. - Сказал он.

   Солнце разлилось по снегу, празднично сверкая на заиндевевших иголках сосен. Ласковые лучи гладили лица, напоминая, что много жизни еще осталось на свете белом. Черный страх, бередивший душу отступил, трусливо прячась.

   Была бы вся зима такой, как тот день может меньше злости жило бы в людских сердцах. Так думалось сегодня менестрелю, хотя у него закоченели ноги в стременах, да так что трудно стало пальцами шевелить.