Страница 10 из 13
– Да, это было бы странно, если бы рядом со свежими отпечатками протекторов моей машины у того самого озера не валялась моя визитная карточка!
– Ой. – Я поняла суть претензии Смеловского ко мне.
Вчера, когда мы съехали к щетинистому водоему, чтобы я сделала фото в камышах, до этих самых камышей я даже не добралась, потому что на первом же шаге глубоко увязла в рыжей глине. Естественно, я тут же плюхнулась обратно на сиденье и потребовала от владельца автомобиля немедленно выдать мне что-нибудь для срочного обезглинивания испачканной туфли. С учетом толщины грязевого слоя по всей длине трехдюймового каблука, лучше всего подошел бы штукатурный шпатель, но и плотная картонка, которую дал мне Макс, кое-как сгодилась. Безобразно грязную картонку я, разумеется, там же и выбросила.
А это, стало быть, не простая картонка была… Это была визитка!
– И что? Эти идиоты решили, что это ты убил бомжа Загадина и, как последний дурак, оставил на месте преступления свою визитку?! – Я поспешила перевести стрелки на полицию.
Им к претензиям честных граждан не привыкать.
– Слава богу, нет! – Судя по экспрессии, Смеловский энергично перекрестился. – Об убийстве никто не заикался, Загадин был пьян, как сапожник. Предположительно, тоже раков добывать полез, запутался в траве – там дно заросшее – и утонул. Но меня все-таки обстоятельно допросили на предмет того, не видел ли я, неизвестно зачем сидя в этой самой Нечаевской балке, гражданина, который по макушку залился грузинской чачей и отправился в заплыв.
– Почему именно чачей?
– Потому что у воды пустая бутылка валялась. Литровая! Ежу понятно, что после такой дозы и слон бы утонул, а они еще у меня что-то спрашивают!
– Бедненький Максик, – пожалела я друга. – Натерпелся от злобных полицейских дядек!
– Из-за тебя! – напомнил Смеловский. – Так что с тебя теперь причитается мне какой-нибудь качественный антистресс!
– Ладно, я подумаю, что бы такого тебе сделать приятного, – пообещала я, только чтобы нытик отвязался.
Кофеварка уже сотворила для меня большую утреннюю порцию элексира жизни.
Обнадеженный Макс отключился, и мое утро вошло в правильную колею.
День, как обычно, был прочно занят работой, а вечер – хлопотливыми финальными приготовлениями к свадьбе Алки и Зямы.
Четверг
Зяма и Трошкина (теперь уже Кузнецова, хотя документы ей еще предстояло менять) благополучно расписались и улетели в столицу Грузии. Я и Зямин приятель, выступавший в роли свидетеля со стороны жениха, проводили их в аэропорт и нащелкали милых фоток на память.
Молодые чудесно смотрелись – экс-Трошкина в элегантном белом платье, как Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», Зяма в белых же штанах и расстегнутой по причине жары льняной рубашке, с убранными в гладкий хвост волосами, как тот роскошный голливудский мужик, который играет Тора, только без молота.
Картину несколько портила трехлитровая банка с медом, которую новобрачным в последний момент всучила примчавшаяся в аэропорт Зараза Рафаэловна.
Причем не в подарок всучила, а в нагрузку, с просьбой передать каким-то ее друзьям в Тбилиси.
– Что, в Грузии своего меда нет? – Я возмутилась столь бесцеремонной эксплуатацией.
– Такого нет, – заявила Зараза. – Этот мед собран на экологически чистых полях элитных сортов подсолнечника и обладает особыми целебными свойствами. Его и у нас на Кубани-то днем с огнем не найдешь, а уж в Грузии ему и вовсе неоткуда взяться.
Банка и впрямь была украшена цветастой этикеткой с изображением лохматых подсолнухов и надписью «Мед кубанский элитный».
– Липовый он, а не элитный, – сказала я из чистой вредности. – И явно прошлогодний к тому же – смотрите, как загустел. Его можно было не в банке, а брикетом в целлофане везти, тогда и вес был бы меньше, и никакого риска разбить посудину.
– Это было бы непрезентабельно, – скривилась Зараза.
Я скептически посмотрела на предмет беседы.
Для пущей презентабельности, и, вероятно, заодно для защиты от повреждений, ценный груз уложили в плетушку из ивовых прутьев, щедро заполнив пустоты между банкой и стенками корзинки амортизирующими семечками все того же подсолнечника. Сверху все это аутентичное кубанское великолепие было обмотано прозрачным целлофаном, зафиксированным пышным бантом из кумачовой ленты.
Целлофан громко, радостно хрустел.
Физиономия Зямы, вынужденного влачить сей дивный сувенир, выражала отвращение в смеси с тоскливой покорностью судьбе. С молотом Тора братец смотрелся бы более органично.
Однако отказать молодой жене, малодушно ответившей согласием на просьбу наглой коллеги, Зяма не мог и теперь мучительно страдал от болезненного ущемления чувства прекрасного.
А Трошкина, которая фактически уже Кузнецова, даже не взяла с Заразы гонорар за доставку!
– Это твоя ошибка, Алка, – попеняла ей я, потому что Зяма в такой день упрекать молодую супругу не мог, хотя явно был со мной солидарен. – Ты же теперь хранительница семейного очага и бюджета, как же можно было проявить такое неуместное бескорыстие? И по отношению к кому – к Заразе!
– Я больше так не буду, – потупившись, прошептала подружка.
И Зяма, конечно, тут же сказал, что ему совсем не трудно отнести корзинку в самолет, а всего через полтора часа вынести ее оттуда.
Забрать передачку медолюбивые друзья Заразы должны были прямо в аэропорту Тбилиси.
Мы с молодыми условились держать связь по скайпу – беспроводной Интернет у них в отеле был, а подключать роуминг на телефоны ребята не захотели из соображений экономии.
А поздним вечером того же дня на скайп, как уговаривались, мне позвонила рыдающая Алка.
– Зя-а-а-ама пропал! – проревела она, размазывая по лицу несущественные остатки праздничного макияжа.
– В каком смысле – пропал? – уточнила я, подавив всплеск паники.
Воображение схематично, в стилистике комикса, нарисовало несколько картинок:
1. Зяма, танцующий лезгинку с волоокой чернокосой девой в национальном костюме;
2. Зяма, присевший под тяжестью гигантского коровьего рога с вином;
3. Зяма, стремительно улепетывающий обратно в аэропорт с истошным криком: «Хорошее дело браком не назовут!»
– Не знаю я, как он пропал! – провыла Трошкина.
Называть ее Кузнецовой я еще не привыкла, а теперь даже сомневалась, что надо привыкать.
– Три часа назад он вышел купить хачапури и местного вина – и не верну-у-у-улся!
– И не позвонил?
– Мы же роуминг не подключили, – напомнила Алка.
– Так подключи срочно, – потребовала я. – У тебя же есть Интернет, зайди на сайт компании сотовой связи и подключи. Нужно позвонить в полицию и в посольство.
– А он не велел беспоко-о-оиться!
– Кто не велел? Зяма? А как же он это не велел, если даже не звонил? Или он заранее предупредил тебя, что собирается пропасть? – Я уже ничего не понимала.
– Он мне записку прислал!
– Давно?
– Только что!
– Как прислал?
– С каким-то мальчиком. – Алка всхлипнула. – Мальчик грузинский, по-русски не понимает, записку отдал и удра-а-а-ал!
– Да не реви ты! Что в записке? Она точно от Зямы?
– То-о-очно! В записке вот что: «Немного задержусь, не беспокойся. Твой пупсик».
– С ума он сошел, что ли? – пробормотала я.
Это ж каким надо быть… пупсиком, чтобы оставить молодую жену в первую брачную ночь?!
Может, Трошкина что-то не так поняла?
– Покажи мне записку, – потребовала я.
Зареванная физиономия подружки пропала с экрана, камера планшета сдвинулась и наехала на бумажку на столе.
Я прочитала короткий текст и вздрогнула: вместо подписи там стояли две буквы – ТП.
Зяма – Темный Повелитель?!
Или жертва Темного Повелителя?!
– Тут написано – «Тэ Пэ»! – сказала я вслух.
– Ну, да, Тэ Пэ, это у нас сокращенное «Твой Пупсик», – уверенно заявила Алка.
Видимо, им с Зямой уже случалось обмениваться записками на холодильнике.