Страница 41 из 56
Не знаю, сколько мы просидели за тем столом, но для меня прошла целую вечность. Господин сборщик не давал мне рта закрыть, расспрашивая буквально обо всем, от последнего представления Императорских лицедеев, до популярных в этом сезоне оттенков портьер. И я вдохновенно врала, что представление по слухам имело бы немалый успех, не попадись главный лицедей на краже, за что его, понятное дело, в тот же день повесили, а голос у бедняги, что его сменил, был до того гнусав и противен, что почтенная публика разбежалась, так и не дождавшись финала, портьеры нынче и вовсе не в моде, вместо них выдумали вешать тонкое кружево в несколько слоев, собирая его изящными складками и украшая лентами.
Охрипла я под конец так, будто пол жизни снег ела и льдом закусывала, зато господин сборщик податей, вроде бы, остался весьма доволен. Прежде чем удалиться к себе, он скупо меня похвалил и выразил желание непременно встретиться за завтраком, дабы продолжить столь приятную беседу. Упырь поганый.
Комнату, куда отвела нас служанка, я даже толком не рассмотрела - рухнула на кровать в чем была и тут же провалилась в сон.
Проснулась от грубого рывка за плечо и какое-то время не могла понять, где я, что происходит и почему так темно, если уже утро.
- Эльга, проснись, ну пожалуйста! - снова встряхнула меня рыжая, окончательно возвращая в реальный мир. - Надо уходить! Да быстрее ты шевелись уже!.
Все еще плохо соображая, что происходит, я выбралась из кровати и послушно пошла за ней прочь из комнаты, потом вниз по ступеням и через кухню во двор. Вот там-то я и заподозрила неладное. Рассветом еще и не пахло. Если по небу судить, едва за полночь перевалило. И повозки нашей во дворе не было.
- Ну и куда мы идем? - поинтересовалась я у решительно шагающей по скрипучему снегу Избранной.
- Откуда мне знать, - отмахнулась она, даже не замедлив шага, - это же у нас проводник. Ко мне Богиня приходила... ну, то есть во сне явилась. Не вся, но голос ее был, это точно. Сказала, что мы в страшной опасности и нужно уходить. Вот мы и ушли.
- Опасность, надо же, - процедила я сквозь стиснутые зубы. - А ночью на дороге, значит, безопасно. Пешком. По морозу. До самой столицы.
- Сорян, чет тупанула, - повинилась моя спутница, - В смысле, как-то не подумала. Надо было хоть лошадей каких-нибудь спереть.
- Вот и хорошо, что не подумала, - припечатала я. - Не знаю как в твоем мире, а в этом за кражу вешают. Уж лучше шагать на своих двоих. Больше шансов выжить.
- Это если поймают! - заспорила она, останавливаясь. - Да ладно тебе, кто там знает куда мы поехали? Старикашка нас по любому не сдаст. Слууушай, так мы же можем взять наших лошадей! Вот только не говори, что они не наши! Нам их одолжили, значит наши и кому какое дело, с каретой мы их юзать будем или без. Ну так как, вернемся по-быстрому?
- Ну вернемся, и дальше что? - устало отмела этот «разумный» план я. - Даже если нам сказочно повезет и конюшню забыли запереть на ночь, все конюхи упились в лежку и мы сумеем тихо вывести лошадей со двора, то все равно останется один пустячок. Седла, рыжая. Придется украсть седла. И нас все равно повесят. Вот только не говори, что умеешь скакать без седла все равно не поверю. Да ты через пол-лиги кобыле спину в кровь сотрешь, да и себе тоже кое-что.
- Значит, все пропало, - совсем тихо и очень печально прошептала Избранная. В ярком свете луны видно было, что ее трясет крупной дрожью.
- А вот об этом надо было думать прежде, чем тащить меня на мороз из теплой постели, - начала было я, но вид у моей спутницы сделался настолько жалким, что некстати пробудил мою совесть. И я сказала: - Ладно, может и выберемся. Дорога легкая, ночь ясная, мороза большого нет, значит как-то до утра продержимся, а там напросимся к кому-то на телегу. Не кисни, рыжая! Пока живы мы, жива и надежда и все такое. Шевелись бодрее, тогда, быть может, не замерзнешь.
Сказав это, я поняла одну странную вещь: а ведь мне совсем не холодно. На самом деле, в последний раз я по-настоящему мерзла, помнится, еще до нижней дороги. Хорошего мало, так ведь можно насмерть заледенеть и даже не заметить. Воображение тут же подкинуло картинку: идет по дороге Избранная, волочет за собой мое покрытое инеем застывшее тело и приговаривает «Ничего, Эльга, в столице тебя растопят, как новенькая будешь». Вздрогнув, я ускорила шаг.
Имперские торговые тракты тем и хороши, что потеряться на них можно только если нарочно стараться: плохих кусков почти и нет, да еще перед каждым здоровенный столб торчит, который и ночью не пропустишь.
От быстрой ходьбы рыжая согрелась и перестала трястись, зато начала пыхтеть, как перегруженная лошадь. К моему немалому удивлению, ни одной жалобы я от нее не услышала. В награду за стойкость я даже шаг замедлила, но пыхтеть она почему-то не перестала, да еще снова принялась дрожать и стучать зубами. Интересно, в их мире все такие хилые, или мне просто повезло?
Что-то мне подсказывало, что до утра наша будущая спасительница либо окончательно выдохнется, либо замерзнет, но в любом случае именно мне придется тащить по сугробам ее тяжелое тело. И тогда я остановилась, сняла плащ и протянула ей.
- Бери и не спорь, - сходу пресекла я возражения, - во-первых я теперь холода все равно не чувствую, во-вторых если ты окоченеешь и свалишься, то я тебя даже поднять не смогу, не то что куда-то нести.
- А то, что я могу заразиться, тебя не волнует? - все-таки нашла к чему прицепиться Избранная, но спорила она как-то вяло, без азарта.
- Ты на этом плаще всю прошлую ночь проспала, - напомнила я и добавила: - И ты же, вроде, так и так собирались меня к лекарю вести, ну пусть заодно и тебя посмотрит.
Моя спутница засопела обиженно, но плащ все-таки взяла. В другое время непривычная покладистость Избранной непременно бы меня насторожила, но тогда все мои силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и не дать себе свалиться в ближайший сугроб. Будь мы на обычной дороге, так забрели бы пес знает куда.
В голове моей вместо мыслей сухо шуршало ледяное крошево, и в этом шуршании понемногу проступал мотив глупой детской песенки о старой лошади, что любила чесаться обо все подряд. Только когда рыжая начала встревожено коситься, я сообразила, что напеваю вслух. С большим трудом заставила себя замолчать, но стоило отвлечься на дорогу, и прилипчивый мотивчик вернулся. Впрочем, шагать в такт было даже весело, а на всяких там встревоженных рыжих можно не обращать внимания.
Первую повозку мы нагнали где-то к середине восьмого куплета. К тому времени я настолько выдохлась, что уже не пела, а только беззвучно шевелила губами. Рыжая как-то ухитрилась на ходу подсадить меня на телегу и я неуклюже упала на мешки с чем-то твердым с продолговатым. Хозяин телеги, здоровенный краснолицый мужик, заросший бородой до самых бровей, попробовал было возразить, но на беднягу обрушился такой поток упреков в черствости, отсутствии сострадания к ближнему и «элементарной гуманности», что он даже меньше ростом стал.
Конца речи я уже не услышала, потому что, как только отпала нужда шевелиться, я провалилась в тяжелый и мутный сон, где болталась над пропастью, вся перетянутая веревками на манер копченого окорока, а далеко внизу крутились огромные ледяные жернова, готовые размолоть меня в пыль. И я знала, что сделать уже ничего нельзя и остается только беспомощно слушать, как тонкая веревка трещит под моим весом.
Оборвалась ли веревка, я уже не увидела потому, что сон вдруг закончился, будто его ножом срезали. Я села и какое-то время просто глупо моргала, пытаясь понять где я и зачем мне понадобилось спать в таком странном месте.
Телега стояла теперь в длинной веренице повозок, тянущейся к распахнутым воротам из потемневшего от времени дерева. В воздухе стойко пахло навозом, потом и, почему-то, подгоревшей кашей. Избранная спала на мешках рядом со мной, скрючившись от холода и натянув на голову плащ.
- А? Что? Уже приехали? - сонно пробормотала она, после легкого тычка в бок.