Дети гламура

— Мужик-то? — уточнил Дима.

— Вот-вот. Это мой старый знакомый. Это именно о нем я говорила. Представляешь, мы столько лет не виделись. Да что там — с института. А три дня назад я вдруг про него вспомнила. И вот, пожалуйста…

— Ты его чем-то обидела? — поинтересовался Лавров и, прежде чем Оля успела ответить, продолжил: — Могу тебя обнадежить, он совсем неплохо выглядит. И девица при нем типа Джей Ло. Мне она даже показалась знакомой. Может, из моих подчиненных?

— Ты говоришь «из моих», как будто у тебя свой собственный гарем, — фыркнула Ольга. Она была явно рада, что Лавров сменил тему разговора.

— А что, фактически так! — паясничал Дима. — Хотя мои девицы не красятся в такой безумно-огненный цвет. Теперь в моде естественность!

— Это был парик, — пояснила Оля. — Премилая вещица. Надела парик, разбила пару сердец, сняла парик. Опять ходишь, как все. Удобно.

Больше они не говорили об Ольгином знакомом, так внезапно возникшем из небытия. Но это не значило, разумеется, что Оля о нем забыла.

Александр Александрович стал ее первой любовью. Разумеется, детские школьные увлечения не шли в счет. Это была самая настоящая любовь, это было Чувство с большой буквы! Страсть и ревность, ссоры и примирения!

А Катя получила законную, обещанную мзду.

Между тем финансовое положение Оленьки улучшилось ненамного. Намного изменилось ее отношение к этой проблеме, которая прежде казалась столь актуальной. Слава богу, хватило мозгов на то, чтобы не бросать учебу в институте. Александр Александрович, сам отягощенный двумя высшими образованиями, мудро наставлял Оленьку на путь истинный.

Вообще же при ближайшем знакомстве с Александром его имидж удачливого бизнесмена и нового русского в глазах Оли рассыпался в пыль. Его финансовые авантюры были несбыточными, и удавались из них очень немногие. Между тем в теории его махинации выглядели идеально — Олечка только рот раскрывала, когда он делился с ней очередным прожектом. Но вот на практике чего-то не получалось… Впрочем, пока еще держалась видимость благополучия, заработки возлюбленного казались Оленьке фантастическими — их хватало на ужины в дорогих ресторанах, на кое-какие побрякушки и на шикарное нижнее белье. Александр был большим эстетом в смысле эротических радостей, и если бы Оленька была в состоянии трезво и здраво взглянуть на себя в этот период — ее бы позабавило это зрелище! Осенние сапоги, доставшиеся от Арины, удачно вышедшей замуж сестры, перенесли еще один ремонт, причем сапожных дел мастер цокал языком и смотрел на клиентку укоряюще поверх очков. На занятия Оленька ходила в юбке, перелицованной из старого пальто, и в жалкой рыночной кофтенке, зато у нее было вечернее платье, бархатное и декольтированное, золотые серьги в том цыганском стиле, который Оленьке так шел, и дорогая кожаная сумка. А под бархатным платьем — шикарное шелковое белье!

Но, разумеется, так долго продолжаться не могло. Трудно сказать, как на деле Александр Александрович к Оленьке относился — этот краснобай, поющий в присутствии дам, как тетерев на току, вполне мог внушить сам себе любовное чувство, при всем при этом оставаясь по отношению к даме сердца холодным и совершенно беспринципным.

Дела его шли из рук вон плохо. Олечка слабо понимала что-либо в его делах, но чувствовала настроение возлюбленного, да и внезапное прекращение ужинов в ресторанах и мелких презентов не прошло незамеченным.

Правда, в один прекрасный день Александр снова вернулся к своему бодрому настроению, и Олечка узнала, что он вложил деньги в новое предприятие — киностудию, на которой будут сниматься «настоящие, хорошие фильмы». Правда, как выяснилось, для того, чтобы начать снимать такие фильмы, нужно несколько подзаработать на иной, несколько более востребованной продукции.

Разумеется, такой «продукцией» оказалась порнография. Вот тут и Оленька пригодилась.

Сейчас ей это казалось уже почти неправдоподобным. Как ему удалось так ее заболтать? Как сумел уговорить юную и пылко влюбленную девицу на то, чтобы перед камерой бесстыдно отдаваться совершенно незнакомому мускулистому засранцу? Да нет же, так не бывает!

Однако так случилось. Были сказаны слова об искусстве, которое всегда искусство, в какой бы оно маске ни являлось, о красоте и непостыдности человеческого тела и самого, природой завещанного, акта совокупления, о самой Олечке, которая после всей этой истории, несомненно, станет еще желаннее и сексуальнее, чем была, и, наконец, о бедственном состоянии самого Александра, для которого эта паршивая киностудия — последняя надежда и вообще свет в окошке.

Она это сделала. Хлебнула немалую порцию шотландского горького и сделала. У нее получилось, надо сказать, природная отзывчивая страстность и желание угодить возлюбленному сделали свое дело. Тем более что он уверил ее — фильм уйдет за границу и никто в России его не увидит!

Она чувствовала себя неплохо первые дня два после съемки. А потом вдруг подкатило к горлу. И додумался же тогда этот козел инфернальный притащить к себе домой злополучный фильм и предложить Оленьке посмотреть его вместе! И смотрел ведь со смаком, оценивал каждое ее движение… Советы давал! Критиковал и похваливал! Олечка сначала молчала подавленно, не зная, как на это и реагировать, а потом вдруг почувствовала подкативший к горлу невыносимо горький комок и рванула в санузел, где, склонившись над белым братом, извергла из желудка поток какого-то желто-зеленого вещества, которого она вот уж точно не ела! Александр Александрович обеспокоенно скребся под дверью, соображая, уж не беременна ли подружка, когда Олечка с мгновенно осунувшимся лицом вылетела из убежища. Ни слова не говоря, она метнулась к дверям и, не утруждая себя ответами на расспросы, стала одеваться. Наскоро натянув сапоги и шубейку, схватила в охапку шарф, шапку и сумочку и бегом кинулась по лестнице, напрочь забыв о существовании лифта. Разумеется, Александр кинулся ее догонять, но ведь на улице зима, а у него и так слабые легкие. Пока оделся-обулся, пока лифта дождался… Улетела птичка!

А бедная птичка, прилетев в свое гнездышко — то есть в нищее общежитие, — не пала на девичью кровать в рыданиях, а совершенно спокойно взяла из тумбочки мыло, губку и полотенце и отправилась в душевую комнату, расположенную в подвале. По зимнему времени студентов горячей водой не баловали, да и по летнему тоже. Давали ее от случая к случаю, и сегодня явно был не «горячий» день, но для Олечки это не имело значения. Она встала под холодный, да что там — просто ледяной душ и терла там свою бедную кожу губкой, единственно жалея о том, что нет у нее с собой наждака! И занималась она этим богоугодным делом, пока не ворвались в подвальный очаг гигиены потревоженные подружки, которые знали, что горячей воды уже месяц как нет, и не отволокли ее в комнату.

Как и следовало ожидать, она заболела. Умолила соседок не сообщать родителям, перемогнулась самостоятельно — две недели подруга-умелица колола ей пенициллин, и вся общага собирала для нее мед и варенье. Выходили, вылечили, а в первый же день, как только Олечка в первый раз встала на свои дрожащие, как у новорожденного жеребенка, ножки, пришла горестная весть — в ее родном городе скончалась Олина престарелая бабушка-генеральша. Последний год бабуля Алевтина пребывала в стойком маразме, никого не узнавала и ни с кем не разговаривала.

В одном лихая старушка не подкачала — завещала Олечке свою квартиру. Вернувшись в родной город и похоронив старушку, Оля вступила во владение наследством. Не слушая нареканий родственников, она быстренько превратила генеральские хоромы в звонкую монету, а звонкие монеты — в однокомнатную московскую квартирку на окраине. Кто бы мог ожидать от этой девчонки такой твердости характера и оборотливости! Братья-сестры были не по-хорошему поражены. Мать пришла в ужас.

— Мы тебя совсем иначе воспитывали, Оля! Ты выросла в атмосфере товарищества и братства… Арсений женился, скоро у него родится ребенок, а они с женой живут в коммуналке…