Страница 13 из 14
Произвол был, таким образом, официально возведен лидерами большевиков в норму государственной жизни в России, а насилие— в ранг государственной политики. Идеолог компартии, любимец Ленина Н.И. Бухарин, открыто провозгласил, что пролетарскую диктатуру следует рассматривать, как «форму власти, наиболее резко выражающую классово-репрессивный характер этой власти» (Бухарин Н.И. Избранные произведения. Теория пролетарской диктатуры. М., 1988. С. 19). Он считал, что «пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи» (Бухарин Н.И. Экономика переходного периода; Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 168). Таково было «теоретическое обоснование» социального геноцида, проводившегося большевиками, что «теоретику» Бухарину не помогло самому избежать подвалов Лубянки, где он и сгинул после показательного суда.
Чтобы скрыть и оправдать зверства ЧК, Ленин и его окружение использовали любые предлоги, причем с цинизмом необыкновенным. В марте 1922 г. в результате массовых изъятий продовольствия большевики вызвали первый голодомор в Поволжье. И вот именно тогда под предлогом помощи голодающим Ленин потребовал организовать изъятие церковных ценностей якобы «для нужд мировой революции». В своей записке в Политбюро он писал: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов (вот она, долгожданная «революционная ситуация». – В.Б.), мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше (выделено мной. – В.Б.); надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Чекисты вселяли ужас своими зверствами, как видим, с дальним прицелом. Страх перед ЧК, подлинный ужас перед кровавым произволом большевиков должен был послужить укреплению их власти.
Так террор стал средством управления государством. И это ленинское «ноу-хау» впоследствии не раз использовали коммунисты во всем мире – от террора «Рот фронта» в Гамбурге в 1923 г. до геноцида миллионов камбоджийцев, организованном красными кхмерами в 70-х годах XX века.
Известно, что в СССР существовали не только планы промышленного и сельскохозяйственного производства, но и планы расстрелов и арестов. А в условиях непрекращающегося «социалистического соревнования» и те, и другие должны были перевыполняться. Еще в 20-х годах, когда произвол ЧК вызвал возмущение даже в рядах партии, сотрудники чрезвычайных комиссий выступили с показательным публичным заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Здесь лишне спорить о том, правильна или неправильна была наша тактика. Это разберет история. Вместо лишних слов мы еще раз указываем на массу резолюций о необходимости красного террора, еще раз подчеркиваем, что Чрезвычайные комиссии проводили в жизнь не свои постановления, не свою тактику, не свою волю, а постановления и волю пролетариата, его органов власти, его авангарда— коммунистической партии» (Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии. 1917–1921 гг. Сб. документов. М., 1958. С. 246). Тогда, в 20-х, в сложной для чекистов обстановке РКП(б) решительно встала на их защиту и призвала коммунистов не забывать, что «ЧК созданы, существуют и работают лишь как прямые органы партии под ее директивами и ее контролем» (там же, с. 250). Тут, как говорится, ни прибавить ни убавить.
Даже после победы большевиков в гражданской войне, как отмечается в документах Сахаровского центра, «карательные органы, почищенные и подновленные, продолжали верой и правдой служить так называемой диктатуре пролетариата. В их репрессивной деятельности в течение десятилетий сохранялось то, что в определенном смысле можно назвать «чекистскими традициями»: игнорирование общегосударственного законодательства и опора на внутриведомственные акты, отсутствие гласности и общественного контроля, нарушение общепринятых процессуальных норм и юридических гарантий, массовые внесудебные расправы, беспощадное подавление инакомыслия, тотальный контроль над армией и населением— и все это под руководством правящей коммунистической партии» (см.: Книга для учителя).
Тут подмечен момент очень важный для понимания репрессивной сути чекизма. Ведь теоретически террор большевики оправдывали необходимостью «защиты революции». Казалось бы, после разгрома Белой армии и Антанты можно было от таких кровавых методов удержания власти отказаться. Но эти методы стали только кровавее.
Глава вторая
Яков свердлов – цареубийца
Революция— это кровавый бассейн, в котором отмывают аморальные деяния.
Черный Янкель и его братья
Одной из ключевых фигур в развязывании красного террора в России был Яков (Янкель) Михайлович (Мовшевич) Свердлов (1885–1919). Известен также под фамилией Эйман. Партийные псевдонимы: товарищ Андрей, Макс, Михаил Пермяков, Смирнов и др. Я. Свердлов родился в еврейской семье. Его дедом был торговец Израиль Гаухман, зарегистрированный в Саратове в 1875 году. В 1882 году отец будущего революционера Мираим-Мовше Израилевич Гаухман с женой Елизаветой Соломоновной, переехав из Витебской губернии, обосновался в Нижнем Новгороде под именем Мовше Свердлов. Существует несколько версий имени Я.М. Свердлова при рождении: согласно одной из них его назвали Ешуа-Соломон Мовшевич Свердлов, согласно другой – Янкель Мираимович Свердлов.
Отец Якова Михайловича (умер в 1921 г.) владел тремя небольшими предприятиями: гравировальной мастерской, издательством и типографией. Это был, что называется, чемодан с двойным дном – днем он тачал сапоги, а ночью, освоив нелегкий труд гравера, штамповал различные печати на документах, которыми за немалую цену снабжал и уголовников, и революционеров всех мастей. Говорят, с «ксивами», выправленными старым Мовшей, ни один из их обладателей не попался! Мать— Елизавета Соломоновна (умерла в 1900 г.).
Знатоки иудаизма говорят, что Мовша Свердлов мог освоить такое мастерство, скорее всего, работая софером при синагоге. «Софер» означает в иудаизме «гравер-переписчик». Как классный гравер, он выполнял в синагоге Нижнего Новгорода (действует с 1883 г.) эту роль и изготовлял персональные Свитки Торы (Сефер Торы). Это свиток, на котором записаны все еврейские законы и история праотцов иудеев, – объект высочайшего уровня святости. Обычно такие заказные свитки в честь кого-то из близких хранят в синагоге и используют для чтения Торы в молитвенных службах, в том числе поминальных. Но сеферы также делают мини-свитки с фрагментами из Торы. Истово верующие, например хасиды, вкладывают их в небольшие коробочки (тефилин, мезуз и т. п.), которые носят с собой. Для синагог это такая же статья дохода, как рукописные иконы для церкви.
Свиток Торы делают из пергамента – тонко выделанной кожи кошерного животного. Перед тем как начать переписывать Тору на пергамент, сефер должен окунуться в микву – бассейн для духовного очищения. Его работа требует исключительной внимательности, ведь даже одна неверная буква сделает весь свиток непригодным. Сефер должен быть очень образованным человеком и прекрасно разбираться в иудаизме. Таким и был Мовше Свердлов.
Его сын Янкель, однако, не получил даже среднего образования. Он окончил 4 класса (по другим источникам – 5 классов) гимназии, но был изгнан якобы за революционную агитацию и отдан отцом в обучение аптекарскому делу.
В 1901 году он вступил в РСДРП и наряду со своей профессиональной деятельностью занимался партийной агитацией в Костроме, Казани и других городах.