Страница 46 из 47
Да, теперь Ахметсафа начал понимать игру Сайдаша. Великий маэстро рассказывал о непрестанных, мучительных поисках человеческой души, стремящейся найти саму себя, но попадая на этом пути то в ненастье, то в штиль, то в шелест утренней речки… И так всю жизнь… Всю жизнь… Стремительные душевные порывы, разбивающиеся о скалы препятствий… Приобретения и потери… Победы и отступления… Любовь и ненависть… Вечность и краткость жизни… Эфемерность бесконечности и бесконечная эфемерность… Ахметсафа даже не представлял себе, что посредством музыки можно говорить о таких сложных философских проблемах жизни и мироздания, спорить, соглашаться, отстаивать свои убеждения. Он был безмерно рад тому, что Муса сподобился пригласить его именно на этот вечер.
Едва не умирая от тоски, музыка вдруг снова освещалась солнцем, обдувалась ветром, возрождая страстное желание жить, бороться, творить. Любовь к жизни сменяется то проклятием этому миру, то тревогой за него… Зрители напряглись, некоторые даже привстали со своих мест, взбудораженные музыкой, а Сайдаш всё играл и играл. Нет, это не струны механического инструмента издавали требуемые от них звуки, это беспокойная душа самого Сайдаша струилась сквозь волшебство его рук…
Даже слушая выступления других артистов, Ахметсафа всё ещё находился под властью музыки маэстро. Вот Муса читает своё стихотворение «Больной комсомолец», но оно почему-то не производит на Ахметсафу того впечатления, которое производило раньше. Муса любил читать это стихотворение под аккомпанемент популярного тогда вальса «Гибель Титаника» в исполнении юной ученицы музыкальной школы Магизы. Девочка и сегодня старательно играла эту мелодию, видимо, заранее предупреждённая о возможном визите поэта. Теперь Муса уже не представлял себе, как можно читать это стихотворение без соответствующего музыкального сопровождения… Выступление Мусы будто добавило залу чувство напряжённости, духа борьбы…
Когда Ахметсафа начал демонстрировать свои номера, Сайдаш вдруг, неожиданно для всех и прежде всего для самого артиста, уселся за пианино и заиграл, причём заиграл в такт движениям выступающего.
Звучала та же самая музыка, что исполнялась недавно, но на этот раз она словно прогнала с горизонта тучи, призвала яркое солнце, вообще, звучала приподнято, энергично. Ахметсафа вдруг перестал ощущать своё тело и удивился столь неожиданному, неведомому ощущению. Движения его стали лёгкими, почти невесомыми, а потому особенно изящными и элегантными… Признаться, он был на седьмом небе от счастья, что его выступление удостоилось внимания и музыкальной поддержки великого композитора.
После окончания вечера, когда зрители уже расходились по домам, к артистам подошёл озабоченный чем-то Шариф Камал. Тяжело вздохнув, он сообщил:
– Только что получено сообщение о прибытии на станцию угля для детского дома. Груз необходимо разгрузить этой же ночью. Днём грузчиков ещё можно найти, но откуда я их возьму поздно вечером? Что делать, ума не приложу.
И тут Муса развернул кипучую деловую активность:
– Я бегу на военно-политические курсы, – засуетился он, накидывая шинель. – Тебе, Ахметсафа, придётся идти в «Орлес» без меня. Надо подымать на ноги курсантов, уголь нельзя упустить из рук. Вы, Шариф абый, немедленно отправляйтесь на станцию и готовьте необходимые документы на груз. Мы прибудем через час.
И он умчался, не дожидаясь ответа.
– Проворный малый! – похвалил Шариф Камал. – Любое дело ему по плечу. Молодец! Как он всюду успевает, понять не могу. Как заведённый… Устаёт, наверное…
– Ещё как! – с гордостью подтвердил Ченекей, – Приходит домой и замертво заваливается спать! Я уж ему говорю, что все дыры этого давно прохудившегося мира не заткнуть! Не ты, говорю, первый, не ты последний! Лучше отдохни, отойди на время от дел! Но куда там! Что ему, что стене говоришь…
Видно было, что Ченекей обожает своего воспитанника, гордится им.
Х
Весеннее солнце слизывало снеговой покров то там, то здесь, будто рыжий весёлый жеребёнок щипал сено то с одной, то с другой стороны стога. Блестящий слой снега таял на глазах от тёплого дыхания весны; на следах полозьев выступала талая вода. Уставшая от зимы природа вдыхала весенний воздух, принимая тепло как с неба посланную благодать. Вот-вот по реке тронутся льды, а такое зрелище лучше всего наблюдать в деревне. Поэтому каргалинские студенты – Ахметсафа, Саттар, Рахим, Надир и не отстававший от них ни на шаг Карим – спешили домой, в Каргалы, чтобы не пропустить начало весеннего торжества на Сакмаре. Их сборы и приготовления не остались, конечно, без внимания вездесущего Мусы, и вот он уже укоризненно кривит свои полные губы:
– Без меня собрались?.. Возьмите и меня в Каргалы, а? Тоже хочу посмотреть…
Саттар добродушно рассмеялся:
– Да ради Бога!.. Собирайся, да побыстрее, если дороги не боишься. У нас шутя говорят, будто каргалинские дороги настолько укатанные, что если пятнадцать человек из села уедут, то пятеро обязательно вернутся. Но теперь нас, учитывая тебя, будет на одного человека больше!
– Что он оставил в Каргалах? – недовольно проворчал Карим, но на его слова никто не обратил внимания. Сборы прошли быстро и весело. Ребятам нравилось, что Муса присоединился к их компании. С ним не пропадёшь: говорливый Муса любую дорогу сократит наполовину. За разговорами и не заметишь, как в село войдёшь. К тому же Муса обязательно устроит в деревне какой-нибудь вечер, растормошит местную молодёжь и вообще всю притихшую за долгую зиму деревню.
Весеннее солнце ласкает щёки, сползает по шее за пазуху… Как хорошо возвращаться домой с друзьями! Слово за слово течёт разговор, и первейшая, главная тема – конечно, девушки. Да-а, о них можно судачить всю долгую дорогу… Но вот Муса косится на Карима и нарочито громким голосом говорит, как объявляет:
– Ребята, вижу дырявую верхушку бревна!
На секретном языке друзей это означало: «Внимание! Среди нас – доносчик! Не распускайте языки при болтливом Кариме!» Друзья тут же замолкли, ибо хорошо знали, что Карим при первой же возможности выболтает встречному и поперечному всё, что услышал от «друзей-приятелей». Такова уж была его «щедрая» натура, страдавшая острым недержанием секретов. Это из-за него Муса попал однажды в очень неприятную ситуацию.
В тот день он буквально ввалился в комнату общежития, весь взбудораженный, чем-то вдохновлённый, с румянцем на всю щёку и испариной на лбу. Не говоря ни слова, он жадно выпил кружку воды. Все знали, что после занятий Муса уходил на завод «Орлес». Судя по его состоянию, сегодня он весьма преуспел там в шефской работе. Наверняка не ограничился лишь одной лекцией о международном положении, а ещё помог рабочим какого-нибудь трудного участка, пообедал с ними в столовой, договорился о следующим визите… Ахметсафа шутливо заметил:
– Никак ты, Муса, от самого Яика так бежал, что дыхание перевести не можешь? Мог бы не спешить так, не мчаться сломя голову, твоя ненаглядная Айша занимается в музыкальном кружке и ещё не скоро освободится.
Словоохотливый Муса обычно тут же подхватывал эту тему – ему только дай поговорить о девушках! Но в этот раз он раздражённо, даже с оттенком досады, махнул рукой и сказал:
– Ну вот ещё!.. Мне пока не до Айши…
Слова эти вовсе не означали похолодание чувств к Айше, а свидетельствовали, скорее всего, о том, что поэт одержим очередной лихорадкой вдохновения, которое на какое-то время вытесняет в нём все остальные чувства.
– Я был на «Орлесе», беседовал с рабочими, – рассказывал Муса, – и загорелся новыми идеями. Вообще, благодаря общению с рабочими во мне будто заново пробудилась вера в будущее, укрепилась надежда на коренные преобразования. Ведь эти брусья, доски, перекрытия и другие строительные детали, производимые руками «орлесовских» рабочих, идут на фундамент нового здания страны, в основание новой жизни, понимаете ли вы? Эх, ребята! Я напишу об этом поэму! Пока это лишь мечта, стремление, но некоторые строки уже бродят в душе. Вот послушайте!