Страница 26 из 47
Поначалу Шамсие не нравились долгие отлучки мужа, но постепенно она привыкла к его образу жизни, более того, со временем начинала испытывать что-то вроде не совсем здорового оживления, волнения, когда Мустафа собирался в дальнюю дорогу. Даже походка её менялась, становилась лёгкой, стремительной и даже немного легкомысленной, будто бестолковые движения плавающей в озере глупой утки. Наёмный работник Хальфетдин, наоборот, в такие дни становился предельно серьёзным и сосредоточенным, неоднократно проверяя всё снаряжение собравшегося в путь хозяина. Особенно тщательно готовил и проверял он состояние хомута, седёлки и подпруги, вообще, всей сбруи. При этом он то и дело посматривал на хозяина, словно спрашивая: всё ли правильно он делает? В такие ответственные моменты работнику не надо мешать, ибо от него во многом зависит успех предприятия. Скажем, если на полпути сбруя или телега выйдет из строя, поломается, и хозяин вынужден будет поворотить назад, вся вина, естественно, падёт на работника. А кому нужен такой нерадивый работник? Если торговля сорвана по вине подёнщика, то репутация его будет испорчена навсегда и бесповоротно. Об этом хорошо знают даже сопливые каргалинские мальчишки. Поэтому вполне понятны были особенная старательность и усердие Хальфетдина во время сборов хозяина в дорогу. В такие дни Мустафа опасливо косился на путавшуюся под ногами жену. При виде Шамсии он инстинктивно открывал рот, словно что-то хотел сказать, но так и не сказанное слово застревало у него в глотке, будто плохо разжёванная картофелина. В такую минуту Мустафа спешил ретироваться, чтобы не выдать своего смущения. Он шёл к лошадям, поил и кормил их, чистил, холил, постепенно успокаиваясь…
В дорогу он собирался неторопливо, никого не подгонял, ни на кого не кричал, будто не замечая, а может, действительно не замечая некоторых перемен, происходящих за последнее время в его семье. Казалось, ему ни до кого не было дела, и единственное, что его волновало: добраться до казахских аймаков прежде, чем снег заметёт степные дороги. У гостеприимных степняков он дождётся начала забоя скота, постарается собрать как можно больше шкур и кожи, а с ослаблением морозов двинется в обратный путь. Когда шкур собирается в изобилье, Мустафа часть сырья распродаёт уже в Троицке и Орске и возвращается в Оренбург лишь к весне. Вот тогда он окончательно успокаивается. Усталый и довольный, с барышом и подарками возвращается он домой, к жене и детям. В эти минуты он чувствует себя самым счастливым человеком на свете! Однако не проходит и двух недель, как Мустафа снова собирается в дорогу: на этот раз он забирает товар в Оренбурге и везёт его на продажу в Уфу и её окрестности и до половодья успевает вернуться с немалым барышом. Вообще, торговлю Мустафа считает единственным занятием, достойным настоящего мужчины. А если отношения его с женой до сих пор не могут наладиться, что же… Мустафа особенно не расстраивался… На всё воля Аллаха… Главное, чтобы торговля не стояла, деньги в руки текли… Так бы и шла жизнь своим чередом, но мир внезапно переменился, встал на дыбы, всё пошло прахом, развалилось, рассыпалось… И остался Мустафа без кола без двора, лишившись сначала жены, потом лошадей, а затем и дома со всем нажитым имуществом. Тяжело, очень тяжело… И торговля не идёт… Даже сдержанный, никогда ни на что не жаловавшийся Гумер абзый и тот посетовал на застой в торговле. Такие слова в его устах означают чуть ли не крах. М-мда… Есть над чем задуматься. Неспроста начались все эти передряги. Что готовит им день грядущий? Впрочем, в настоящее время Мустафе не до торговли было. На днях ошеломляющая новость чуть не оглушила его…
Однажды взбудораженная Шамсия принесла неожиданное известие:
– Оказывается, мой Фатхулла жив! – простонала она. – Весточка от него пришла. Чтобы провалиться на месте этому солдату Биккулу, который сообщил о смерти Фатхуллы! Сколько слёз я тогда выплакала! Полжизни у меня отняли… Но где же носило Фатхуллу, почему он столько лет молчал и ни одного письма не послал? Почему? Через столько лет… Пишет, что в Сибири они расправились с «беляками», что скоро вернётся, и что…
Не договорив, Шамсия вновь дала волю слезам. Мустафе казалось, что земля уходит из-под его ног.
В последнее время он приноровился вить из пакли верёвки на продажу, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Ведь без лошадей невозможно было и думать о торговле. Да и какая нынче торговля? Новое правительство, как собака на сене, и само торговать не умеет, и другим не даёт. Остаётся разве что верёвки вить… или сапоги тачать. Услышав новость, он поднял голову и долго, внимательно смотрел на Шамсию. Кто сообщил ей о Фатхулле? Ведь пять лет прошло, как известили её о смерти первого мужа. Каким образом угнанный на германскую войну солдат очутился аж в Сибири, за тридевять земель от западных границ империи? Верно ли говорит Шамсия, не напутала ли чего? А может быть, она, понимая неустроенность, неопределённость их отношений, просто-напросто хочет воспользоваться свалившимся на голову известием, чтобы окончательно порвать брачные связи и уйти от Мустафы?.. Он надолго задумался, тупо и отрешённо смотря перед собой…
Когда исчез подёнщик Хальфетдин, Шамсия почему-то сильно переживала. Это было не совсем понятно Мустафе. Дальше – больше. Только-только начала Шамсия успокаиваться, как пришло известие от её первого мужа, оказавшегося живым… Прямо голова кругом идёт… Но в этот раз хотя бы понятно и ясно, отчего жёнушка в очередной раз взбеленилась. Как-никак первый муж отыскался. «Воскрес», из мёртвых восстал… Ясно было Мустафе и то, что жизнь его вот-вот сойдёт с налаженной колеи. Впрочем, жизнь и так разладилась. Да и какая это жизнь, когда в деревне насчитывается несколько комитетов и народных Советов, непонятно чем занимающихся, и когда всё твоё имущество почему-то считается собственностью этих самых Советов и ими же регистрируется?! Говорят, что и дети будут принадлежать Советам. Если прежде обряд имянаречения проводил мулла, то теперь его функцию выполняет Совет, правда, без всякой молитвы. Паршивцы советские… Они тебя и развести с женой могут, если, к примеру, благоверная пожалуется на твоё рукоприкладство или неравнодушие к другим представителям прекрасного пола. То есть и твоя жена как бы уже и не твоя… Тьфу, проклятие! Правда, Мустафа ни рукоприкладством, ни амурами не занимается. В этом смысле он чист, но женщине теперь даны такие права, что она, если постарается, может засадить мужа в каталажку даже за неосторожное слово, если учесть, что к тому же приврёт малость. В общем, почти по любому поводу она может вызвать в дом специальную комиссию из женского комитета, а те уж развернутся на полную катушку. Но в таком случае Шамсие не надо выдумывать ложь о «чудесном воскрешении» первого мужа, потому что она может избавиться от Мустафы гораздо более простым способом при помощи церберов из женкомитета. И вообще, Мустафа её отпустил бы без всяких женских комитетов и прочих советских причиндалов.
Нет, тут что-то другое… Мустафа только сейчас, с запозданием почувствовал, что не дорожил Шамсиёй, когда она была рядом. Это как с чужой коровой, случайно забредшей к тебе во двор и оставшейся у тебя. Дармовым добром не очень-то дорожат в хозяйстве…
Впервые он испытал некоторое разочарование весной девятнадцатого, когда утром обнаружил яблоневый сад утопающим в цветах. Тогда Шамсия вспомнила первого мужа… И вот теперь она ещё раз произнесла его имя, и сердце Мустафы ёкнуло. В прошлом году яблоневый сад сгорел вместе с домом. На этот раз огонь забушевал у Мустафы в груди. Фатхулла жив… Значит, он скоро вернётся… Что он скажет? И что предпримет Шамсия?.. В эту минуту Мустафе показалось, что нет у него никого дороже Шамсии… Да, только теряя, начинаешь дорожить…
Шамсия, даже выйдя замуж за Мустафу, никогда не забывала о родителях сгинувшего мужа. Заносила им гостинцы по праздникам, навещала… А когда узнала, что Фатхулла жив, и вовсе зачастила к его родителям, хотя жили они в другом конце обширной деревни, и обычно ходила туда с маленькой Биби, что очень нравилось девочке. Казалось, Шамсие вовсе безразличны переживания Мустафы. На самом деле, Шамсие не давал покоя один и тот же вопрос: что сказать Фатхулле при его возвращении? Как держать ответ перед ним? Проплакав два дня, Шамсия, видимо, пришла к какому-то решению. Какому? Для Мустафы это оставалось тайной… Шамсия не спешила сжигать за собой мосты. Она ждала новых сообщений от Фатхуллы, но он опять как в воду канул. Приходилось ждать и терпеть. Шамсие не давал также покоя и её обет – сказанный когда-то. Клятва перед Богом и своей совестью… Нарушить обет считалось большим грехом, святотатством… О, Всевышний, храни нас от ошибок!..