Страница 16 из 47
Высокие полати от пола отделяла узкая лестница. Оттуда доносились странные звуки: будто вздохи коров… Ахметсафа нахмурился: непохоже, чтобы Хальфетдин так охал в одиночку, пусть даже от отчаянного безделья. Напротив, звуки явно выражали высшую степень удовольствия. Может, к Хальфетдину пришёл Ахметхан, и они сейчас забавляются какой-нибудь интересной игрой? Кстати, хорошо, что маленькая Биби не знает, где прячется Хальфетдин, не то растрезвонила бы об этом на всю улицу. Ахметсафа вдруг почувствовал, как устал. Шутка ли пройти двадцать вёрст и первым делом зайти не домой, а к этому пугливому беглецу, чтобы предупредить его об опасности! И что же делает этот несчастный беглец? Хихикает и возится с кем-то, забыв обо всём на свете. А-а, чем гадать, лучше подняться и проверить самому! Ахметсафа так и сделал. Поднимаясь по узкой лестнице, он заглянул на край полати и… В глазах у него потемнело… От увиденного Ахметсафа даже потерял дар речь и застыл, словно приколоченный к лестнице гвоздями: ни слезть, ни подняться. Он увидел на полатях мачеху с Хальфой в недвусмысленной позе. Заметив смуглое, обгоревшее в степи лицо пасынка, Шамсия испугалась и резко оттолкнула навалившегося на неё Хальфетдина. Голая нога мачехи коснулась руки Ахметсафы, а подол платья прошелестел в миллиметре от его изумлённого лица. Женщина охнула, ойкнула, какая-то сила подняла её вверх и с шумом выкинула к сеням. Шамсия больно ударилась об пол. Вскочивший со своего места полуголый, ошалевший Хальфетдин наткнулся на совсем растерявшегося подростка и ударил его в грудь. Ахметсафа кубарем скатился с полатей, и пока он поднимался и приходил в себя, уже одетый Хальфи спрыгнул на пол и помог подняться Шамсие.
– Не ушибся, дорогуша? – мрачно спросил он подростка. – Разве так опрометчиво прыгают? Кем ты себя возомнил? Щенок!
Он со злостью схватил подростка за плечо, но тот вывернулся так, что рубашка разорвалась по шву. Хальфи вдруг плаксиво закричал:
– Ну, что ты здесь оставил? Чего ты тут ходишь? От меня и так уже полчеловека осталось… И что теперь будет? Что будет?.. А?..
Этот же вопрос, кажется, мучил и Шамсию. Неверной походкой ушла она в угол сеней и заплакала.
– Что нас ожидает?.. Господи, какой позор на мою голову! Я тебе ещё весной говорила: уйдём отсюда, уйдём куда глаза глядят… С чужими детьми счастья всё равно не видать… – стонала и причитала Шамсия, словно продолжая давний спор с Хальфетдином.
В полутьме Ахметсафа вдруг отчётливо разглядел потное, раскрасневшееся лицо Хальфи. Беглец о чём-то усиленно размышлял, и, видимо, пришёл к выводу, что с парнем можно договориться, а теперь во что бы то ни стало надо быстрее привести в чувство женщину.
– Не надо, Шамсия, не плачь, – тихо сказал он. – Ахметсафа не ребёнок, он всё понимает, так ведь, братишка?
Он бросил на подростка какой-то диковато-свирепый взгляд, в котором сквозила неприкрытая угроза: дескать, если нас выдашь, то… Хальфетдин снова рванулся к подростку, но тут Шамсия, внезапно осознавшая всю опасность возникшей ситуации, кинулась ему наперерез с криком:
– Не смей его трогать! Не смей! Это я во всём виновата, только я! Делай со мной что хочешь, но паренька не тронь!
В её голосе чувствовалась такая отчаянная сила, что Хальфи в испуге отступил, удивлённо качая головой.
Шамсия снова охнула:
– О, Аллах! Как больно! Кажется, ребро сломала, когда с полатей кулем свалилась. А ведь как чувствовала, как знала: не надо сегодня приходить. Внутренний голос предупреждал меня с утра: не ходи сегодня, не ходи!
И Ахметсафа из этих слов, понял, что мачеха довольно часто навещала логово беглеца. Но почему? Что она здесь оставила? Что она тут делает с этим Хальфетдином? А тот…чего он так суетится, волнуется?
Шамсия попыталась взять ситуацию под свой контроль, смягчить её. Ведь надо было что-то предпринимать. И она как можно более мягким голосом заговорила:
– Уф! Как я испугалась!.. Думала, что это за чумазая физиономия пялится на меня?.. Не чёрт ли, не шайтан? Тем более я вообще трусиха…
Она говорила нервно, не останавливаясь, боясь упустить момент и ещё более усугубить ситуацию, и попыталась «незаметно» увести разговор в другое русло.
– А я уж и блины напекла, когда Давли абзый сказал, что скоро Ахметсафа вернётся. Заодно решила и Хальфетдину немного блинов принести, всё же не чужой человек. К тому же давно по-настоящему домашней выпечки не ел…
Хальфетдин понял, к чему клонит женщина. Ну и хитра, бестия! Может, действительно удастся как-нибудь выкрутиться?
– Что тут особенного случилось, дорогой? Да ничего особенного! Сидели мы с Хальфи и тихо беседовали, и вдруг кто-то в дом врывается без стука. Мы же не знали, что это ты, Ахметсафа. Ну, Хальфетдин и затянул меня на полати, от греха подальше, чтобы соседи или чужие люди не увидели нас. Не дай бог, языком начнут молоть… Разве можно напраслину возводить на людей, так ведь, сынок?
– Да-да, – обрадованно подтвердил Хальфи. – Так оно и было. Побоялись молвы людской. Но ты ведь не из тех, кто попусту языком мелет, так ведь?
– Конечно, нет! – змеёй ластилась к подростку Шамсия. – С какой стати он будет рассказывать об этом глупом происшествии? Он ведь самый умный из братьев, мой любимец! Когда я впервые пришла к ним в дом, удивилась чистоте и порядку, и всё это благодаря Ахметсафе, это он следил за порядком в доме, ухаживал за детьми…
Уги инэй[16] говорила и говорила, забыв про своё «сломанное» ребро, стараясь хоть как-нибудь, чем-нибудь угодить пасынку. Хальфи уже почти успокоился.
– Замечательный парень растёт, – заискивающе хвалил он подростка, будто извиняясь за свою недавнюю грубость и даже угрозу физической расправы. – Ещё домой не дошёл, а меня, видишь ли, вначале навестить надумал. Молодец! Только ты, парень, больше не пугай так людей, не появляйся внезапно, стучись хотя бы… Договорились?
– Ты был дома? – спросила Шамсия. – Или по пути зашёл сначала сюда? Отец дома?
Ахметсафу мутило от клоунских ужимок мачехи и её любовника, попавших впросак и пытавшихся обелить себя. Упоминание об отце заставило Ахметсафу съёжиться, как от нестерпимой боли. Ему почудился печальный, грустный взгляд отца, искренне доверившегося своей молодой жене. Отец из кожи лез, чтобы в такое трудное время обеспечить семью всем необходимым, чтобы поддержать в доме достаток, покой и гармонию. Ах, отец! Ахметсафе стало мучительно жаль его. Тонкая, чувствительная натура отца не выдержит измены жены.
А Шамсия, бросив на Хальфетдина ещё один горячий взгляд, снова предупредила:
– Запомни! Не вздумай и пальцем тронуть Ахметсафу!
Не дожидаясь ответа, выбежала из дома.
После ухода Шамсии Хальфетдин, кажется, и вовсе утихомирился, даже присмирел как-то. Хотя Ахметсафа был ниже его ростом, но тело юноши было налито силой, тренировано каждодневным тяжёлым физическим трудом, тогда как Хальфетдин, который уже месяц не слезал с полатей, устал от безделья и лени. Хальфи понимал, что один на один он вряд ли справится с этим отроком. Словно подтверждая его опасения, Ахметсафа спокойно и даже как-то равнодушно проронил:
– В деревне красные. Только что нагрянули, почти одновременно со мной. Собирают народ возле Новой мечети. А я… хотел всего лишь предупредить тебя…
Хальфи заметно стушевался:
– Что же мне делать, а, братишка? Ты ведь давно уже не ребёнок, понимаешь, что… В общем, у нас с Шамсиёй…
Ахметсафа недовольно поморщился и перебил его:
– Знаем! И Гусман абый знает… Хотели уже забыть об этом, а тебе, оказывается, всё ещё неймётся, не терпится грехов побольше набрать.
Хальфи тяжело вздохнул:
– Вот ведь как… получилось-то…
– Бессовестным, бесчестным ты оказался, Хальфи. Оба вы бессовестные… Отца жалко… Вы – скоты, истоптавшие его честь…
Ахметсафа повысил голос.
– Если отец узнаёт о вашем разврате, топором изрубит на мелкие части! И тебя, и её!
16
Уги инэй (үги инәй) – мачеха.