Страница 25 из 28
Ещё из тех, кто видел поэта в последние годы жизни, в Орске была жива Марьям Шарифовна Бикбова. (Она родилась в 1906, умерла в 1994 году.) Я в семидесятых годах несколько раз встречался с ней и общался. У неё ещё хранился толстый фотоальбом с фотографиями людей начала века. В том альбоме была также фотография державшего медресе муллы Ахметжана и его жены, молодой Махруй-абыстай. Марьям-апа две зимы проучилась в «школе Махруй-абыстай». Потом её отдали в городскую гимназию. Она получила образование в той же гимназии, где училась и Халима Файзуллина. Родители Марьям Бикбовой тоже из купцов. «Мои деды, Муртазины, работали с кожей. Бывало, в детстве мы играли вместе с внучкой Дэрдменда Рабигой… И с Мусой Джалилем была знакома. Когда я пела на сцене, он играл на мандолине».
– Каким вы помните Дэрдменда? Часто его видели? – спрашивал я.
– Часто видела, как он гулял на улице. Всегда очень аккуратно одевался. И в тарантасе сидел очень прямо, не смотрел по сторонам…
После смерти поэта они, несколько учениц гимназии, ходили к нему домой попрощаться. Провожали траурную процессию до моста через через Урал.
Последние дни
Поначалу показалось, что после того, как в Орске навсегда установилась советская власть, жизнь стала налаживаться. Но этот порядок не успел укрепиться, как на территории бывшей губернии начался голод. Распространились холера и тиф. Это бедствие не обошло стороной и семью поэта. Из воспоминаний Асма-апа: «Была осень. Тётя Шарифзада солила арбузы, капусту. И вдруг сильно заболела и умерла при родах от тифа. Башир остался сиротой. Никогда не забуду, как тётя-абыстай не могла сдержать слёз, глядя на постоянно плачущего Башира». (Во время последней встречи и Башир Рамиев говорил, что его мать умерла при родах второго ребёнка, осенью 1920 года.)
Продолжим отрывок из воспоминаний. «Они переехали в дом Закир-абый Хакимова… Муж тёти [Дэрдменд] часто приходил к нам в гости, приносил хорошие чаи. Говорит: «Бери, Махруй, у вас ведь только травяной чай». Мы же заваривали чай из нарезанных и высушенных арбузных корок. Вот в Орске начались тиф и холера. Некипячёную воду не пьём. Мама наделала оберегов из чеснока и надела на всех детей. Но болезнь не обошла стороной и нашу семью. Самая красивая среди нас, мастерски игравшая на пианино Сара-апа умерла восемнадцатилетней. Дядя Закир на её похороны дал маме денег, привёз трёх овец. Ещё не отошли от переживаний её смерти, в ту же осень снова настигло горе. Дядя поехал в Оренбург с продуктами, чтобы проведать старшую дочь Уммугульсум. Возвращаясь оттуда, замёрз в поезде, потому что не топили, не смог оправиться от болезни и скончался. Врач сказал, что у него было плохо с сердцем. Утро, весь Орск запорошен снегом. Домашние сказали мне: «Мама твоя ушла к тёте-абыстай, сообщили, что дядя умер». Я тоже побежала туда».
Именно из этого простого, деревянного дома, выходящего пятью окнами на улицу, в октябре 1921 года Закира Рамиева-Дэрдменда проводили в последний путь. Здесь осталась его последняя одежда, последние рукописи. Как рассказывал сын Искандера Башир Рамиев, на какое-то время Махуба-абыстай и прислужница в доме Минсафа остались в этом доме вдвоём. Потом Искандер с трёхлетним сыном переехал к матери. Но где-то в середине 1922 года этот дом затопило, т. к. Урал вышел из берегов. Они опять переехали пожить к родственникам Махубджамал, взяв с собой лишь самое ценное.
Все дома и улицы, расположенные ниже той части Орска, что на возвышенности, раз в пятнадцать – двадцать пять лет затапливает в весеннее половодье. Если весной Урал и Орь вскрывались одновременно, льдины с обеих рек упирались в ущелье Губерлинской горной цепи, прикрывающей город с юга, вода неожиданно выходила из берегов и успевала затопить нижние улицы города за ночь. Такое случалось и в позапрошлом веке, и в 1942, и в 1957 годах, и позднее. Я был свидетелем затопления большой части старого города в апреле 1957 года. Тогда откуда-то пригнанные военные лодки перевозили работающих в Новом городе людей на работу. Клубы, школы и другие помещения города были представлены семьям, чьи дома были потоплены. Именно из-за такого нрава Урала более зажиточных людей города Орска хоронили на кладбище деревни Ильяс, который располагался на возвышенности на другой стороне реки. Несмотря на тяжёлые времена, Дэрдменда тоже похоронили в этой деревне башкиро-татарских конных казаков. И надгробный камень на могилу установили. В шестидесятых-семидесятых годах ещё были живы и те, кто провожал покойного до той самой деревни, вернее, хутора, и те, кто видел там в послевоенные годы надгробный камень. Магъсум-ага Шамсутдинов, участник драмкружка, организованного Мирхайдаром Файзи в 1910-х годах, даже отвёл меня туда и показал это кладбище. До начала пятидесятых, до расширения территории соседнего завода, часть кладбища оставалась на своём месте. На том участке и был похоронен поэт. Прежний «Ильясовский хутор» оказался в черте возведённого в тридцатых годах Нового города, а территория кладбища частично осталась под корпусами одного «номерного» завода. Территория этого завода сейчас окружена высоким каменным забором. Да, начатое в 1930-х годах строительство Нового города поглотило и бывшее «кладбище аристократов». Эвакуированный с запада осенью 1941 года завод использовал часть надгробных памятников на строительные нужды. Возможно, и памятный камень, стоявший некогда на могиле Дэрдменда, лежит в фундаменте какого-нибудь здания этого завода.
Смерть Дэрдменда наступила неожиданно трагично. Получив весть о болезни дочери Уммугульсум, он тут же собрался в путь и поехал в Оренбург. В это время в западной части Оренбургской губернии с каждым днём от голода умирало всё больше и больше людей. Как рассказывал Башир Рамиев, «дед тогда уехал в Оренбург на товарном поезде от станции Сара». (Строительство железной дороги между Оренбургом и Орском было начато в 1913 году. К зиме 1917 года протянулась до станции Сара, находящейся от Орска в семидесяти-восьмидесяти километрах.) «Да, от Орска до Сары надо было ехать около восьмидесяти вёрст в повозке. Когда дед добрался до Оренбурга, Уммугульсум была в тяжёлом состоянии. И вскоре ушла в мир иной, оставив больного мужа и трёх дочерей».
Дэрдменд успел застать дочь лишь в последние дни. (Правда, Асма Рахматуллина в своих мемуарах пишет, что она скончалась позднее. А дочь Уммугульсум Кафия-апа Усманова рассказывала, что мать умерла в ту осень от тифа, и две младшие девочки её – Галия и Кафия тогда же уехали с дедом в Орск.) Старшая дочь Уммугульсум Рабига в то время уже была замужем в Ташкенте. Позднее, после смерти их отца Гарифа Камалова, к ней уехала и сестрёнка Суфия.
По рассказу Кафия-апа, из Оренбурга они уехали поездом. Дэрдменд с двумя внучками вернулся пассажирским поездом в Актюбинск, оттуда наняли повозку до Орска. Стояли очень ветреные, холодные дни. Дэрдменд ещё в пути почувствовал недомогание. По возвращении в Орск проболел несколько дней и скончался. Врач определил, что он умер от тифа. Велено было похоронить с предосторожностями. Дочери Уммугульсум – Галия и Кафия выросли под присмотром бабушки Махубджамал и дяди Искандера. «Воспользовавшись отсутствием Искандер-абый, его жена Минсафа выдала меня замуж очень рано», – жаловалась Кафия-апа, когда я разговаривал с ней в декабре 1993 года. Чуть повзрослев, Галия ещё раньше уехала в Среднюю Азию, не ужившись с Минсафой. И сама, и сын её Рустем погибли в 1948 году во время землетрясения в Ашхабаде.
В последние годы о трагической судьбе поэта писали и некоторые домыслы. Один учитель-ветеран отмечал, что он якобы скончался в одиночестве в заброшенном доме какой-то деревни. Другие распространяли сведения о том, что он умер от голода. Будучи человеком, лично общавшимся с внуками и внучками Дэрдменда, я вынужден повторно утверждать, что эти информации неверны. К тому же ещё в 1959 году Мухаммат-ага Гайнуллин, встречавшийся и беседовавший с дочерью поэта Зайнап, проживавшей в Уфе, переписывавшийся с сыном поэта Ягъфаром, работавшим бухгалтером в одном из колхозов на границе Башкирской и Челябинской областей (оба скончались в 1970-х годах), опубликовал данные о том, что Дэрдменд скончался от тифа. Лежавшего на смертном одре поэта окружали его любимая жена Махубджамал, её сестра Махруй, старший сын Искандер, его будущая вторая жена Минсафа (пока ещё прислужница в доме), средний сын Ягъфар. Братья Махубджамал с семьями тоже были там. Следовательно, рядом были люди, которые могли ухаживать за ним и прокормить поэта. Ведь и Асма-апа пишет в воспоминаниях: «Дядя уехал к Гульсум отвезти продукты». Наверняка – не последнее из дома увёз. Достаточно свидетельств тому, что хоть в это время у Рамиевых уже и не было пудовых золотых самородков, всё же у них на руках имелось достаточно много золота и серебра. (Набор серебряных приборов сохранялся у детей и внуков до конца ХХ века. Одну пару позолоченной ложки и вилки Зайнап-апа в середине 1970 года через Равиля Бухараева передавала и в Казанский государственный музей. Их и неиспользованных Рамиевами талонов на получение питания в голодном 1921 году мы тогда с Равилем двоём относили в этот музей. Сохранились ли эти предметы сейчас в музее – не знаю, не интересовался. По шесть комплектов позолоченных ложек и вилок мы с фотографом Зуфаром Башировым видели и в домах Башира (Москва) и Равиля (Уфа) Рамиевых.) Даже в тридцатых годах все женщины рода Рамиевых носили ещё большие нагрудники, полностью увешанные золотыми и серебряными монетами. Если даже раз в неделю сдавать государственным органам по одной такой монете, можно было бы приобрести достаточно продуктов. Сегодня, конечно, немногие знают, что вплоть до войны существовала специальная организация – «Торгсин», в которой в обмен на крупицы золота, золотые и серебряные монеты, а также дорогие украшения выдавали продукты питания…