Страница 4 из 16
— Ты под домашним арестом? — громко спросил Жерар, перекрикивая гул шумной компании.
— Не знаю. Утром мама уехала с Акно, и пока они не вернулись. А ты где? У Эрика?
— Угу. Репетируем. — В трубке раздалось барабанное соло, перемежаемое ударами по тарелке. — Эрик вечером читает стихи в нашей кофейне. Мы все идем. А ты как?
— Конечно… — начала Люси, но тут же опомнилась. — Ой, нет. Я не могу.
— Дайте поговорить! — раздался приглушенный голос Жерар. — Короче, ты идешь или нет? — обратился Жерар уже к Люси.
— Не знаю, — с досадой в голосе ответила она. — Мама еще за вчерашнее меня не простила: к ней сейчас так просто не подъедешь. Неохота наживать новые неприятности: эриковские стишки того не стоят.
Эрик жил по соседству с Жераром, и они с дружили с детства. В старших классах у мальчиков родилась идея организовать рок-группу. Эрик привел двух друзей, Миднайта и Горячего глаза, и с тех пор каждую неделю все четверо самозабвенно репетировали у Эрика в гараже.
— Та к уж и «стишки»!.. Я ж тебя не на оргию в стремный район приглашаю, а на поэтический вечер в двух шагах от твоего дома! Приходите с мамой, милости просим.
Из трубки донесся крик Эрика: «Оргия! Да-а-а-а!!!» Очередная барабанная дробь и удар в тарелку. Люси с содроганием представила маму, слушающую стихи Эрика.
— Если вы всей толпой завалитесь, мама не вынесет такого «счастья».
— Давай так: я за тобой зайду. Один. А с остальными встретимся на месте. Мама не станет возражать: она меня любит.
Люси хмыкнула:
— У мамы всегда был странный вкус.
— Тебя забыли спросить! — Жерар повесил трубку под крики товарищей.
Люси огляделась. Обстановка квартиры отражала художественные склонности матери: самодельные бархатные подушки на темно-красном диване, на стенах — рисунки Лейлы, в основном пейзажи. Вот извилистые улочки Южного Манхэттена, рядом несколько зимних зарисовок: темные пруды, покрытые серебристой корочкой льда.
На каминной полке стояла фотография отца. Светловолосый мужчина в военной форме. От уголков умных глаз лучиками расходились морщинки. Отец служил где-то далеко, причем у него было огромное количество наград. Правда, никто не принял в расчет военные заслуги Стинга Элиона чтобы хоть как-то облегчить жизнь его вдове. Он погиб в автокатастрофе, так и не увидев дочь.
После гибели мужа Лейла вернула себе девичью фамилию. Мать и дочь никогда не разговаривали об отце девочки. Однако Лейла до сих пор держала шкатулку с выгравированными инициалами «С.Э.» на столике возле кровати. Помимо медалей, которые она там хранила, о существовании отца напоминали лишь фотография, обручальное кольцо да прядь светлых волос. Иногда, вынув из шкатулки золотистый локон, Лейла задумчиво на него смотрела.
Щелкнул замок входной двери. Люси с размаху шлепнулась на диван и схватила с журнального столика первую попавшуюся книгу. Чтение считалось в их доме священным занятием; Лейла не станет отвлекать ее даже ради очередной выволочки.
Дверь с глухим стуком распахнулась, и на пороге возник Акно со стопкой больших квадратных листов картона. Когда он опустил их на пол, Люси поняла, что это сложенные картонные коробки.
— Здравствуй, дя… Акно, — запнувшись на полуслове, проговорила она.
Год назад Акно попросил Люси не называть его дядей Акно, мол, он еще не такой старый, и вообще это напоминает ему о «Хижине дяди Тома». А потом Акно деликатно добавил, что он ей не дядя, а давний близкий друг Лейлы.
— А где мама? — спросила Люси.
— Паркует машину, — ответил он.
Худощавый Акно был одет в неизменные старые джинсы и фланелевую рубашку. На носу криво сидели старые очки в позолоченной оправе.
— Напомни-ка: почему в вашем доме нет грузового лифта?
— Потому, что дом старый и у него свои заморочки, — пошутила Люси. — А для чего коробки?
— Твоя мама… решила убрать лишние вещи, — проговорил Акно, глядя в сторону.
— Лишние?
Он неопределенно махнул рукой:
— Ну… тут уже пройти невозможно. Ты ведь знаешь: она никогда ничего не выбрасывает… Что читаем?..
Акно взял книгу из рук Люси и прочел вслух:
— «В мире все же полно самых разных созданий, существование которых официальная наука не признает: фейри и гоблины, призраки и демоны…». — Акно внимательно посмотрел на Люси поверх очков: — Это для школы?
— «Золотая ветвь» Фрезера? Нет. Мы еще несколько недель не учимся. — Она забрала книгу. — Это мамина.
— Я подозревал.
— Акно?
Он рылся в ящике с инструментами, стоящем возле камина.
— Нашел! — Акно обрадованно вытащил оттуда багажный скотч.
— У тебя когда-нибудь так бывало: ты видишь что-то, а другие — нет? — тихо спросила Люси.
Акно выронил скотч.
— Как если бы я стал единственным свидетелем преступления? — не глядя ей в глаза, сказал он.
— Нет. Как если бы рядом стояли люди, которых можешь видеть только ты. Наверное, звучит дико, но… — Люси старалась подобрать слова.
Акно ласково взглянул на нее:
— Ты, как и Лейла, творческая натура. У художников иное, не доступное другим восприятие мира. Способность видеть красивое и ужасное в обыкновенных вещах — редкий дар, а не безумие. Ты особенная, и в этом нет ничего плохого.
Люси подняла ноги на диван и уперлась в колени подбородком. Она живо представила полутемный склад, кнут Эльзы, тело синеволосого парня, бившееся в предсмертных конвульсиях, и зеленые глаза Нацу. Красивое и ужасное.
— Интересно, а отец тоже по-особенному воспринимал мир?
Акно ошарашенно молчал. В следующее мгновение открылась входная дверь, и в комнату вплыла мама Люси. Цокая по паркету каблуками ботинок, она вручила Акно ключи от машины.
Золотистые волосы Лейлы, чуть темнее, чем у дочери, и раза в два длиннее, были закручены в пучок, который скреплял проткнутый сквозь него карандаш. Наряд состоял из заляпанного краской комбинезона, надетого поверх сиреневой футболки, и грубых ботинок. Люси часто говорили, что она похожа на Лейлу. Наверное, со стороны виднее. В одном Люси не сомневалась — фигурой она пошла в мать: обе стройные, с узкими бедрами и небольшой грудью. Только мама по-настоящему красивая — высокая и гибкая, а Люси — метр с кепкой — симпатичная, не более того. Люси с копной золотистых волос казалась себе тряпичной куклой рядом с Барби-Лейлой. А чего стоила мамина походка! На нее до сих пор оборачивались на улицах. А Люси вечно шаркала ногами. Однажды она тоже привлекла к себе внимание окружающих — когда свалилась с лестницы.
— Спасибо за коробки, — с улыбкой произнесла Лейла.
Акно взглянул на нее исподлобья. Желудок Люси сжался в тугой комок. Что происходит?
— Прости, что так долго. Парковка забита. Еле нашла место.
— Мам! — не выдержала Люси. — Для чего коробки?
Лейла медлила с ответом. Выдернув карандаш из волос, она засунула его за ухо и уселась рядом с дочерью на диван. Только сейчас Люси заметила, что у мамы темные круги под глазами и покрасневшие веки.
— Это из-за моей вчерашней выходки? — нарушила паузу Люси.
— Нет, — тут же ответила Лейла. И через секунду поправилась: — Не совсем. Ты вчера совершила большую ошибку.
— Я уже извинилась. Если хочешь посадить меня под домашний арест…
— О домашнем аресте речь не идет, — возразила Лейла. Ее голос звенел от волнения.
— Да скажи ты ей наконец! — не выдержал Акно.
— Не надо говорить так, будто меня здесь нет! — огрызнулась Люси. — Что ты должна сказать?
— Мы едем в отпуск, — с тяжким вздохом произнесла Лейла.
Акно хранил непроницаемое выражение лица.
— И всего-то? Вы едете в отпуск? — Люси обессиленно откинулась на спинку дивана. — Не понимаю.
— Едут все: ты, я и Акно. Мы отправляемся в загородный дом.
Люси взглянула на Акно: он угрюмо смотрел в окно, скрестив руки на груди. Странно. Акно очень любил этот дом. Он купил его десять лет назад, сам возился, ремонтировал, ездил туда при первой же возможности.