Страница 16 из 26
Обязательно советую Вам с Гумилевым познакомиться. Если не удастся Вам достать его книг (их, кажется, не очень-то много тут), могу Вам несколько стихов послать. А теперь уж заодно и о своем стихе напишу. Стихотворные его достоинства, конечно, никудышны, а насчет мысли постараюсь Вам дать маленькое объяснение. Безусловно, Вы совершенно правы, утверждая, что потребность славословить Бога не может быть осуждаема. Но славословие отреченного от мира, который отрекся ради достижения для себя лично спасения и освобождения, такое славословие никому не нужно. Храм как место славословия – лишь временный этап, и то, что люди славословят Бога в храмах и забывают Его в жизни – плохо. Может быть, Вы помните – Вы видели у меня репродукцию Рериха «Покровительница Культуры»?[49] Она изображает Богоматерь с эмблемой мира, скрывающую своим покрывалом храмы. Вы еще спросили: «Но ведь не только же церкви есть культура?». Совершенно правильно. Церкви иногда бывают даже меньше всего культурою. Но в такой передаче Рериха скрывается следующий символ: всякая отрасль культуры должна быть священна. В подходе к разрешению научных, общественных, воспитательных, социальных и других проблем должны быть такие же торжественность, Бого-славие, чувства ответственности и служения Вечному, как и в храмовых молитвах. Всякое дело культуры, совершаемое вне храма, не может не быть Богослужением. Нет нужды поэтому замыкать своего Бога в храм за семью замками, когда вся земля может быть храмом, если в ней дела Божии творятся. <…>
Вот я Вам как-нибудь соберусь рассказать о русском философе Федорове. Это был замечательнейший человек, и говорю наперед, что его философия Вам понравится. У него исключительно философия дела, а не умственных заковырок, которые нередко вытекают в форму гимнастики ума без практического значения. В этом грехе и Кант несколько замешан. Федоров совершенная ему противоположность и стоит как человек и философ на недосягаемой высоте. Достоевский, Толстой, Соловьев и многие другие русские писатели обязаны Федорову – все они черпали идеи из его гениального ума. Но, как и большинство гениев, в свое время Федоров остался непризнанным, и только теперь о нем заговорили как русские, так и Западная Европа. Даже в современной Сов[етской] России идеи Федорова, правда инкогнито (без упоминания его имени), проповедуются все-таки самими правительственными кругами.
<…> Чувства – святые явления, приглушать их не следует, только помнить надо, что у чувств нет глаз, они слепы и вручать слепому свою судьбу нельзя. Надо учиться управлять чувствами, и краски их от этого не блекнут, не превращаются они под руководством разума в скучную прозу, по-прежнему и страдать, и радоваться заставляют, но не способны уже бросать нас по собственному капризу куда им угодно. Слов нет, что хорошо на крыльях чувств летать, но ведь, направляя чувства по собственным желаниям, мы не обрезываем им крылья и вместе с тем гарантируем себя от низких посадок после [высших] полетов. Недалеко я ушел еще в овладении своими чувствами, но уже не скажу, как Вы, что боюсь с их стороны неприятных сюрпризов. Сажусь, правда, в лужу нередко, потому что сила воли еще недостаточно выработана, но, как бы ни сел, все равно знаю, что вылезу, и не беспокойство и отчаяние, а только недовольство собою остается в результате. Во всем свое хорошее и польза. Ну, всего наилучшего покамест. Пишите, как в Евве живете и как после Сыренца нравится. Поклоны от меня Гансику, Вале и Рейну передайте.
<…> Между прочим, об этом злополучном ближайшем будущем думаю со страхом и трепетом, – взвалил на свои плечи такие обязанности, что косточки потрескивают. Во-первых, 3 февраля в Русском Литерат[урном] Кружке[50] состоится живая газета. Поручили мне писать передовицу. Вообще, передовица для газеты – дело плевое, занять публику на 10–15 минут какой-нибудь простой темой – не ахти какой труд. Но для меня темы, кажется, самим чертом в аду выдумывают[ся]. Так и [на] этот раз вышло. Произошло в кружке несколько инцидентов [между придерживающимися] старых литературных традиций и искателями новых тем и новых форм. Дело в том, что чествовал нынче кружок Толстого, Мережковского и еще кого-то из «старых». На прошлой неделе был юбилей Островского, взялись чествовать и его. В подготовке к этим чествованиям уходило почти все время, и другим чем-либо заняться не проходилось. Так вот часть членов, узнав о чествовании Островского, иронически заметили: «Ну, опять покойничек». Одному поэту предложили по поводу юбилея Островского написать что-нибудь, так этот поэт, типун ему на язык, не задумываясь ответил: «И без меня панихиду отслужите». Чествование, конечно, все-таки состоялось, и началось оно с весьма колкого упрека по адресу молодых членов и вообще молодого поколения, которые не ценят и даже не знают русских классиков и [этим] самым печальным фактом нарушают лучшие традиции русской культуры. Не забыты были в этом обличении и злополучные «покойнички» и «панихида», в которой не пожелал принять участия поэт, творчеству которого, между прочим, было посвящено одно из собраний кружка в нынешнем сезоне. Одним словом – скандал в благородном семействе, да и только. Живая же газета издается преимущественно силами молодых, ввиду того, что по летам и я к ним принадлежу, насели на меня мои «коллеги», дабы я очистил запятнанную на вечере Островского их честь. Довольно мудреная задача, смутно сейчас представляю себе, как я с ней справлюсь, но все-таки рассчитываю справиться и взял на себя передовицу на эту тему. А вот во-вторых, через неделю, 10 февраля, предстоит мне второе «удовольствие», к которому я не знаю, с какой стороны и подступиться. В том же кружке назначен на этот день литературный суд по рассказу Бунина «Дело корнета Елагина», и навязали мне в этом суде роль подсудимого! Пока что душа моя еще более-менее спокойна, потому что читал я сей рассказ уже давно и наполовину перезабыл его суть. Дело состоит там в том, что корнет Елагин убивает при весьма странных обстоятельствах и по весьма странным и неясным причинам свою любовницу. В факте убийства сознается сам, но разводит в своем признании такую психологию, что черт в ней ноги поломает. И та перспектива, что мне придется эту психологию расхлебывать, – вызывает дрожь во всех моих членах. Если еще прибавить, что на настоящих литературных судах (будут: председатель, секретарь, прокурор, 3 защитника, медицинская экспертиза в лице настоящего доктора, и хотят пригласить пару юристов для правильной постановки всей этой церемонии) я никогда не присутствовал, то неудивительно, что мое положение весьма незавидно, пожалуй, настоящему корнету Елагину, если таковой существовал, легче, чем мне, было. Какой-то трагический талант у меня – ввязываться в такие истории. Не люблю я всякие публичные выступления и открытые собрания кружка почти никогда не посещаю, а все-таки даю себя уговорить и соглашаюсь на такие роли. Ведь этак, пожалуй, можно меня и уговорить заделаться китайским императором! Правда, с ролью последнего легче было бы справиться, чем с корнетом Елагиным. Но зато уж отзвоню на этих двух вечерах – и с колокольни долой, никакими коврижками больше выступить не заставят, и то уже наберется 4 раза за этот сезон, с меня за глаза довольно, ведь это артистом надо быть, чтобы чувствовать удовольствие или удовлетворение от такой деятельности, а я никакой не артист и поэтому признаю лишь доклады и беседы в небольшой, знакомой аудитории, где понимают тебя и ты понимаешь других – такая деятельность мне больше нравится, и более полезной я ее считаю. И, знаете, когда я пишу Вам письма на темы философские, то Вы для меня вполне достаточной и гораздо более приятной аудиторией являетесь, чем публика на открытых собраниях Литературного Кружка. Только уж очень Вы, Галя, неспокойная аудитория. Не разглядеть мне за дальностью расстояния, что у Вас на душе творится, но надеюсь и искренне желаю Вам, чтобы все, творящееся в Вашей душе, приводило Вас к лучшему. Не знаю, насколько я в силах это пожелание сделать большим, чем только пожелание, насколько мне дана возможность раскрыть для Вас радостный смысл жизни, об этом тяжело сейчас судить. Лишь когда я почувствую в себе достаточно силы и увижу ясно пути, которыми можно было бы уничтожить Ваши кошмары и Ваши сомнения, лишь тогда я возьмусь доказать Вам, что мне есть до них дело и от меня можно ожидать помощи для преодоления их. Сейчас же это остается только пожеланием. Искренность его может вполне заменить недостаточность осуществившихся надежд и заполнить время, требуемое для их осуществления. Но это, конечно, уже от Вас, Галя, зависит, а не от меня, т. к. заставить Вас верить в свою искренность я не могу. <…>
48
См. стихотворение Н. Гумилева «Одержимый».
49
Речь идет о картине Н. К. Рериха «Sancta Protectrix» («Мадонна Защитница») (1933).
50
Русский Литературный Кружок – общественная организация, официально зарегистрированная в Таллинне в 1899 г. В 30-е гг. ХХ века П. Ф. Беликов принимал активное участие в его работе.