Страница 8 из 32
Все складывалось так, что и моим первым редактором тоже стал Павел Федорович. Он с особой точностью проверял все историко-научные факты, и когда первый вариант работы, на его взгляд, получился поверхностно-общим, я сама взялась все переделать, конкретизировать тему и подкрепить все новыми фактами. С его стороны никогда не было никакого нажима, напротив, делался вид, что я всему голова, а когда он почувствовал, что уже достаточно «втравил» меня в тему, и убедился, что я поняла, чего он от меня хочет, перестал опекать. К сожалению, через год мне пришлось уехать на северо-восток Эстонии в город Кохтла-Ярве, и тогда Павел Федорович взял переговоры с редакцией журнала на себя, благо, к столице был ближе, прекрасно владел эстонским и знал особенности хождений по местным инстанциям.
«Хочется надеяться, – написал он 6 июня 1974 года, – что “Лооминг” не подведет. Возможно, у них будут свои пожелания по содержанию статьи. Каждая редакция предъявляет свои требования, но Кург[7] уверял меня, что тема их интересует и статью они хотят поместить». Однако в журнале отчего-то не спешили, и сентябрьский номер тоже вышел без Рериха…
И тогда Беликов предпринял решительные действия, неожиданно обнаружив себя опытным бойцом, которого поначалу в нем за мягкостью и деликатностью было и не разглядеть. Словом, когда в сентябре из Козе пришло письмо, в конверте я обнаружила трех-страничную копию послания в редакцию с самым подробным и обстоятельным перечнем всех юбилейных мероприятий в честь празднования столетия со дня рождения всемирно известного художника, проводимого под эгидой ЮНЕСКО. Само собой, были сообщены все книги и публикации, которые должны были появиться, в том числе и в бывших союзных республиках, не исключая Литву и Латвию. Вывод напрашивался сам – если моя статья в «Лооминге» не появится, Эстония единственная «проманкирует» самое значительное в тот год в жизни страны культурное событие. Статья появилась, но… в декабре.
Вот так один за другим получала я уроки Павла Федоровича – как работать, как доводить начатое до конца, как избавляться от верхоглядства и восторженно-дешевого популизма там, где речь шла о Рерихе, и вот еще один – как не отступать от поставленной цели. Позже это свое правило он сформулировал в письме к Гаральду Феликсовичу Лукину в Ригу так: «…Не терпеливо ждать, а готовить все возможности». (12 августа 1977 года).
У меня сохранились письма от Беликова, их двенадцать. Есть и поздравительные открытки – удивительно, что он никогда не забывал поздравить ни с Новым годом, ни с каким-либо важным жизненным событием. Недавно, перечитав их, я вдруг обнаружила в письме от 14 октября 1973 года такие строки: «Я рекомендовал бы Вам построить свою статью в ключе “национальное и интернациональное в творчестве и мировоззрении Рериха”. Тема эта перспективная. Она еще подробно не разработана. “Рерих и Эстония” была бы в этом отношении “пробой пера”…»
Почему я могла не придать значения его совету? Скорее всего такой поворот темы мне показался скучным, ведь у нас у всех в далекие семидесятые был один адрес – «не дом и не улица», а огромный Советский Союз. И очевидно стало, какой необычайно тонкой интуицией и невероятным предвидением обладал исследователь Рериха – именно этот вопрос стал одним из самых узловых и горячих в нашей общей бывшей стране.
Уже и тогда, в пору нашей совместной работы над статьей, я не раз думала: ну зачем ему, крайне занятому известному рериховеду, хлопоты с чужими публикациями, зачем отдавать материалы, которые по крупицам собирались всю жизнь, зачем терять время на переговоры с редакциями и читать чьи-то черновики? Тогда я не могла ответить на этот вопрос, а задать Павлу Федоровичу не догадалась. Зато теперь у меня нет сомнений, что Беликов мастерски «втравил» меня в тему. «Рерих и Эстония» не оставляют меня и сейчас, и материалы, как ни удивительно, продолжают идти… По-своему не отпускает меня и Козе-Ууэмыйза…
Когда через несколько лет я опять вернулась туда, Павла Федоровича уже не было. И обожгла мысль: как быстро промчались годы с той осени 72-го, когда мы только встретились! Когда он только обретал свободу от необходимости ежедневно трудиться для хлеба насущного и только готовился полностью посвятить себя главному делу своей жизни. А оказалось, времени, которого он так ждал, ему было отпущено несправедливо мало – менее десяти лет. Он ушел от нас в мае 1982-го, и в последние годы мог работать с огромным трудом, лишь в моменты, когда мучительные боли в руке отпускали его.
Когда лет пятнадцать назад по заданию журнала «Таллинн» я подготовила серию материалов о Беликове, я полагала, что о Павле Федоровиче знаю все, а сейчас готова признаться, что знаю о нем ничтожно мало и что его личность для меня огромная загадка.
Так кто же он, как скажут в Эстонии, где отчество употреблять не принято, Павел Беликов? Скромный бухгалтер с экзотически-причудливым хобби? Именно так однажды представили его в эстонской прессе, когда модны были рассуждения о всевозможных развлечениях скучающих людей и пропаганда кружков по интересам.
…Однажды внучка Павла Федоровича, повзрослевшая Галя Беликова, показала небольшой двухэтажный дом, в котором перед пенсией главбухом работал ее дедушка, – контора Козеского отделения «Эстсельхозтехники». С тротуара через окно на первом этаже было хорошо видно его рабочее место – небольшой канцелярский стол, стул, на столе счеты. Мы прошли по улице, по которой он после службы заходил на почту, в небольшой поселковый магазин, и я хорошо представила внешне ничем не примечательную, размеренную, как и у всех в этом местечке, жизнь. Вспомнилась наша первая встреча, когда в разговоре «обо всем» Павел Федорович обронил:
– Так получилось, что хлеб насущный давало одно, а пищу духовную – другое. И знаете, – добавил он, – одно другому не мешало, никакого раздвоения не было…
По рассказам родственников, он был очень веселым, удивительно гармоничным и цельным во всем, производил впечатление счастливого человека. У него был талант прекрасно ладить с людьми, никогда не было и намека на исключительность или снобизм, он всегда в поселке первым со всеми здоровался, что же касается распорядка, тут уж у него все было строго: с утра до шести вечера – за бухгалтерским столом, с восьми до двенадцати – дома за письменным.
И все же, кем был Павел Федорович Беликов? Может, и в самом деле, чудаком из провинции, не представлявшим ценности своего архива и потому так легко раздававшим свои материалы? Сохранилось любопытное письмо Павлу Федоровичу от Ивана Антоновича Ефремова, известного ученого-палеонтолога и не менее известного писателя, автора бестселлеров тех лет – «На краю Ойкумены», «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы», «Час быка», «Таис Афинская». В 1970 году непревзойденный фантаст, получив по почте от Беликова, с которым переписывался, бандероль с одним из томов «Тайной Доктрины», немало разволновался и по-дружески решил предупредить уважаемого им человека, раскрыв ему глаза на некоторые обстоятельства:
«Она столь большой ценности, что я не решаюсь ее выпустить из рук <…>. Посылать ее тоже страшно <…> помимо всего – это просто ценность денежная, как и огромная редкость <…>. Как раз в санатории я читал английский журнал, специально посвященный антикварии. Там была статья, что в то время как стоимость жизни в Англии с 1954 по 1970 г. вздорожала в среднем вдвое, книги (новые) вздорожали в пять-шесть раз, а старинные в 8–11 раз! Сравнивая Вашу книгу с ценами, отмеченными в журнале, думаю, что там бы она стоила пять тысяч англ. фунтов – цена для нас вообще несообразная, так как в переводе на товарную стоимость это от 25 до 40 тыс. рублей наших! Это я к тому, какие у нас есть книжные ценности, каких мы и сами не знаем, чем очень пользуются люди, знакомые с международной конъюнктурой и скупающие у букинистов все, имеющее подобную валютную ценность <…>. Может, я и переоценил Ваш том, но во всяком случае, его денежная ценность очень велика и хранить его надо!» (25 сентября 1970 года).
7
Кург – заведующий отделом критики журнала «Лооминг» («Творчество» – в переводе с эстонского).