Страница 3 из 10
Потрясенный смертью Китса Шелли посвятил ему одно из самых замечательных своих произведений - элегию "Адонаис" ("Adonais", 1821). Следуя традиции древнегреческой элегии, преломленной сквозь влияние мильтоновского "Лисидаса" ("Lycidas", 1638), Шелли оплакивает молодого поэта, жертву преследования и слепой ненависти. Он изображает друзей, горестно провожающих его в безвременную могилу, рассказывает о том, как скорбит о нем дивно воспетая им природа, предрекает ему бессмертие на небесах и вечную жизнь в сердцах людских. Такой эпитафией мог бы гордиться самый возвышенный гений.
* * *
За краткий шестилетний период своего развития поэзия Китса отразила основные вехи английской поэзии за пятьдесят лет: от неоклассицизма и сентиментализма второй половины XVIII в. через романтизм школы Вордсворта, с одной стороны, и Хента - с другой Китс приходит к новым формам романтического искусства. {Биографию Китса см.: Hilton Т. Keats and His World. New York, 1971. Общую характеристику поэтического развития Китса см.: Bate W. J. John Keats. Harvard Univ. Press, 1963 (2nd ed. 1978). Также: Дьяконова Н. Я. 1) Китс и его современники. М., 1973; 2) Английский романтизм: Проблемы эстетики. М., 1978, гл. 6 - Китс (с. 165-191).}
Его первые стихи мало самостоятельны и вторят то Спенсеру, то Мильтону, то их более поздним почитателям XVIII в. Акенсайду, Коллинзу, Грею, Шарлотте Смит. Уже в лирике 1814-1816 гг. развиваются две занимавшие юного поэта темы: красота и благотворность природы и общественное служение. По его мнению, достоин славы только тот поэт, который в свой смертный час сможет сказать, что его стихи, подобно набату, звали в бой патриотов и пугали властителей: {О "возмутительных взглядах" Китса см. письмо его издателя Хесси к Северну 27 февраля 1821 г., написанное уже после смерти поэта: Rollins Н. Е. More Letters and Poems of the Keats Circle. Harvard Univ. Press, 1955, p. 117.} послание "Моему брату Джорджу" ("Epistle to My Brother George", август 1816). Аналогичные мотивы звучат в сонете "К Миру" ("On Peace", апрель 1814), в оде "К Надежде" ("То Норе", февраль 1815), в стихотворении "Строки, написанные 29 мая, в годовщину реставрации Карла II, под звон колоколов" ("Lines Written on 29 May The A
В обращении "К Надежде" Китс взывает: "Не дай мне видеть, как вянет честь моей страны... Не дай мне видеть, как Свобода, завещанная патриотом, великая в простом одеянии, угнетена гнусным пурпуром двора, как она, умирая, склонила голову". Здесь очень явно влияние абстрактной неоклассицистической лексики Томаса Кэмбелла, автора описательной поэмы "Радости надежды" ("The Pleasures of Hope", 1799). От этого влияния, мы уже знаем, позднее избавил Китса Хент, который в программном стихотворении "Пир поэтов" ("The Feast of the Poets", 1811) поднял знамя восстания против классицистов и объявил свободу версификации и возвращение к непринужденности поэтической речи главной задачей современных авторов. Примером для них должны послужить "старые поэты". Хент научил своего юного последователя по-новому читать их произведения. Критическая часть программы Хента расчистила путь Китсу, положительная же ее часть вскоре была им отброшена.
Большее значение, чем политическая тема, имела в лирике Китса тема природы и искусства, которое себя ей посвятило. Характерен, например, сонет "Как много славных бардов..." ("How Many Bards...", март 1816), где мысли о поэтах давно прошедших времен ассоциируются со сладостными звуками и ощущениями, вызываемыми "пением птиц, шепотом листьев, голосом вод... приятной музыкой". Все больше растет поэтическая смелость Китса, богатство и разнообразие создаваемых им образов природы, воспроизводящих непосредственные чувственные впечатления от окружающего. Таковы стихи "Если б ты во время оно" ("Hadst Thou Lived in Days of Old...", февраль 1816), "Я вышел на пригорок и застыл" ("I Stood Tip-toe Upon a Littje Hill...", декабрь 1816).
Попыткой соединить обе темы - общественного долга поэта и преклонения перед могуществом и щедрой красотой природы - является исполненное серьезных раздумий стихотворение "Сон и Поэзия" ("Sleep and Poetry", декабрь 1816), в котором освободившийся от классицистических условностей поэт, постигая мир красоты, создает вдохновленные им и вдохновляющие, возвышающие читателей строки. Чрезвычайно существенно, что в восприятии Китса с самых ранних времен нет твердого разграничения между реальностью и поэзией. И та и другая для него равноправные источники прекрасного. Так, в ранее названном сонете "После прочтения Гомера в переводе Чапмена" (1816) открытие захватившего его поэтического произведения сравнивается с открытием вселенной; великий поэт отождествляется с великим исследователем, с бесстрашным путешественником, перед которым расстилаются неведомые дотоле просторы земли, неба и моря.
Этапы такого открытия прослеживаются в сонете "Равнины наши застилала мгла..." ("After Dark Vapours...", январь 1817), где сложный путь поэтических ассоциаций воспроизводит постепенное приближение к тайнам жизни, смерти и искусства. Посредниками между знанием и неведением оказываются поэты: открытие поэзии Возрождения (тоже, как мы видели, опосредованное) ведет к открытию поэзии древности; современник Шекспира Чапмен подарил Китсу Гомера; бесчисленные античные аллюзии в пьесах Шекспира, а также драматургов его плеяды (Марло, Лили, Бомонта, Флетчера, Дрейтона, Бена Джонсона) показали ему путь к мифологии и литературе древней Греции.
Самым полным воплощением новых исканий Китса стала поэма "Эндимион" (1817). Воплотила она и внутреннюю борьбу поэта между его пониманием своего писательского долга, побуждающего его изображать реальную жизнь со всеми ее тяготами и несправедливостями и тем самым служить людям, и стремлением к прекрасному искусству, противостоящему этой жизни. Исходя из общего для всех романтиков трагического восприятия непримиримого разлада между идеалом и реальностью, Китс пытался преодолеть его - создать искусство, которое бы увековечило красоту, вытравленную из современной действительности. С одной стороны, он считает необходимым изображать "борьбу и муки человеческих сердец" ("the agony and strife of human hearts" - "Сон и поэзия"), с другой стороны, болезненно ощущает губительный для искусства антиэстетический характер "скучной жизни, лишенной вдохновения и бредущей черепашьим шагом" ("this dull, uninspired snailpaced life" - "Эндимион", IV, 25).