Страница 6 из 14
– Да они так свои чувства выражают. Они просто по-другому это делать не могут. А чувства их захлестывают. Но когда Люся кричит Ивану – ненавижу – она его любит. И он – когда отталкивает ее своими словами – любит ее…
Настя остановилась, как бы подбирая слова, чтобы получше объяснить, и сказала, повернувшись к Ивану:
– Когда она кричит на тебя, Иван, она кричит тебе о своей любви… И когда ты кричишь на нее – ты кричишь о своей любви. Вы просто никак друг друга не услышите, но если бы вы услышали – вы услышали бы просто любовь. И вам уже не нужно было бы так кричать, чтобы быть услышанными…
Иван с Люсей посмотрели друг на друга, и что-то такое в глазах их промелькнуло, спокойное, глубокое и настоящее, что Лариса, непримиримая и холодная Лариса, заметив этот их взаимный взгляд – замолчала. Как будто взгляд этот остановил все ее аргументы. А может, и права Настя, все так и есть, как она говорит. Любят они – вот так вот любят. Как умеют. Как получается…
Иван с Люсей, притихшие какие-то, как будто слова Насти их примирили, объединили в одно целое, ушли.
Пашка, двадцатилетний сын Маши, столкнулся с ними в подъезде, когда они уходили. Зайдя домой, он с порога громко и удивленно спросил:
– А чего это тетя Люся с дядей Ваней такие странные от вас уходили?..
– Странные? – не поняла Маша. – Почему это они странные?
– Да пришибленные какие-то, – громогласно заявил Пашка и тем же голосом добавил: – Мать, я жрать хочу, сил никаких нет. Если не покормишь – умру с голоду…
– Господи, да ты же из гостей вернулся, – улыбнулась Маша, – от новогоднего стола. Тебя чего там – не кормили?
– Я был сыт другой пищей, – туманно заявил Пашка, роясь в холодильнике, заглядывая под крышки кастрюль, доставая тарелки с салатами и закусками. – Я был сыт, как говорится, любовью, – произнес он нарочито, как бы специально обращая внимание на свои слова.
– Пашка, да ты совсем взрослым стал, – удивленно сказала Настя. – Уже, как я понимаю, в девочку какую-то влюбился. Или полюбил, – добавила Настя.
– Стоп, стоп, стоп, – как-то недовольно сказал Пашка. – Не надо делать скоропалительных выводов и приписывать мне то, чего и в помине нет.
Он произнес это как-то гордо, даже высокомерно, мол, нечего меня в этом подозревать.
Настя замолчала, даже не зная, как реагировать на Пашкины слова, не понимая, чем она его так задела.
– Извини, – сказала она примирительно, – я же не думала тебя никак задеть, я просто обрадовалась, что ты вырос, что полюбил…
– Вот этого – не надо! – опять непримиримо сказал Пашка, уплетая при этом салат за обе щеки. – Не надо мне этих душещипательных разговоров о любви. Не надо меня вовлекать в ваши иллюзии…
Настя окончательно растерялась. И замолчала, не зная, что сказать, не понимая Пашкиной категоричности. Но что-то ее саму задело в его ответе, и она уже тоже непримиримо, упрямо сказала:
– Я только порадовалась, что ты переживаешь это состояние, я порадовалась, что ты любишь…
– Любишь… – протянул Пашка как-то иронично и зло. – Это кто же вам сказал, что я люблю? Это вы из чего такой вывод сделали, из того, что я сыт любовью? Да, я сегодня был сыт любовью. Только – при чем здесь любовь?!
Настя окончательно растерялась. И сначала даже слов не нашла, чтобы ответить. Но опять что-то по-детски упрямое проснулось в ней, и она сказала:
– Я просто этого не понимаю – как можно быть сытым любовью – и не любить? Как вообще можно – не любя – быть сытым любовью?
– Ой, не морочьте мне голову своими романтическими бреднями и вашими старорежимными представлениями…
– Пашка! – резко прервала его Маша. – Ты говори, да не заговаривайся! Ты чего так распоясался!
Но Пашку уже было не остановить. Чувствовал он себя, наверное, сейчас очень уверенным в своей какой-то очень современной правоте, обладающим каким-то новым свежим знанием жизни, так что все другие знания казались ему наивными, смешными.
– Да прекратите вы, – сказал он почти гневно, – достали уже все своей любовью. Нет никакой такой любви, есть здоровое и честное влечение тел. И пока оно есть – есть и отношения, и чувства. Когда его нет – нет и никаких чувств, никакой любви. Здоровый секс – вот правда жизни! – сказал он патетически, и Маша только руками взмахнула, а Настя аж задохнулась от возмущения.
– Да как ты можешь говорить так! Да как же это – никакой любви! – горячо, тоже как-то гневно сказала она. – Да как же это тебе в голову пришло!
Лариса, молча слушавшая весь этот диалог, даже, судя по ее виду, получавшая удовольствие от Пашкиной позиции и горячности, после слов Насти встрепенулась и сказала беззлобно, но иронично:
– Идеалистка-то наша – как разгорячилась! Конечно, ее за живое задели – любовь тронули!.. Ты, Пашка, лучше замолчи, мал еще со старшими спорить, ты тетю Настю лучше не тронь, она за свою любовь – удавить может…
– Удавить – не могу, – ответила Настя все так же непримиримо и даже обиженно, – но постоять за нее могу. Как я могу молчать и слушать такие слова… Нет любви, нет любви… Есть! Есть любовь! – сказала она горячо и добавила строго, как непреложную истину: – Любовь – есть!
– Да где она есть, любовь ваша! Где вы ее видели?! Одна видимость, вранье и притворство! Или одно обывательство – когда один к другому прибился и пользуются друг другом… – и он посмотрел на мать.
И Маша покраснела, просто вся залилась краской – так жестоко и сильно тронули ее слова сына.
И Настя вскипела и заговорила, уже не подбирая слов:
– Мал ты еще, чтобы говорить это и людей осуждать. Ничего ты пока в жизни не понимаешь, а в любви – тем более. Поэтому и говорить о ней не смей – не имеешь права! – сказала она горячо.
– Да все это выдумки людей вашего поколения, мы, молодые, вообще живем по другим законам!
– Слышь, ты, молодой, – не удержалась уже Лариса, – ты говори, да не заговаривайся! Что это за «ваше поколение»? Мы чего тут – древние старухи собрались?
– Ну, не древние, – сказал Пашка, – но и не молодые. Вы посмотрите, много вы ее, вашей любви несуществующей, у молодых видели?
– Видела! Я видела! – опять гневно сказала Настя. – Видела я любовь у молодых, я ее постоянно вижу, я, как ты помнишь, в институте работаю, вокруг меня одни молодые, я эту любовь постоянно вижу!
– Да не любовь это, – не унимался Пашка. – То, что вы за любовь принимаете, – просто здоровый и честный секс!
– Знаешь, Пашка, – как бы устав от разговора, сказала Настя, – я с тобой спорить не буду и доказывать тебе ничего не буду… Все равно – ничего ты не поймешь. Но я точно знаю, точно – любовь есть!
Настя замолчала, потом, оживившись, сказала с улыбкой:
– Знаешь, Паша, я такую любовь вижу… У меня на курсе, который я курирую, есть такая пара – мальчик и девочка, Сережа и Лена, которые друг друга любят. Они действительно друг друга любят – достаточно посмотреть, как они смотрят друг на друга…
Она опять замолчала, и лицо ее осветилось как-то, как будто даже воспоминание об этом их взгляде осветило ее.
– Вы знаете, – сказала Настя, обращаясь ко всем, – я, когда вижу их двоих, стоящих на перерыве у окна, или в столовой в очереди, или в коридоре, всегда поражаюсь этому свету, этой энергии, которая из них исходит. Они всегда – как одно целое, понимаете меня? Как будто соединенные чем-то – независимо от того, стоят ли они близко друг к другу, держатся ли за руки… Они – вместе… И взгляд их друг на друга – друг в друга… И что-то такое в этих взглядах – небесное, Божественное… Я не могу словами это объяснить… Но там, в них, любовь…
– Да какая любовь… – презрительно, опять как-то горделиво, как самый старший и знающий среди всех, сказал Пашка. – Ваш мальчик просто еще не трахнул вашу девочку. Вот и играются они – за ручки подержатся, в глазки посмотрят. А когда дойдет до дела – все изменится. Он свое получит, она, если не дура, тоже свое получит, или, если дура, начнет его доставать своим: «Почему ты мне не звонил… А когда мы увидимся…». И вся любовь кончится…