Страница 5 из 14
А до этого Настя всегда любила встречать Новый год дома. И пока мама была жива и Настя после своего неудачного брака вернулась домой – это был их семейный праздник. И встречали они его дома, и всегда Полину Сергеевну приглашали. И она приходила с Алешкой, пока он не вырос. Потом – одна. И было это тоже традицией, – встречать Новый год втроем.
Была Полина Сергеевна давней маминой подругой, с которой мама еще в молодости подружилась в типографии, когда пришла туда молоденькой девчонкой. Была она, как сама рассказывала, неумелой, наивной, робкой. А Полина – старше ее лет на восемь, уже имевшая разряд по брошюровке, и в жизни уже была самостоятельной. И приняла она Настину маму под свое крыло, помогала ей, учила, защищала. Так они и подружились. Потом квартиры в ведомственном доме получили на одном этаже и так всю жизнь по соседству и прожили. И всю жизнь дружили. И замуж в одно время вышли, даже родили с разницей в несколько месяцев, и долгие годы, шутя, называли Настю и Алешкой – женихом и невестой. И, думалось Насте, наверное, они действительно хотели, чтобы подросли их дети – и поженились. Не раз мама Насте говорила:
– Хороший у тети Полины сын вырос – вот бы тебе такого парня…
И Полина Сергеевна не раз Алешке говорила:
– Чего ты там на стороне кого-то ищешь, когда вот, под боком, – какая девочка славная растет…
Но только Настя и Алешка были друг для друга просто Настей и Алешкой – друзьями детства, ходили они вместе со сверстниками в походы, участвовали вместе в каких-то детских шалостях. Да, если честно сказать, – не всегда эти шалости были детскими.
Алешка вообще рос боевым каким-то, задиристым, буйным. Вечно он куда-то встревал, что-то опасное затевал. Он и погиб-то спустя несколько лет после армии, потому что влез в какую-то драку, то ли кого разнимал, то ли защищал, потом уже поздно было разбираться. Просто шел со своей девушкой из кино поздно вечером – и влез опять туда, куда не надо было лезть.
И когда лежал он в гробу, взрослый какой-то, серьезный, – показался он Насте очень мужественным, что-то новое в его лице появилось. И впервые она увидела в нем мужчину. Не знакомого-презнакомого Алешку, друга детства, а мужчину, которого не видела в нем раньше. Но – поздно было уже кого-то в нем видеть.
И Полина Сергеевна, поседевшая и как-то постаревшая в несколько дней, – с тех пор уже всегда встречала с ними Новый год.
И даже когда умерла Настина мама, осталась для нее Полина Сергеевна не просто соседкой – близким человеком, о ком она заботилась и над кем взяла негласную опеку.
И всегда, каждый год – перед тем, как идти к Машке на их традиционную встречу Нового года, – заходила Настя к Полине Сергеевне, заходила на полчасика, чтобы вместе посидеть, выпить по глотку шампанского, сказать хорошие слова в пожелание друг другу.
И сегодня, перед тем, как идти сюда, Настя зашла к Полине Сергеевне. И ее встретил все тот же, годами устоявшийся порядок и чистота. И стол, как всегда, был накрыт на две персоны. И нехитрая эта закуска – салат «оливье», соленые огурчики, которые Полина Сергеевна сама солила, недорогая колбаска, – как всегда, тронули Настю. Она всегда приходила не с пустыми руками – приносила в подарок что-то нужное, что Полина Сергеевна себе на свою пенсию купить не могла, и приносила что-нибудь вкусное – баночку икры, или кусочек семги, или буженинку, которую любила Полина Сергеевна. И уже много раз говорила Настя:
– Полина Сергеевна, вы не хлопочите, я сама все принесу, не утруждайтесь, не нужно, берегите себя…
Но та всегда с улыбкой отвечала:
– Какие хлопоты, Настенька? Чем мне целые дни заниматься – как не хлопотать?.. Отдыхать я на том свете буду…
И добавляла:
– Недолго уже осталось…
И Настю сердили эти разговоры. Потому что любила она ее, Полину Сергеевну. Была она для нее после мамы – единственным родным, близким человеком, как настоящая родная тетя. Но знала она – часто в последнее время у Полины Сергеевны сердце болело, как-то неровно биться оно стало… И уже несколько раз приезжала к ней «скорая». И врачи на Настины расспросы говорили буднично:
– Чего вы хотите – человеку семьдесят лет…
И звучало это «семьдесят лет» – как диагноз, против которого, как говорится, не попрешь. Но Настя надеялась – все будет хорошо, и долго еще Полина Сергеевна будет наведываться к Насте вечерами, чтобы чашку чая выпить. И долго еще будет Настя слышать ее шаги за дверью – медленные, спокойные, когда будет звонить в ее дверь, и голос ее, мягкий, добрый, будет слышать:
– Иду… Иду… Сейчас открою, Настена…
Она часто называла ее так, как мама когда-то любила называть…
За воспоминаниями и мыслями незаметно пролетело время.
Мужчины вернулись. Все опять сели за стол. Утихомиренная Люська все же показно-недовольно дернула плечами, когда Иван ее обнял. Но руку его не сняла. И спустя минуту уже сама приникла к нему.
Бокалы наполнили шампанским. Все оживились в ожидании боя курантов. И, пока били куранты, опять успела Настя загадать – чтобы в этом году встреча их произошла. Чтобы он, ее мужчина, вошел в ее жизнь…
Новогодняя ночь закончилась. И подруги, привычно уже – всегда заканчивались этим их посиделки, – убирали со стола, мыли посуду, разговаривали о жизни, о своем, женском.
Настя, переполненная своими мыслями, сказала с каким-то ожиданием:
– Как здорово, что новый год начался. Здорово, что жизнь вообще на годы разбита. Один год кончается, другой начинается. А то тянулась бы просто жизнь, такая как есть, и тянулась. А так всегда есть надежда, что новый год будет другим. Что-то новое принесет…
– Ой, подруга, какая же ты у нас романтичная барышня, – рассмеялась Лариса. – Во всем ты видишь какие-то надежды, все каких-то перемен ждешь. Ну чего, скажи, нового может появиться в жизни Люськи, например? Дели ее жизнь на годы, не дели, все одно – будут они с Иваном друг друга терзать, скандалы устраивать, нервы друг другу мотать. И так – до скончания века…
– Просто они так любят, – сказала Настя, и на эти ее слова не только Лариса и Маша – сама Люся, о чьей любви говорила Настя, удивленно вскинула глаза.
– Любят? – насмешливо пропела Лариса, – что же это за любовь у них такая, когда они друг друга чуть не убивают?
– Ну, – улыбнулась Настя, – такая вот у них любовь… Любовь у них такая бурная, что ей нужно именно такое выражение. У них любовь – буря. Любовь – ураган. Но она – все равно любовь. И они только так ее могут выразить…
Иван, зашедший в эту минуту на кухню и услышавший окончание разговора, заинтересованно посмотрел на всех – о ком это они?
– Это Настя о нас говорит, – с усмешкой сказала Люся. – Любим мы, говорит, друг друга так бурно. Поэтому так чувства и выражаем…
Иван посмотрел на Настю – мол, Люська это всерьез говорит, или как всегда подначивает, подкалывает, и дело пахнет очередной ссорой на пустом месте.
– Да, я о вас говорю, – серьезно, без улыбки сказала Настя. – И почему это вы к моим словам с таким недоверием относитесь? Ведь вы действительно любите друг друга, все время говорите друг другу о своей любви.
– Они говорят… Да они только орут друг на друга. Они только и могут на мозги друг другу капать и кричать друг на друга, – возмущенно проговорила Лариска.
– Да неважно, что люди делают, – почти обиженно сказала Настя, – важно, что они чувствуют. Да, они все время в эмоциях, все время в каких-то страстях. Но все это – чувства. Сильные чувства. И с этим не поспорить.
– А может, это ненависть? – ехидно спросила Лариска. – Тоже чувство, сильное чувство, с этим тоже не поспоришь. И это ближе к тому, как они это чувство проявляют.
– Да нет, не ненависть это, а любовь, – упрямо, как ребенок, сказала Настя. – Когда люди ненавидят, их чувства холодные, мертвые, а у Люси и Ивана – жизнь, страсть.
– А чего же они орут-то постоянно? – не унималась Лариса. Казалось, ей вся эта тема была более интересна, чем Ивану и Люсе, которые просто слушали разговор, немного удивленные им.