Страница 10 из 12
Второе письмо пусть останется без комментариев.
«Это письмо должно быть тайной от мамы. Защитите, пожалуйста, меня и бабушку, которую я люблю, от моей мамы. Мне почти 12 лет, и я очень сильно переживаю, что мама обижает бабушку понапрасну, стремится выжить ее из квартиры скандалами и попреками. Мама запрещает мне общаться с бабушкой, толкает и бьет меня, если заметит, что я подхожу к бабушке. И ее подруги, живущие по соседству, следят за мной, когда мамы нет дома. Если увидят, что разговариваю с бабушкой или куда-то с ней иду, обязательно маме доложат. Мы общаемся с бабушкой тайно. И как это надоело! Я не имею права даже при встрече на улице с бабушкой остановиться. Я обхожу ее, потому что боюсь, что кто-то из знакомых нас увидит и передаст маме. И мне будет очень плохо.
Мама знает, что я люблю бабушку, а бабушка меня, и все равно она нам делает больно. Я очень радуюсь, когда мама на работе и я могу вдоволь наговориться с бабушкой. Целуемся с нею много. Отец от меня отказался с первых дней, потому что я родился больной. У меня больное сердце. Я перенес операцию в Киеве и две в Мелитополе. И еще угрожает операция. Я и так обижен судьбой. И без бабушки мне одиноко и плохо.
Помогите нам с бабушкой, пожалуйста. Я больше не могу жить в страхе. Мама очень больно меня наказывает, если узнает, что я разговаривал с бабушкой. И заставляет меня врать, будто бабушка плохая и нас бьет, будто она совсем выжила из ума, бегает за нами с ножом и выгнала нас из квартиры. А на самом деле все наоборот. Это мама бабушку на моих глазах сильно ударила по голове и так толкнула, что та ударилась о косяк головой. Защитите нас с бабушкой от мамы…» Денис Красиньков, г. Мелитополь.
Защитим наших стариков от нас самих!
Наставление священника
Святая бабушка Надежда
…Еще помню, как бабушка (Надежда – Царство ей Небесное! – была святая смиренница) водила меня в церковь, что стояла на горке, верстах в двух от нашего домика. Подводила к причастию Св. Тайн. Тогда на меня надевали чистенькую цветную рубашечку, помню – летом – и это тоже нравилось мне. Впечатления от Св. Причащения в этом раннем детстве не помню; но помню: осталось лишь легкое впечатление – мира и тихого, благоговейного, молчаливого, собранного торжества: точно я становился на этот раз взрослым, серьезным…
Один раз мы с бабушкой опоздали к причащению. Мне было это больно… Почему уж меня водили одного из детей (брат Михаил был старше меня на 2 года, но его не водили со мною) – не знаю… Неужели тогда уже был Промысел Божий надо мною, недостойным?
Кстати уж и о бабушке святой. Мама моя рассказывала, что на ней, бабушке, дедушка наш женился не по своему выбору, а по воле родительской – как это делалось обычно в старину в простых сельских семьях и духовенстве. Дело было так. В один зимний вечер отец дедушки диакон Василий (Оршевский) приходит в дом; а дедушка, Николай, тогда еще молодой человек (почему-то не кончивший учение в духовных школах), лежал на печи.
– Николай, а Николай! – говорит отец дедушке нашему.
– Что, батюшка?
– Я тебя решил женить.
– На ком, батюшка? – интересуется жених.
– Да вот у о. Василия (в селе этом, Оршевке, был другой диакон, тоже по имени Василий) хочу взять за тебя Надежду.
– Батюшка! Это рябую-то?! – возражает недовольный и невольный жених. А бабушка в детстве болела оспою, и на ее лице осталось несколько крупных, но совсем не портящих лица ее рябин.
– Как?! – разгневался о. диакон. – Да что? Я разве тебе враг, а не отец? Я знаю, кого выбираю тебе. Ну-ка, слезь с печи!
Дедушка слез; а его отец взял рогач (какими в печи ставили у нас горшки и чугуны), да его по спине – раз, другой – и “поучил”.
– Прости, батюшка, – запросил дедушка. – Хоть на рябой, хоть на кривой, воля твоя!
И поженили. И какой мудрый был выбор: дедушка был не совсем мирного характера; впоследствии очень много вина пил. А у него был еще и большой пчельник, несколько сот ульев: торговля, меды да браги; да на приходской службе постоянно выпивали; вот и стал алкоголиком. Последние 18 лет жизни (умер 71–72 лет) даже потерял здравый разум, впал в детство. Жил то у нас, то у другой дочери – Анны Соколовой (тоже кроткой святой женщины, бывшей замужем за псаломщиком зажиточным, Яковом Николаевичем). Был очень тихий; только все шутил и улыбался. Никто из детей не боялся его… Умер у тетки Анны; его смерти я не видел.
И вот такому неспокойному жениху Господь послал смиреннейшую жену Надежду. И она никогда не жаловалась, никогда не судилась на дедушку: всегда была тихая-претихая, молчаливая и кроткая.
Да, можно сказать, – “святая”. Ап. Павел часто пишет в посланиях про христиан: “приветствуют вас все святые, а наипаче из Кесарева дома” (Фил. 4, 22); а в другой раз пишет просто: “приветствуют вас (коринфян) все братия” (1 Кор., 16, 20): “приветствуют тебя все находящиеся со мной. Приветствуй любящих нас в вере” (Тит. 3, 15). Первые христиане жили свято, оставались в семьях, с мужьями, женами, детьми – или даже рабами. Вот и бабушка была воистину такою.
За то Господь сподобил ее необычайно тихой кончины, о которой мы молимся: “Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны” – “у Господа просим”. Это я сам помню. Мне, вероятно, было лет 7 уже, а может быть, еще и 6 с лишним. Я спал с маленьким братиком Сергеем на большой кровати. Другие – на полу. Бабушка – на лежанке (прибавление на большой печи русской, сбоку, для теплого лежания и сна)… Бабушка, как помню, ничем никогда не болела. Было ей тоже около 71–72 лет, вероятно. Но уже стала очень слаба. Должно быть, ради этого горела лампа, притушенная. Вдруг слышу (а может быть, потом уже мама повторяла?):
– Наташа! (Зовет бабушка маму мою.) Сережа-то во сне разметался (т. е. сбросил с себя одеяльце во сне): покрой его.
Видно, сама уже слаба стала, не встала. Мама, очень чуткая вообще и быстрая, мгновенно вскочила с полу и стала покрывать братика. Тут уж я не спал. Потом мама хотела опять ложиться спать: но бабушка вдруг стала как-то необычно трудно дышать. Мама услышала и испугалась. Подошла к ней и говорит папе:
– Отец, отец! Встань-ка, с бабушкой что-то плохо.
Мама была нервна. А отец всегда спокоен: чего волноваться в этом мире? Да и хохлацкое (Федченко!) благодушие было в натуре его (на волах ездили украинцы: все “тихо-сэ-нько”). Папа встал, посмотрел на бабушку и совсем мирно сказал:
– Бабушка помирает.
Мама сразу начала громко плакать… Все проснулись… Я – не помню, – кажется, не взволновался. Папа зажег свечечку восковую, подошел к бабушке:
– Бабушка, перекрестись! – (Вероятно, она еще имела настолько силы.) – Возьми свечку в руки.
Взяла. А потом еще несколько раз вздохнула редко. И совершенно тихо скончалась… Мама зарыдала… На третий день бабушку хоронили. И несли ее по той же самой дороге, по какой мы ходили с ней причащаться. Я впереди гроба нес иконочку… Похоронили ее на кладбище – налево, и почти рядом с часовней. Святая. Это было, кажется, ранней осенью – может быть, в сентябре еще (приблизительно 1886–1887 г.). Через полгода скончался у другой дочери, в селе, и больной дедушка.
Я доселе не только поминаю в молитвах бабушку; но когда мне бывает трудно душевно, то и прошу ее, чтобы она помолилась за меня там, у Бога: ее молитва, смиренная и чистая (конечно, она была – чистой жизни), доходит до Бога.
…По связи вспоминаю: как “говел” после. Это было уже лет 5 спустя, по смерти бабушки…
Священник о. Владимир исповедовал постом на правом клиросе. И, кажется, детей невинных исповедовал кучками человек по 5… Да и какие у нас грехи-то были тогда? Но уже летел радостный домой, точно на крыльях: так было легко на душе! И уже после исповеди не полагалось есть. Мама, тоже радостная за нас, что мы очистились (а народ говорил: “справились, исправились”), ласково, бывало, говорит:
– Ну, вы ложитесь, ложитесь уж поскорее: чтоб не нагрешить еще. Завтра – причащаться!