Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5

ГАРФ-6753–1–21–20

Всадник в белом плаще смотрел на «любимого вождя» восторженными глазами, как смотрят на Юпитера или на бога Марса, дарующему победу на поле брани . Он еще успел пожалеть, что при нем нет его верного блокнота, не то он тотчас набросал бы портрет этой живой легенды и истории. В следующий момент сноп искр ослепил белого всадника, чудовищный удар в подреберье сбросил его с седла, песок обжег, засыпал глаза; Юпитер, Марс, все поле и небо скрылись, пропали в кромешной непроглядной тьме.

Глава II

Неведомый избранник

“Лежа в тряской таратайке в каком-то

лихорадочном полусне, я видел чудные образы,

которых однако же не буду предавать читателю,

так как фантазия моя носилась очень далеко

от совершавшихся тогда событий и от той

жизни, которою я жил в то время.”

(Л. И. Мечников)

По дороге, пролегающей между нивой и лесом, катилась легкая коляска с возницей на козлах. Если бы тогда, в первой половине Х1Х века, можно было взглянуть на землю с воздушного шара, то она представилась бы как сшитое из лоскутов одеяло: серые, самые большие лоскуты – степи, темно-зеленые – это лес, к ним прилегают аккуратные, солнечно-желтые лоскуты – пашни, снова степь да степь и вдруг атласные сине-голубые ленты, лоскутки прудов, озер, речек. А над ними крестиками парят в воздухе птицы. За их полетом следят из коляски пара пытливых мальчишеских глаз. Мальчик, точнее, уже не мальчик, но и не муж, – отрок, подросток-малолетка вытаскивает из саквояжа бумагу и несколькими взмахами карандаша набрасывает пейзаж с птицами: вот, кому воля; небось, их не поймали бы на полтавской дороге, по которой он пробивался в Валахию добывать трон. Нет же, его догнали, поймали, как щенка, приволокли и отцу сдали. А с вольностью птиц в этих местах может сравниться вольность только одного человека: Григория Сковороды, сего малоросского Сократа, не уложившегося в рамки формации своего времени. Да и для мудреца любые, даже самые почетные, рамки не что иное, как прокрустово ложе и утрата вольности. Мир ловил его, да не поймал. Исходил Сковорода с дорожным посохом в руке вдоль и поперек эту землю, от славянского Святогорья до матери – или отца? – городов русских, Киева, а

Земля, по которой ступала

Босая нога святого, -

Благоуханней фиалок

И приют Бога.





На рисунок своего вундеркинда смотрит через плечо отец, Илья Иванович, голубоглазый барин со светло-русыми волнистыми волосами, хмурится, сдерживает вздох. Он ездил на станцию в Купянск забирать беглого отпрыска, вздумавшего повоевать. Мир ловил его и поймал… Романтика – удел молодых, но куда ему воевать? Правая нога у мальчишки короче левой, да и душа непонятно в чем держится. А туда же, в байронизм: умирать за свободу. Впрочем, Байрон тоже был хромоножка.

– Ну, ответь мне, Лева, зачем ты это сделал?

Парнишка вспыхнул до корней волос:

– Вы же сами рассказывали, папенька, о наших правах на румынский престол! Кто-то же из нас должен ими воспользоваться! А я, о-о! я знаю, как навести порядок на земле. Только бы меня все слушались. А для этого нужно быть государем!

Илья Иванович покачал головой:

– Да, вот он, голос предков. Ты – второй Николай Спафарь, – добавил он с иронией. – Или Николай Спафарь II.

– Какой второй!? – взвился непокорный отпрыск. – Я сам по себе! И никакой не второй. Я у себя первый и единственный! Государь – спафарь – пахарь. Только вот отчего у греческого «спафарь» чисто русский суффикс – арь?!

– Да, да, сам, – не стал спорить с ним и углубляться в дебри мудрый родитель. – Все ты сам, и не было теста, из которого тебя испекли. Сам испекся, – и замолчал до конца пути.

Илья Иванович, отставной военный и хозяин сёл Ивановка и Панасовка, был живой легендой. Он принадлежал к древнему, по некоторым источникам румынскому, на самом же деле молдавскому роду. В хронике молдавского летописца Ивана Никулеса говорится о Николае Спотаре Милешту, которого помнит культура Молдавии, Греции и немножко России и Китая.

Родился он в Молдове в 1625 году, науки постигал в бывшей столице Византии, из языков изучал греческий, турецкий и разные древние, а еще богословие (теологию), историю и философию. Затем отправился в Италию, где посвятил себя точным и естественным наукам. Вернулся на родину уже солидным ученым и занял место не где-нибудь, а при дворе ее господаря. Господари, однако, сменяли один другого, а мудрец оставался незаменимым на протяжении многих лет. Пока его не втянули в придворно-политические интриги3, стоившие ему кончика носа, который отрубили, вероятно, в знак того, чтобы не совал свой нос в чужие дела. Какой урок философу и мудрецу! После этого он был вынужден скрываться в Германии, но долго не выдерживает без милой Молдовы, вернулся, но тут его не ждали. Оскорбленному чувству находится уголок в сколь огромной, столь великодушной России. Потом Николая Милешту, человека обширной космополитической культуры, берут в дипломатическое представительство при царе Алексее Михайловиче на должность драгомана – толмача, переводчика. Примерно к тому периоду относится упоминание А. Н. Афанасьева о Спафари в «Поэтических воззрениях славян на природу», немного-немало, как в «Процессах о колдунах и ведьмах». Речь идёт об осуждениях по навету на боярина Артамона Сергеича Матвеева, любимца тогда уже покойного государя Федора Алексеевича. «Враги не могли придумать лучшего средства для отдаления Матвеева и правительства, как обвинив его в чародействе. Это тем легче было исполнить, что боярин Артамон Сергеич любил сближаться с иноземцами и ценил научные знания; десятилетний сын его, Андрей, учился языкам греческому и латинскому под руководством переводчика посольского приказа Спафари; а в тот век достаточно было иметь при себе какую-нибудь иностранную книгу и медицинские пособия, чтобы возбудить подозрения в волшебстве». Весёленькая была атмосфера, в которой жили и работали учёные и жаждущие знаний вольные исследователи. «Вследствие подговора Давыдко Берлов, лекарь, и Карло Захарка, проживавший в доме Матвеева, донесли на него, будто он вместе с доктором Стефаном и переводчиком Спафари, запершись в палате, читали черную книгу, и в то время явилось к ним множество духов. По этому доносу Матвеев был сослан в Пустозерский острог; боярство у него отнято, а имения отобраны в казну». Вероятно, дабы отвести беду от других подозреваемых по оговору, "Князь Василий Васильевич Голицын послал в Китай с некой миссией переводчика Спафария,– как гласит "История Российской почты. 300 лет Московскому почтамту" А. В. Гудзь-Маркова.– После двух лет странствий по просторам Сибири Спафарий возвратился в Москву и уверил Голицына в том, что в Сибири можно строить дорогу, подобную большим дорогам Европейской России. И могущественный в правленье царевны Софьи кн. Голицын предпринял меры к обустройству сибирской дороги от Москвы к Тобольску"4. Вскоре у Спафария появляется ещё одна возможность влиять на судьбы всея Руси и весьма своеобразным способом: он становится наставником царевича Петра и обучает его грамоте, учит разбирать литеры:

– Истинный клад есть древняя Буквица. Состоит она из семижды семи литер. У каждой свое имя, чин, титул, число. Буквица – великий клад математики, истории, письменности, мудрости. Первая буквица – Азъ, глаголит: Азъ есмь ас или же бог. А вот Арь, тридцать восьмая по порядку, – значит множество в единице: кто знахарь, у того и предки были знахари, а в сей час он один их всех представляет.

3

Молдавского князю Стефаниту «Спотарь оказал ряд очень важных услуг, был им обласкан и вознесен, но потом ему изменил. Послал в подарок польскому королю дорогую позолоченную трость, инкрустированную драгоценными камнями, а в нее вложил секретную записку: могу свергнуть молдавского князя, трон отдать тебе. У польского короля были другие планы, записку он переслал Стефаниту. Князь до глубины души возмутился изменой своего сатрапа и решил покарать его самой суровой казнью. Но во уважение прежних заслуг, отрубать голову Спотарю не стал, а велел отрубить ему только… нос! После чего изменника изгнали из страны». С Резник. «Этак короткая жизнь. Николай Вавилов и его время».

4

Гудзь-Марков А.В. "История Российской почты. 300 лет Московскому почтамту. 1711-2011", изд. "Граница", Москва, 2011, С. 108