Страница 3 из 5
Вне сомнения, краеугольный камень в формирование будущего реформатора и первого императора России, круто повернувшего бразды правления Московского царства в европейскую сторону, заложил этот космополит из Молдoвы. И именно в его уроках надо искать корень очередной реформы азбуки – 1711 года, когда Петр I собственноручно вычеркивал ненужные на его взгляд буквы из алфавита, оставив их общим числом тридцать восемь.
Дальнейший путь Николая Спотаря был не менее витиеватый, чем предыдущий: он добрался до Поднебесной. И самым лучшим памятником ему стал памятник нерукотворный: краткая справка в энциклопедии Брокгауза и Ефрона от 1896 года, сообщающая, что «Мечниковы – дворянский род, происходящий от молдавского боярина и спафаря (мечника)*5 Юрия Степановича, выехавшего в Россию в 1711 г. с кн. Кантемиром и получившего большие имения от Петра I. Его сын принял фамилию Мечникова. Род Мечниковых внесен в VI и III части родословных книг Харьковской губернии”.
Этот боярин и был прямым предком Ильи Ивановича и всех его детей, Вани, Левы, Кати, Коли и только что родившегося Илюши.
Наконец, на пригорке показался двухэтажный дом с двумя подъездами и балконом, откуда по лестнице можно спуститься в сад, полный цветов, яблонь, вишен и груш. Дом и сад, как в зеркале, отражаются в чистом пруду, который платит оброк карасями и дает водицы для орошения огорода, посаженного на берегу. Огород – неиссякаемый кладезь добра: какие важные помидоры наливаются на нем, а какая сочная капуста, картошка рассыпчатая, душистый укроп – без них немыслим толковый красный борщ, а без борща – приличный обед. А если учесть, что плодородный слой чернозема в южных губерниях России самый тучный на планете – толщиною в метр,– то легко понять, что фруктов, равным по вкусу панасовским медовым грушам, наливным яблокам, не найти на земле.
Другое сокровище Мечниковского поместья – винокуренный завод, недавно выстроенный руками крепостных. Да вот и они сами, скидывают шапку перед барской коляской, подкатывающей к воротам, толпятся на ступеньках: Авдотья Максимовна, лакей Петрушка, лихой табунщик Матюшка по прозвищу Орел, казачок, повар, золотошвейка – все вышли встретить неугомонного барчука, напугавшего до смерти родителей, особенно Эмилию Львовну.
Львенок неохотно спрыгнул с родительского тарантаса.
Какое наказание ему придумают за побег? А с другой стороны, он такой хилый, болезненный, что как его наказывать? Да и возраст переломный, неустойчивый. А при его сангвиническом темпераменте, подвижном, непоседливом – совсем беда. Не паренек, а живая ртуть. И весь в мать. В Эмилию Львовну. В ее масть. Да и все дети в нее.
А вот и Эмилия Львовна, спускается по ступенькам; Илья Иванович с облегченьем вздыхает: когда он уезжал в Купянск, она в припадке лежала в постели с компрессом на лбу. Эмилия Львовна обнимает блудного сына и супруга, хватающегося за сердце. Когда-то ради нее он бросил военную карьеру. Да и могло ли быть иначе?
Впервые он увидел свою Эмилию, будучи поручиком лейб-гвардии Уланского полка на придворном балу. Том самом, на котором царь поэтов Александр Пушкин, обратился к ней со словами, вошедшими в историческую хронику семейства:
– Вам так идет ваше имя, мадемуазель.
Сказаны они были по-французски: «Que vous portez bien votre nom, mademoiselle».
Ее черные, как египетская ночь, глаза вспыхнули, и она поправила черные, волнистые локоны, не менее черные и волнистые, чем у поэта. Локоны, которые унаследует его дочь Мария Гартунг, а Лев Николаевич Толстой спишет с нее портрет Анны Карениной. Достанутся такие локоны и всем отпрыскам смутившейся красавицы Эмилии Невахович, а старший ее сын Иван Ильич станет прототипом героя другого сочинения Льва Толстого – «Смерть Ивана Ильича», известного не менее «Анны Карениной».
Эмилия была любимой дочерью Льва Неваховича, еврейского откупщика табака из Варшавы в ту пору, когда на пачках сигарет еще не было ханжеских предупреждений Министерства здравоохранения. При императоре Александре Ι Лев Невахович принял лютеранство и лютеранами воспитывал своих детей. Однажды на вечернем спектакле Варшавского театра к нему подошел человек в черном и шепнул, что на его дом готовится покушение. Шел 1830-ый год, назревало злополучное польское восстание, стоившее Польше конституции.
Неваховичу не надо было повторять дважды. Вернувшись из театра, он собрал в баул самое ценное, посадил в карету жену и детей, и кони-звери понесли их в Северную столицу Российской империи.
Табаком он больше не торговал: состояние к тому времени он уже сколотил приличное, что и позволило ему посвятить себя переводам немецких философов и созданию альбома карикатур «Ералашъ»6. Это открыло ему двери литературных салонов, где бывали такие светила как Александр Сергеевич Пушкин, Иван Андреевич Крылов, и приобщило к миру изящной словесности.
Таким образом, обращаясь на балу к дочери Льва Неваховича, Пушкин обращался не к незнакомке. Брат ее служил гвардейским офицером вместе с Ильей Ивановичем Мечниковым. В доме Эмилию звали Милочкой и любили за чуткость, живой ум и чудные, темные, немного жертвенные, как это обычно бывает у сестер Суламифи, глаза.
После свадьбы Эмилия Львовна и Иван Ильич несколько лет, пока позволяло состояние, жили на берегах Невы; здесь родились сыновья Иван – в честь деда по отцу – и Лев – в честь деда по матери. Как две капли воды, оба брата были похожи на мать. Недаром у потомков древних латинян есть поговорка: i maschi maternizzano (мальчики в мать (ит.), а у иудеев национальность считается по матери. И в этом есть резон, обоснованный опять же древними римлянами: «Mater semper est certa» (мать всегда известна точно (лат.)
Но к своему удивлению, супруги захваченные вихрем балов и раутов, в один прекрасный день обнаружили, что табачное приданое имеет свойство развеиваться, как дым сигарет, на которых оно было сколочено. Пришлось вспомнить о родовом имении Ильи Ивановича, затерявшемся на юго-востоке империи в Харьковской губернии «очень глухого» Купянского уезда. «Некоторые из тамошних жителей уверяли, будто, дойдя до их уезда, почта не шла уже дальше: некуда было. Не то, чтобы свет кончался за этим уездом: но за ним начинался такой свет, с которым почте ровно нечего было и делать». Одно утешение – климат там мягче и теплее, чем на сквозняках Финского залива.
Ваня и Лев, были оставлены на учебу в Петербурге, а Илья Иванович с их младшей сестрой, матерью, своим братом Дмитрием Ивановичем и теткой жены отбыл на тучные малоросские хлеба и свежее сало в Ивановку.
Деревня с ее благодатным воздухом, свежими, продуктами и мягким климатом подействовала на супругов так, что вскоре у них родился сын, названный Николаем, верно и бесспорно, в честь достославного Спотаря Милешту. Супруги решили, что сие – достойный финал в деле продолжения рода и долг свой перед предками они выполнили. Но Бог распорядился по-своему, и 3 мая 1845 года послал им еще одного мальчика, названного теперь уж, когда весь арсенал имен предков был исчерпан, в честь отца, Ильей. Он-то и принесет роду Мечниковых наибольшую – всемирную славу.
Так пролетели четыре года. Старый дом окончательно пришел в упадок. И решено было возводить новый, на другом конце Ивановки, именовавшемся Панасовкой. А кто строители? Конечно, свои крепостные селяне, иными словами, рабы. Отношение к ним со стороны хозяев вполне сносное, если не считать, что девок за иную провинность таскали за косы и били по щекам, сама Эмилия Львовна не гнушалась собственноручно приложиться; и Дмитрий Иванович случалось угощал лакея Петрушку зуботычиной за беспросветное пьянство.
Когда Лев видел эти сценки отсталого крепостничества, его трясло. Табунщик Матюха в ярких казацких шароварах или косарь – косая сажень в плечах – был ему ближе его петербургских кузенов, а им вдруг надавали по физиономии, будто какой сволочи. Тяжела на руку была его мать, Эмилия Львовна. Будь у кого-нибудь из ее сыновей дар И. С. Тургенева, «Муму» в русской литературе прибавилось бы. Лева воспринимал рукоприкладство родительницы по отношению к прислуге как личное оскорбление и жестоко страдал оттого, что не может восстановить справедливость.
5
Σπαθί – сабля, меч (греч.) Греческая «фита» Θ имеет двоечтение, отсюда Федор и Теодор, Фекла и Текла, Марта и Марфа, Спотарь и Спафарь.
6
Не он ли прародитель известного иронического киножурнала Галковского о подростках?