Страница 18 из 77
До нас еще не доходит истинный смысл всего, что он говорит. Мы просто заворожены его голосом, торжественностью обстановки и только подсознательно ощущаем, что стоим на пороге больших перемен.
— Вы хорошо обучены, — разносится голос подполковника, — и, мы уверены, не посрамите звания курсантов нашего военного училища. Полагаю, что в боях, когда вы обретете практический опыт, вам присвоят и командирские звания. Но я твердо знаю, что в бой вы пойдете не ради званий и наград, а по зову сердца, ради высоких и прекрасных идеалов, начертанных на знаменах Октябрьской революции.
Он замолчал и в абсолютной тишине прошелся взад и вперед по плацу. Слышно было, как под его сапогами поскрипывает снег. Потом поднял голову:
— В училище останутся всего три роты. По одной от каждого вида оружия. Точнее говоря, каждая первая рота…
До нас и тут не сразу дошло, что первая рота — это и есть мы. А когда дошло, по шеренгам поползли громкий шепот и голоса возмущения.
— Хреновина какая-то! — негодовал Юрка Васильев. — Сейчас же пойду и потребую. Чем я виноват, что меня когда-то зачислили в первую, а не во вторую роту?
— Я с тобой, — поддержал его Левка Белоусов. — Пойдем вместе.
Сашка Блинков только посмеивался:
— Дураки, кто вас слушать станет? Сколько в армии, а все не привыкнете. Тут вам не колхозное собрание. Никто не отменит решения.
Командиры рот зацыкали на своих курсантов, и порядок был восстановлен.
— Сейчас вы вернетесь в свои казармы, сдадите старшинам оружие и противогазы, а потом будете получать новое зимнее обмундирование и теплое белье. На все это вам дается два с половиной часа, — объявил подполковник. — Эшелон уже на станции. Отправление в восемь ноль-ноль. Желаю вам крепко бить фашистов, оставаясь живыми и здоровыми… Война еще не кончена, кто знает, быть может, мы еще свидимся. — Он огляделся и скомандовал уже другим, привычным для всех голосом: — Командирам батальонов развести подразделения по казармам!
Конечно же, ходоки наши вернулись ни с чем. Больше того, замполит Чурсин пригрозил им тремя сутками гауптвахты, если они не уймутся. Единственное, что мы выгадали, так это теплые ушанки, которые нам пообещали выдать вместе с отъезжающими…
Во второй и третьей ротах стоял дым коромыслом. Все бегали, натыкаясь друг на друга, перебирали тумбочки и перетряхивали содержимое вещмешков — свое курсантское богатство.
— Не волнуйтесь, — утешал ребят Сорокин. — Кухня едет с вами, я узнавал. Кормить будут горячим…
— Сказали, что где-то в пути нам выдадут валенки…
— Ну что, братва, едем доколачивать фрицев?..
Это была истинная правда. Но разве в тот момент кто-нибудь мог предположить, что к концу января из каждых пятерых отъезжающих в живых останется только один?
Хотя нас подняли почти в три часа ночи, ни о каком сне, конечно же, не могло быть и речи. Ровно через два часа тридцать минут курсанты второй и третьей рот в новеньких настоящих шинелях и кирзовых сапогах снова построились перед казармой. Рядом с ними мы в своих выгоревших трикотажных обмотках и мятых прожженных шинелишках на рыбьем меху выглядели особенно жалко, как всеми забытые пасынки. Мы толкались за их строем, жали на прощанье руки и чувствовали себя несчастными.
Но вот прозвучали команды, и колонна тронулась, шелестя полами новых шинелей. Течет мимо нас серая река. Никто не знает, увидимся ли мы вновь. Мне так и не удалось попрощаться с Кимом Ладейкиным. Он ушел со своим батальоном с общего построения, и больше я его не видел.
Проходят роты, скрипя по снегу новыми сапогами. Вместе с ними уходит на фронт и кое-кто из командиров: адъютант старший батальона, командир третьей роты, несколько командиров взводов. Абубакиров стоит нахохлившись, глядя им вслед. Нам уже известно, что все три рапорта с просьбой отправить его в действующую армию, оставлены без внимания.
Мы провожаем ребят до проходной, пока за ними не закрываются тяжелые, окованные железом ворота. А в сердце пустота и холодок недоброго предчувствия.
Все отлично понимали, что друзья наши идут не на тактические учения, что им предстоит сражаться и умирать. А умирать не хотел никто. И все-таки почему мы так рвались уйти вместе с ними в тот день? Почему?
Я убежден, что нет на свете ничего крепче и непогрешимее фронтового братства. Когда приходится бывать на военных кладбищах, мною овладевает смутное беспокойство, словно сквозь толщу лет до меня вновь донесся знакомый сигнал медной трубы: соль-соль-соль, соль-ми-до, и я вдруг начинаю ощущать непреходящую боль утраты и тоски по боевым друзьям, чуждым в своей юношеской чистоте себялюбия и корысти.
Все эти годы мне казалось, будто я неизбежно отдаляюсь от них. Так оно и было в первой половине жизни. Но потом выяснилось, что путь мой пролегает не по прямой, а по кругу, который рано или поздно должен замкнуться. В неизбежности — успокоение. Каждый шаг теперь приближает меня к друзьям далекой юности. И дорого бы я отдал за то, чтобы в урочный час, хотя и с опозданием в несколько десятилетий, занять свое место рядом с ними…
— Ты чего? — толкает меня в плечо Сашка. Он улыбается, но в глазах его стоят слезы. — Будешь? — Он протягивает мне кусок коричневой макухи. — Успокаивает нервную систему.
Когда мы возвращаемся с завтрака, старшина Пронженко — педант и хранитель уставных истин — бросает взгляд на свои знаменитые часы и вдруг останавливает строй совсем неуставной командой «приставить ногу!». Подняв вверх указательный палец, он требует от нас тишины и внимания. Мы все прислушиваемся, и тут до нас доносится отдаленный паровозный гудок, протяжный и глубокий. Так в моем представлении должен трубить раненый слон.
В течение ночи на 1 декабря в районе Сталинграда и на Центральном фронте наши войска продолжали наступление на прежних направлениях.
Из сводки Совинформбюро.
9. ПОСТ НОМЕР ВОСЕМЬ
Наш взвод назначается в караул примерно раз в двадцать дней. Командир взвода — караульный начальник, в просторечии «карнач». Командир роты на это время обычно становится дежурным по училищу. От других его можно отличить по матерчатой лямке противогаза на груди и по излишне озабоченному виду.
В последний раз к разводу караулов Абубакиров не вышел. Накануне он был назначен адъютантом старшим минометного батальона, а должность командира первого взвода занял Витькин тайный соперник младший лейтенант Зеленский. Уход Абубакирова каждый из нас воспринял как личную драму, но изменить мы ничего не в состоянии.
Зеленский имеет привычку расхаживать перед строем, заложив большие пальцы за ремень, и молча вглядываться в лица курсантов. Он долго не подает команду «вольно», ждет, когда кто-нибудь из нас не выдержит и пошевелится. А заметив какую-нибудь погрешность в заправке, младший лейтенант разражается длинной тирадой:
— Туземцы! Посмотрите, на кого вы похожи! Распустили животы, как бабы на сносях…
В словах его нет ни настоящей злости, ни презрения. Мне иногда кажется, что он просто упражняется в своем грубоватом остроумии. Во всяком случае, глядя на Зеленского, трудно поверить в его высшее образование. Говорят, до войны он работал топографом.
Невысокий, с квадратными плечами и толстыми икрами, наш новый командир взвода напорист в достижении цели. Он резок и в жестах и в суждениях. Походка у него быстрая и легкая, несмотря на кряжистость фигуры. Энергия так и клокочет в нем. Этот нам даст жару…
На первый раз младший лейтенант лично распределяет нас по постам, хотя обычно этим делом занимается Сашка. У него график очередности.
Наши курсанты делят посты на почетные, ответственные, заурядные и… безответственные. К почетным относится пост № 1 у знамени училища. И, хотя днем там надо стоять навытяжку, мы относимся к нему с уважением, тем более что в помещении зимой тепло и не дует. Ответственными у нас считаются посты № 2 и № 4 — склад боепитания и артиллерийский парк. На эти объекты, как правило, не рвутся. Мы устаем от серьезных дел. К тому же хилый, покрытый толем грибок — сомнительная защита в дурную погоду. Заурядные — это все остальные, кроме поста № 8, выставленного в штурм-городке и возведенного нами в счастливый ранг безответственных. Он расположен за чертой училища и организован с единственной целью — помешать труженикам тыла растаскивать на дрова всевозможные бумы, дощатые стенки и заборы. Есть там и некое подобие сарайчика, где стоит столярный верстак на случай мелкого ремонта и где удобно отсиживаться в непогоду. Сегодня мой попугай вытащил счастливый билет — я назначен на пост № 8…