Страница 225 из 242
Теперь, глядя назад с высоты своих лет и потерь, я вижу, что те дни с Сарасвати, наполненные детским лепетом, были золотой порой, нашей Сатья–югой[124] невинности и правды. Мы вместе ковыляли навстречу солнечному свету и радовались каждому падению, и столкновению, и улыбке. Наш мир был ярок и исполнен очаровательных сюрпризов для Сарасвати и радости от ее очевидного восторга для меня. Потом школа разлучила нас. Что за ужасная, ненужная вещь эта школа! Мне чудится в этом месть родителей, завидующих праздному детству. Разумеется, школа для маленького господина Вишну не могла быть обычной. Колледж для брахманов доктора Ренганатана, академия для элиты из элит.
Глубокое и индивидуальное обучение. Моих сверстников было восемь, и этого оказалось вполне достаточно для разделения. Не все брахманы в колледже доктора Ренганатана были равны. Будучи ровесниками, мы, однако, поделились, вполне естественно, как делятся клетки, на старых брахманов и молодых брахманов. Или, если вам угодно, больших брахманов и маленьких брахманов. Те, что развивались вдвое медленнее, но должны были жить в два раза дольше, и те, что будут наслаждаться всеми преимуществами, которые дают здоровье, и ум, и красота, и привилегированность, но доживут лишь до того возраста, до которого медицинские технологии той эпохи смогут поддерживать их. Намеки на смертность в младшем классе мисс Мукудан.
Ах, мисс Мукудан! Ваши золотые браслеты и улыбающиеся глаза Клеопатры, ваша кожа, темная и мягкая, как южная ночь, ваши вечные небольшие усики и запах камфары, когда вы склонялись надо мной, чтобы помочь моим неумелым пальцам справиться с застежками–липучками на моих туфлях. Вы были моей первой смутной любовью. Недифференцированным объектом любви всех нас. Мы любили вас за вашу величественную отстраненность, за твердость, и едва обозначенную раздражительность, и за восхитительное осознание, что для вас мы — всего лишь очередные дети, которых следует превратить из слепых и эгоистичных маленьких варваров в цивилизованных юных человеческих существ. Мы любили вас, потому что вы никогда не были объектом для битья для наших кутающих нас в вату родителей. Вы никому не позволяли оскорблять себя.
Тридцать один ученик — это было чересчур даже для грозной мисс Мукудан. В четырехлетием возрасте наши искусственно сконструированные мозги влекли нас на странные и особые пути, к странным взглядам на мир, квазиаутистическим идеям, пугающим научным озарениям либо совершенно очевидной непостижимости. Каждому из нас выдали персонального наставника, чтобы сопровождать нас днем и ночью. Моего звали мистер Хан, и он жил у меня в ухе. Возникла новая технология, чтобы спасти нас. Это было последнее слово в области коммуникаций, всегда представлявшейся мне самой преходящей и тривиальной из технологий. Вам больше не нужно было быть прикованным к экрану, или картинкам у вас на ладони, или к устройствам, пишущим на вашем глазном яблоке столь же нежно, сколь факир на базаре выписывает имена туристов на рисовом зернышке. Простой пластиковый крючок за ухом направляет луч киберпространства внутрь вашей головы. Прямая электромагнитная стимуляция зрительного, слухового и обонятельного центров теперь заполнила мир призрачными сообщениями и сводками данных, клипами из «Города и деревни», видеописьмами, целыми параллельными мирами и аватарами и, с неизбежностью, спамом и хламом. А меня — моим модифицированным наставником-ИИ, мистером Ханом.
Как я его ненавидел! В нем было все, чего не было в мисс Мукудан: вспыльчивость, высокомерие, грубость и упрямство. Маленький, похожий на осу мусульманин, тонкий, словно проволока, с белыми усами и шапочкой, как у Неру. Я в отчаянии срывал с себя этого «правителя», и когда бы я ни надел его снова, после проповедей мисс Мукудан — мы сделали бы для нее все что угодно, — он продолжал свои разглагольствования с того самого слова, на котором я заткнул его.
— Смотри и слушай, ты, надутый, избалованный, не по заслугам пользующийся привилегией называться брахманом сопляк, — мог сказать он. — Вот глаза, вот уши, пользуйся ими и учись. Это мир, и ты живешь в нем, и ты его частица и ничего больше. Если я смогу научить тебя этому, значит, я научил тебя всему, что тебе нужно знать.
Это был суровый моралист, очень правильный и исповедующий ислам. Тогда я иначе взглянул на мисс Мукудан, гадая, что же такое она заметила, что приставила мистера Хана именно ко мне. Он был запрограммирован конкретно на Вишну. Как он был устроен? Появился ли на свет уже готовым, или же у него была история, и что он думал об этом прошлом? Полагал ли, что это ложь, но бесценная; был ли подобен ИИ из «Города и деревни», обманывавшим себя, верящим, что он существует отдельно от своего персонажа? Если он прикидывался интеллектуалом, означало ли это, что он был им? Является ли интеллектуальность единственным, что нельзя подделать? Подобные мысли чрезвычайно занимали странного маленького восьмилетку, столкнувшегося вдруг с иными странными гражданами этого тесного мира. Какова природа ИИ, этих повсеместных и в большинстве своем невидимых обитателей великого Дели? Я становился прямо–таки юным философом.
— Что для вас значит «правильно»? — спросил я однажды Хана, когда мы ехали в «Лексусе» по Дели, плавившемуся от зноя в густую черную жижу. Был Ашура[125]. Мистер Хан рассказывал мне про ужасную битву при Кербеле и войне между сынами Пророка (мир ему). Я видел монотонно и скорбно причитающих мужчин, влекущих искусной работы катафалки, секущих себя плетьми, раздирая спины в кровь, бьющих себя кулаками в лоб и грудь. Мир, начинал я понимать, куда более странен, чем я.
— Какая разница, что правильно для меня, дерзкий мальчишка! Это ты у нас наделен привилегиями бога, тебе и нужно думать о том, чтобы поступать правильно, — провозгласил мистер Хан. Моему зрению он виделся восседающим рядом со мной на черном сиденье «Лексуса», чопорно сложив руки на коленях.
— Серьезный вопрос. — Наш водитель нажал на гудок, проезжая мимо строгой процессии. — Как может правильный поступок что–либо значить для вас, когда все, что вы делаете, может быть аннулировано, и все, что вы аннулируете, может быть сделано снова? Вы — звенья в цепи знаков, зачем вам мораль? — Лишь теперь я начал понимать природу ИИ, начиная с загадки Тикка–Тикка, Пули, Бадшанти и Нина, обитающих все вместе и имеющих общий код внутри моей пластиковой звездочки. — Не похоже, что вы можете кому–нибудь навредить.
— Значит, поступать правильно — это воздерживаться от причинения боли, так?
— Я считаю, что правильный поступок начинается с этого.
— Те мужчины причиняют боль самим себе, чтобы выразить свое горе от неправильного поступка; пусть даже и поступка их духовных предков. Делая это, они верят, что сами становятся более добродетельными. Возьмем хотя бы пресловутых индийских садху[126], которые терпят самые ужасающие лишения, чтобы достичь духовной безупречности.
— Духовная безупречность — не обязательно нравственность, — возразил я, подхватывая нить рассуждений мистера Хана. — Они сделали этот выбор ради самих себя. И совсем иное, если они решат сделать это ради других.
— Даже если это означает, что эти другие могут стать лучше, чем они?
— Это им решать.
Мы промчались мимо задрапированной зеленым имитации гроба мученика.
— Какова тогда природа наших взаимоотношений с тобой? А твоих матери и отца?
Моя матушка, мой папа–джи. Два года спустя после этого разговора, почти день в день, как подсказывает моя безупречная память, когда я был девятилетним мальчуганом в теле четырехлетнего, а Сарасвати — гибкой как кошка энергичной семилеткой, мать и отец развелись, очень спокойно, очень мирно. Они обрушили на нас эту новость, сидя на разных концах большого дивана в гостиной, и делийский смог мерцал под полуденным солнцем, будто шафрановое покрывало. По комнате порхал весь набор ИИ, обеспечивая поддержку на случай слез, или вспышек гнева, или чего–нибудь еще, с чем родителям будет не справиться. Я помню, как краешком чувств заподозрил присутствие мистера Хана. Для мусульман развод — дело простое. Три слова, и готово.
124
Сатья-юга — первая из четырех юг, или эпох, в индуистском временном цикле. Золотой век истины и чистоты.
125
Ашура — у шиитов день поминовения имама Хусейна, павшего в Кербеле в 680 году.
126
Садху — в индуизме аскеты, давшие обеты отшельничества и странничества.